Страница 1 из 41
Терри Донован
Повесть Вендийских Гор
(Конан)
(в печатном виде текст не издавался)
1
Тусклый свет закатного солнца скользил по мертвым склонам Вендийских гор. Шашигару, беглый чернокожий раб из Аренджуна, только что приумножил мертвенность пейзажа мертвым человеком. Шашигару не нужны были лишние свидетели. Проводник, конечно, ни в чем не был виноват, но у него были глаза и уши, и, как оказалось, он знал о гробнице мага. Среди жителей его деревни у подножия гор бытовала легенда о древнем мудреце, заснувшем на тысячу лет. Шашигару это сильно не понравилось. Он ступал по осыпающемуся склону, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на бездну, простирающуюся под ним.
Пещера с гробницей ждала Шашигару. Горкан, великий господин и маг, пришел к Шашигару в сновидении как крылатый лев с пылающей гривой. Он подробно объяснил, как следует поступить его вечному рабу. Объяснил, что ночью ему следует убить своего временного господина, ложного владыку. Убить во время сна, не пожалев ни женщин, ни детей, если по несчастью они окажутся рядом и послужат препятствием для исполнения великого плана. Шашигару с радостью повиновался.
Наступил вечер назначенного дня. Хозяин Шашигару был не в духе. Он кричал на домочадцев, ругал повара, хотя еще с утра давал ему наставления и руководство к приготовлению блюд, и повар выполнил все в точности, пообещал высечь сына только за то, что тот забыл ополоснуть руки перед едой. Выйдя во двор, хозяин ударил ни в чем не повинного пса. Увидев вернувшуюся с рынка жену, крикнул ей в лицо несколько обидных слов и обозвал бездарной курицей. Жена заплакала, бросила толстозадого раба с покупками стоять посреди большой залы и убежала к себе на женскую половину. Раб глупо шлепал толстыми телячьими губами, пытаясь что-то сказать, но не находил слов, пока кухарка не увела его, толкая в жирную спину. Ища на ком бы еще выместить свое дурное настроение, хозяин нашел Шашигару, в нескольких крепких выражениях дал ему понять, что о нем думает, и пообещал продать на рынке в невольничье войско. Шашигару оставался невозмутимым.
— Ты один меня понимаешь, — смилостивился хозяин. — Нет, я не стану тебя продавать. Ни в невольничье войско, ни куда-либо еще. Ты лучший мой раб, и годишься как для бесед, так и для личной охраны. На тебя единственного я могу полностью положиться. Ты, как истинный друг, не покинешь меня ни в беде, ни в чрезмерной радости. С тобой я мог бы направиться в стан к своему злейшему врагу и ни мгновения не сомневался бы в том, что ты не предашь меня ни при каких обстоятельствах.
Господин до того расчувствовался, что даже пустил слезу. В порыве раскаяния он обнял Шашигару и горячо поцеловал в щеку.
— Да, хозяин, — ответил Шашигару. — Преданнее меня никого нет на свете. Я легче расстанусь с жизнью, чем осмелюсь хоть в чем-то отойти от воли своего истинного господина.
Ночью, когда мимо дома в первый раз прошла стража, Шашигару тихо поднялся со своего ложа и вытащил из-под подушки приготовленный и заранее наточенный до остроты бритвы нож. Нож был из предосторожности завернут в кусок темного шелка. На соседнем ложе, причмокивая губами, ворочался толстозадый раб. Он был ненавистен Шашигару, и безумно хотелось убить его, но воля истинного господина, великого Горкана, никак не касалась этого жирного борова. Шашигару постоял над ним несколько долгих мгновений, затем вышел из рабской опочивальни, бесшумно ступая. Галерея вдоль всех комнат второго этажа была пуста. Никому не вздумалось ни поесть среди ночи, ни сбежать к любовнику, ни выйти по нужде. Шашигару подкрался к опочивальне хозяина и открыл хорошо смазанную дверь. Он сразу услышал могучий храп. Хозяин спал на спине, положив под голову огромную пуховую подушку. В храп через каждые три раза вплетался слабый стон. На хозяине была длинная розовая рубашка с рисунками бабочек. Он лежал на середине просторной кровати, и Шашигару пришлось забраться на нее, чтобы подползти к спящему телу. Раб осторожно извлек из-под головы хозяина подушку, положил подушку ему на лицо, сильно прижал и аккуратно перерезал горло. Еще живой хозяин проснулся, чтобы немного подергаться под тяжелой рукой любимого раба, но скоро снова заснул, и теперь — сном праведным и вечным.
Ветер со снегом хлестал ничем не защищенное тело чернокожего, но он только улыбался. Еще немного и Шашигару предстанет перед своим истинным господином, и его глаза увидят подлинный облик великого и милосердного Горкана! Пройдя склон, Шашигару перепрыгнул через провал, уходящий вниз на три тысячи локтей, перепрыгнул, словно через ручеек у своего родного города Кассали в Пунте. Карниз, шириной в одну стопу, казался Шашигару широкой дорогой. Он не обращал внимания на падающие в бездну камни и кровоточащие раны. Не замечал и двух, лежавших на дне, человеческих скелетов. Цель была близко. Еще немного усилий и он войдет в покои властелина.
Шашигару на мгновение остановился перед ущельем в двенадцать локтей, на другой стороне которого зиял вход в тысячелетнюю обитель Горкана, а на дне лежал обглоданный труп. Кассалиец прыгнул.
Его сильное тело, так восхищавшее прежнего хозяина, взвилось в воздух, словно пущенная с арбалета стрела. Руки и ноги вытянулись вперед, мышцы сгруппировались. Он приземлился на самом краю входа, вниз полетели мелкие камни. Ему едва удалось удержаться. Одна нога соскользнула, и он упал плашмя, содрав на локтях кожу, но сразу вскочил, ибо перед ним сидел повелитель, Горкан.
Глаза мага были закрыты. Сухая кожа напоминала пергамент. Внутренностей, казалось, не было, и кожа обтягивала голый скелет. Редкие седые волосы вились по полу и образовывали вокруг сидящего круг.
Шашигару встал и сделал несколько шагов к повелителю, но, не дойдя до него, наткнулся на прозрачную непреодолимую стену.
— Повелитель, — прошептал Шашигару. — Я пришел.
Веки Горкана поднялись. Волосы затрепетали, словно от порыва ветра. Желтые глаза властелина горели адским пламенем. Губы приоткрылись и голос, в котором была мука тысячелетнего ожидания, голос, отвыкший от самого себя, тихо произнес:
— Ты нужен мне.
— Я твой раб, повелитель! — воскликнул Шашигару.
Адское пламя вырвалось из глаз мага и вмиг охватило кассалийца. Он закричал. Его кожа, мышцы, кровь перестали принадлежать ему. Ветер древней магии срывал с его скелета плоть, словно она была легчайшим песком. Крик Шашигару сразу же оборвался, и только эхо еще блуждало среди ущелий. Плоть кассалийца вихрем поднялась к потолку обители. Кости рассыпались. Череп покатился к краю входа и выпал. Когда он достиг дна, распугав птиц и грызунов, вихрь плоти втянулся сквозь преграду в круг Горкана. Маг открыл рот, оказавшийся белозубым, и втянул плоть Шашигару в себя.
Настала его очередь кричать. Но этот крик был рыком льва, разорвавшего горло антилопе. И очень быстро он перешел в победный хохот. Сухая мумия, которой только что был Горкан, в несколько мгновений превратилась в рослого, сильного человека.
Он встал, с удовольствием играя мощными мышцами. Его черная кожа сильно контрастировала с седыми волосами. Он провел по ним рукой и, подойдя к стене, открыл старый железный сундук. Вынув кривой стигийский нож, Горкан обрезал волосы.
Круглое медное зеркало, лежащее поверх кожаной одежды, отразило его молодое лицо.
2
Немедийские жрецы тысячу лет назад предсказали разрушение города Хорто. Поднимутся толпы людские, поднимутся, как звери из глубин морских, и станут пожирать все на своем пути. Рабы будут убивать господ, сыновья насиловать матерей, отцы убивать собственных детей. Брат восстанет на брата, друг пойдет против друга. Царь прикажет своим воинам истреблять народ. Не будет числа погибшим и город вымрет. Царь в тяжелой печали станет ходить по опустошенному городу, и подданными его будут только крысы и воронье. Говорилось в предсказании и еще об одной вещи. Самой важной, по мнению многих. Отверзнется сокровищница царей, начиная с самого первого царя рода, сокровищница, которую наполняли десятки поколений, и цена вещей в ней бессчетна — золото, серебро, драгоценные камни, благовония, эликсиры жизни, способные вернуть юную страсть даже восьмидесятилетнему старцу. И не будет охраны, ибо даже царь потеряет всю свою силу, и падут древние заклятия и древние ловушки. Твердыня веков станет, словно истосковавшаяся женщина — приди и возьми.