Страница 45 из 138
Паркер продолжал свою речь:
— Начать хотя бы с завещания. Где найдешь более подходящий мотив для убийства?
— Но это не начинается с мертвой девушки, — напомнил ему Бернс.
— Она — дымовая завеса, очень простая и надежная, — убежденно и пылко отозвался Паркер.
— А была она указана в завещании, — спросил Клинг, — мертвая девушка?
Его мысли витали вокруг Эйлин Берк. По утрам в понедельник тяжко бывает приниматься за работу, особенно если она складывается ежедневно из сплошных убийств.
— Нет, — ответил Браун. — В завещании только дочки, нынешняя жена...
— Уже сама мертвая, — со знанием дела вставил Паркер.
— А также ветеринар и продавщица щенков, — подытожил Браун.
— По скольку причитается им? — спросил Хейз. — Этим двоим?
— По десять "штук"! — сказал Карелла.
— Суть в том, — заявил Паркер, — что дочкам отошла половина состояния. И если это — недостаточный резон...
— Сколько? Как ты сказал? — переспросил Хейз. — Состояние?
— Ты что, сегодня осатанел, что ли? — отозвался Паркер. — Ты кто, бухгалтер?
— А я вот хочу знать, во сколько оценивается состояние. Ну и что? — вызывающе спросил Хейз.
— Предполагается, что это уйма денег, — сказал Карелла. — У нас нет точных цифр.
— Сколько бы ни было, — снова подал голос Паркер, — а достаточно, чтобы дочка-хиппи пустила слюнку.
Для него это была рафинированная метафора, и он огляделся, словно проверяя, одобрили ли ее присутствующие.
— А как насчет того, что она знала, что именно четыре пули прикончили даму? — спросил Уиллис.
— Кстати, да, — произнес Карелла.
— А в газетах это было?
— Нет, но в одной телепередаче было.
— Какой компании? — спросил Бернс.
— Мы сейчас выясняем, — сказал Браун. — Могло быть "М энд М". Или кто-нибудь из бригады убийств проболтался.
— Ах уж эта бригада. — Бернс кисло поморщился.
— Это не значит, что липли влепила четыре пули в голову леди, — заявил Паркер, — чтобы избавиться от нее. Она старика укокошила, чтоб сграбастать свою четверть мешка...
— При условии, что она знала об этом, — сказал Бернс.
— Она это знала, Пит.
— Еще от мамочки, — уточнил Паркер.
— Что ж, обе дочки подросли за время развода, всего два года назад. И обе знали, что внесены в завещание.
— а кто теперь наследует долю жены, раз она умерла? — спросил Клинг.
— Завещала брату, в Лондоне.
— Единственный наследник?
— Угу. Но мы ему звонили, и он таки находился в своем Лондоне. Не приезжал в Штаты уже четыре года.
— Забудьте о нем, — сказал Паркер. — Отсюда до Лондона, как до Луны. Дочка-хиппи охотилась за монетой. Дело закрыто. Точка.
— Зачем же она еще двоих убила? — спросил Клинг.
— Ненависть в чистом виде, — высказался Паркер.
— Вы бы слышали, как она произносит слова "жена Шумахера", — добавил Карелла.
— Да и первая жена тоже, — сказал Браун. — Вы бы только слышали. Она их обоих ненавидела. Старого мужа, новую жену...
— Так же, как хиппи, — защитил свою версию Паркер.
— Нет, нет, давайте потихоньку, — предложил Уиллис. — Старая леди ненавидит Шумахера. Раз.
— Правильно, — кивнул Клинг.
— Вот она и выметает его прочь. Плюс всех его баб.
— Одним камнем двух птичек. Тр-рах! — сказал Клинг. — Любовницу и теперешнюю жену.
— Трех птичек, — поправил Хейз. — Считая Шумахера.
— Это так, но я же не количество жертв подсчитываю. Я имею в виду, что она приканчивает женщин и в то же время ставит дочек в очередь у кассы.
— Опять верно, но для этого она должна убить Шумахера.
— Конечно.
— Я об этом и говорю, — сказал Хейз.
— Естественно.
— А что, если они укокошили его втроем, сообща? — подбросил идею Уиллис. — Вдруг перед нами трое убийц, а не одиночка. Как в "Восточном экспрессе"?
— Это еще что? — спросил Паркер.
— Агата Кристи.
— А это что такое? — снова спросил Паркер.
— Забудьте, — отмахнулся Уиллис.
— Кстати, там больше трех жертв, — заметил Хейз.
— А младшая дочка любила его, — произнес Карелла. — И я не думаю, что она...
— Это она только так говорит для отмазки, — сказал Уиллис.
— Да, это так, но...
— Горючей слезы не прольет, — съязвил Браун.
— Иногда такие — самые худшие из всех, — вставил Уиллис. — И я знаю, что в "Восточном экспрессе" больше трех жертв, Кот-тон. Привел это просто в качестве примера.
— У нас здесь что — публичная библиотека? — спросил Бернс.
— Как?! — Паркер был потрясен.
— Ну, а что с этой щенковой леди? — допытывался Клинг.
— Что именно?
— Она знала про завещание?
— Утверждает, что ничего не знала, — ответил Карелла.
— Весьма натурально удивилась, — добавил Браун.
— И потом, — заметил Хейз, — кто пойдет на убийство ради паршивых десяти "штук"?
— Я, — заявил Паркер, и все засмеялись.
— Кроме того, она его знала-то всего ничего, — напомнил Браун.
— Так, давала ему советы на ходу, — пояснил Карелла.
— Она знала его собаку еще щенком, — сказал Хейз. — И тот, кто пришил пса, должен был его ненавидеть.
— Правильно. Хипповая дочь, — подтвердил Паркер. — Будь я на вашем месте, я бы ее задержал и шлангом хорошенько отделал.
Все опять засмеялись. Кроме Бернса.
— Откуда выскочили еще двенадцать тысяч? — спросил он.
— Какие? — удивился Хейз.
— Наличными, в шкафу девушки, — ответил Бернс. — И как убийца проник в ее апартаменты? Кто-нибудь взял показания у дежурного привратника?
— Да, сэр, — сказал Клинг. — Я и Арти.
— И что же он показал?
— Не видел никого подозрительного.
— Впускал он или не впускал кого-нибудь в ее квартиру?
— Он сказал, что то и дело снуют посыльные и он не помнит, поднимался кто-нибудь наверх или нет.
— Не мог вспомнить?
— Да, сэр.
— Не мог вспомнить? — холодно переспросил Бернс.
— Да, сэр. Он именно так сказал.
— А вы не пробовали расшевелить его память?
— Сэр! Мы бились с ним час, может, даже больше. Его заявление лежит в деле.
— Он по-английски двух слов связать не может, — сказал Браун. — Откуда-то со Среднего Востока.
— Вот и поговорите с ним еще раз, — приказал Бернс. — Вернитесь к началу.
Вначале была мертвая девушка.
Глотка перерезана. Множественные порезы на лице. Лет девятнадцать — двадцать; длинные светлые волосы, изумленные голубые глаза, очень широко раскрыты. Красивое молодое тело под исполосованным кимоно с кроваво-красными маками.
Они опять были в ее шикарной квартире, стояли в той же самой комнате, где убитая лежала тогда у кофейного столика. На столе — мартини, колечко лимона на дне бокала, фруктовый нож на полу, рядом с телом, лезвие в крови, которая, казалось, выхлестнулась из сотни ран и порезов.
На этот раз привратник был здесь с ними.
Его звали Ахмад Какой-то. Карелла записал фамилию, но произнести ее не мог. Невысокий, квадратный, цвета пыли; узенькие усики, похожий на дворцового охранника в своей серой униформе с алой окантовкой, прячущий глаза, усиленно пытающийся понять, что говорили полицейские.
— Вы сюда кого-нибудь впускали?
— Моя не помни, — произнес он.
Ярко выраженный восточный акцент. Они не допытывались, откуда он родом. Карелле подумалось, что не худо бы иметь переводчика.
— Постарайтесь вспомнить, — сказал он.
— Много присылки всегда, — промолвил Ахмад, беспомощно пожав плечами.
— Это должно было быть в конце дня или вечером.
Медэксперт установил, что смерть наступила примерно между пятью и шестью часами. А привратник, было видно по всему, ломал себе голову. Карелла догадался, что слова "пополудни" и "под вечер" были для него пустым звуком.
— Пять часов, — сказал он. — Шесть часов. Вы работали в это время?
— Да, работал.
— О'кей. К вам кто-нибудь подходил и спрашивал мисс Брауэр?