Позавчера была война

В этом русском летнем лесу Максим как бы очутился в родной стихии и вспомнил свое далекое килиманджарское детство. Он тогда был маленьким слоненком, сосунком. Держался между ног у матери, под ее надежной защитой, а иногда убегал, доставляя слонихе беспокойство и тревогу.

От переживаний и трудных перемен слон спрятался в безопасное место: в мир своего детства.

Орлов тоже вспомнил, что последний раз он был в лесу со своей матерью. Они собирали голубицу — крупную, подернутую туманом ягоду, а мама говорила, что у нее дома голубицу называли гоноболью или гонобобелем. Вокруг рос пахучий дурман, и у мамы от него болела голова. У нее часто болела голова. И без лесного дурмана. Мать говорила, что голова у нее болит от жизни.

Когда Орлов увидел Зинаиду Штерн на арене цирка и неожиданно решил, что самое большое счастье его жизни — быть рядом с ней, он пришел к маме и все рассказал ей. Мама качала головой, сокрушалась, отговаривала его:

— Как же так? Бросить работу и уехать с цирком? Что там будешь делать? Шарики подбрасывать или ходить на голове?

— Это неважно, — говорил ей Орлов. — Это не главное… Я буду с ней… рядом… поблизости.

— Да что это за жизнь? Эго несчастье.

— Мне будет хорошо. Отпусти меня с миром.

И мать отпустила его.

5

Потом в лесу пошел дождь. Сильный, холодный, дождь с грозой. Воспоминания слона и Орлова кончились.

Уже стемнело, когда Максим и его погонщик очутились на берегу реки. Деревянный мост был разрушен и горел. В воду с шипеньем падали дымящиеся головни.

Над рекой слышался далекий неперестающий гул. Слон остановился, настороженно поднял ухо. Орлов тоже прислушался. Он не сразу понял, что это был за звук. Звук то дробился на части, то тянулся долго и раскатисто, то обрывался, как бы переводя дух, и звучал с новой напряженной силой. Он не был похож ни на гром, ни на барабан. Он был каким-то утробным, ударялся в грудь, и от него слегка кружилась голова.

Это был звук действующего фронта.

Ниже моста через реку переправлялись артиллеристы. Бойцы перевозили орудия на плотах. Река была неширокой, и плот довольно быстро достигал противоположного берега, но там орудия вязли в раскисшей глине, и машины-тягачи ревели, буксовали и наконец сами врастали в липкий неодолимый грунт.

Над рекой стояли крики и ругань. Все кричали, давали советы, подставляли плечи, а орудия не двигались с места, словно успели пустить корни.

Орлов велел Максиму стоять чуть поодаль, а сам подошел к переправе.

— Ребята, — обратился он к артиллеристам, — мне надо слона переправить.

— Катись ты со своим слоном! — пробасил массивный старшина, зло посмотрев на Орлова.

— Где слон? Какой слон? — спросили на плоту.

— Слон прибыл из Африки!

— Разговорчики! Бросьте дурить. Осторожнее, плот не наклоняйте! Орудие завалите.

— Где слон? Эй, там, на берегу, где слон?

Весть о том, что появился слон, переправилась на другой берег. Она внесла некоторое оживление. Бойцы как бы повеселели: слон стал большой шуткой.

И тут мокрый, забрызганный глиной майор крикнул:

— Что, действительно есть слон?

— Так точно! Есть, товарищ майор!

— А ну, переправляйте его сюда.

Орлов не успел сообразить, что произошло, как уже у берега стоял плот и красноармеец, хлопая по глине кирзовыми сапогами, бежал к нему, крича на ходу:

— Скорее на плот! Майор велел переправить слона!

Плот медленно скользил по хмурой, холодной воде, а на сырых неошкуренных бревнах стоял слон. Волны перекатывались через плот. Они как бы хотели смыть слона и унести его отсюда. Но слон был устойчив и спокоен. Красноармейцы, работая шестами, опасливо косились на своего пассажира, стараясь поскорее пересечь реку и избавиться от него. Слон положил хобот на плечо Орлову.

— Где погонщик слона? — крикнул в темноту майор.

— Я, — отозвался Орлов.

— Фамилия?

— Орлов.

— Так вот, товарищ Орлов, надо помочь… пушки застряли. Он сможет? — майор кивнул на Максима.

— Не знаю, — ответил Орлов. — У него сбита нога…

— У всех сбиты ноги, — буркнул майор. — А между прочим, Дарий применял слонов в битве с Александром Великим.

— Этот слон не боевой и не рабочий. Он из цирка.

— Где я вам возьму рабочего слона! — рассердился майор. — Ну что вы стоите, действуйте!

Орлов не торопился. Он осмотрел пушки, застрявшие в глине, потом перевел взгляд на слона и тихо сказал:

— Нужен канат.

Тут же появился канат. Его привязали к орудийному лафету. На другом конце сделали большую петлю. Ее накинули на грудь животному. И Орлов скомандовал:

— Максим, вперед!

Слон сделал шаг. Орудие вздрогнуло. Ожило. Нога слона скользнула по глине. Слон упал на колено. Он тут же встал и снова навалился на канат. Канат натянулся. Задрожал. Максим вытянул от напряжения хобот и слегка шевелил им, словно искал в воздухе опору, за которую можно было ухватиться.

— Максим, голубчик, вперед, вперед!

Эти слова звучали не как команда, а как просьба! Слон рванулся вперед. Тяжелое орудие вдруг подпрыгнуло и пошло, пошло. Слон ставил ногу в глину, проделывал в откосе ступеньку и снова делал рывок. Орудие медленно выползало на берег. Оно уже не ползло, а катилось за слоном.

Кто-то из бойцов крикнул:

— Молодец, слон!

— Еще три пушки, — сказал майор.

И слон, освободив из глиняного плена одно орудие, медленно брел к другому.

— Он ослабел в дороге, — объяснил Орлов майору. — И он голоден.

— Вы нам пушки вытащите — мы его накормим, — пообещал майор.

Через час все четыре орудия были на твердом грунте. Слон тяжело дышал. Он покрылся глиной, как панцирем, и стоял на берегу под холодными струями дождя.

Батарея уехала. Слона забыли покормить. Обещать обещали, но забыли.

Рядом с Орловым стоял молоденький лейтенант. Он был в мокрой гимнастерке и в мокрой пилотке, и его трясло от озноба.

— Извините, — тихо сказал он Орлову. — Нам крепко досталось. Три орудия погибли под танками. От всей батареи осталось одно орудие и пять бойцов. Вы помогите нам… У нас пушечка легкая — сорокапятка… Но бойцы совсем выбились из сил.

— Он тоже еле живой, — сказал Орлов про Максима.

В это время к ним подошел пожилой остроносый боец.

— Товарищ лейтенант, — сказал он неторопливо. — Прицельная труба у орудия сбита. Снарядов нет. Может быть, оставим… пушку.

— Нет, — твердо сказал лейтенант, — это наша матчасть, мы без нее не бойцы.

— Мы и так уже не бойцы, — проворчал остроносый и побрел прочь.

У лейтенанта мелко стучали зубы. Он обнимал себя руками за плечи, хотел согреться.

— Попробуем, — сказал Орлов.

Несмотря на просьбы Орлова, Максим долго не двигался с места: стоял, поджав сбитую ногу. Орлов уже решил, что ничего не выйдет. Но, выждав время, слон поставил на землю тяжелую ногу и побрел к берегу. Он шел очень медленно, не желая тратить зря оставшиеся силы.

Легкую противотанковую пушечку он вытянул одним махом. Для него это было плевым делом. Он как вытянул ее, так и повез на себе, словно его навечно впрягли в пушку. Бойцы поплелись сзади. Лейтенант и Орлов шли поодаль.

— Самое обидное, — доверительно сказал лейтенант Орлову, — что наши снаряды не берут броню. Отскакивают. Для такой брони нужен другой калибр и другая начальная скорость… Сбоку еще можно поразить… в бензобак. А когда танк идет фронтально — одно несчастье. Но ничего, приспособимся. Нам главное — приспособиться.

— Это верно, — сказал Орлов.

Река пропала за их спиной. Впереди из-за пригорка была видна деревня. Дождь не унимался. И фронт тоже работал не переставая.

— Очень жалко ребят. Утром были, а сейчас нет, полегли. Жалко.

Вероятно, это было очень необычное зрелище: слон, запряженный в противотанковое орудие, пять промокших до нитки бойцов и человек в пиджаке и брюках, тоже промокший и к тому же с заросшим лицом. Все были так густо покрыты глиной, хоть ставь на гончарный круг. Все еле держались на ногах. Но стояла плотная ночь. Ничего не было видно. И никакого зрелища не было. Было только слышно, как цокали, вырываясь из глины, сапоги, как тяжело дышал слои и как постукивали зубы простуженного лейтенанта.