Влюбленные

То была счастливая и беззаботная пора! Амелия постарается рассказать сыновьям именно о ней. В первую очередь о ней. Разумеется, ей придется упомянуть и о тех временах, когда их брак начал трещать по всем швам, — это было неизбежно, но она рассчитывала, что в памяти сыновей останется в первую очередь тот Джереми, которого она когда-то полюбила. Лишь бы этот разговор произошел, когда Хантер и Грант подрастут и сумеют ее понять. Впрочем, зачем сильно откладывать? Вдруг дети узнают историю Джереми из какого-то другого, недоброжелательно настроенного источника, и тогда… тогда ей вряд ли удастся что-то поправить. Ее сыновья до конца жизни будут считать своего отца скандалистом и безвольным пьяницей.

При мысли об этом Амелия снова едва не заплакала. Стараясь смахнуть с ресниц выступившие слезы, она затрясла головой и вдруг краешком глаза заметила, как на перилах веранды что-то ярко блеснуло. Машинально повернувшись в ту сторону, Амелия даже не сразу поняла, что именно видит, точнее — не поверила своим глазам. Медленно, будто сомнамбула, она поднялась с кресла и сделала несколько неверных шагов к перилам.

На широких деревянных перилах веранды лежали ее потерянные часы.

— Как… Не может быть… — пробормотала Амелия. Она была абсолютно уверена, что не оставляла их здесь даже случайно. Кроме того, часы лежали так аккуратно, словно кто-то специально положил их здесь, чтобы она их нашла.

Но кто?..

Амелия так глубоко задумалась, что вздрогнула от неожиданности, когда позади нее раздался голос Стеф.

— Мальчики просят пить, — сообщила няня. — Они веселятся от души, хотя я немного беспокоюсь за Берни: все-таки он уже немолод, к тому же у него болит нога. А ты к нам придешь?.. Что-нибудь случилось? — добавила Стеф, видя, что хозяйка не отвечает.

— А?.. Нет, ничего… Просто я нашла свои часы. — Амелия взяла часы в руку и повернулась.

— Правда? А где они были?

Амелия только пожала плечами. Не такого ответа она ожидала.

Ведь если Стеф задала такой вопрос, значит, это не она положила часы на перила веранды.

Доусон достал зазвонивший мобильник и бросил взгляд на дисплей. Хедли…

— Слушаю?.. — без воодушевления сказал он в микрофон.

— Как дела, Доусон?

— Почему ты спрашиваешь меня? Ведь это не я, а ты принимаешь «Виагру».

Хедли фыркнул:

— «Виагра» мне не нужна.

— Ну, тебе виднее…

— Ты где?

— У себя в номере.

— И чем ты занимаешься?

— Так, ничем…

— А почему не работаешь над статьей?

— Потому что у меня пока нет никакой статьи.

— Вот как? Разве ты не слышал показания Амелии Нулан?

— Слышал. А во вторник я буду присутствовать на перекрестном допросе. Тогда, быть может, у меня и появится какая-то идея, но пока…

— Разве ты не можешь набросать хотя бы черновик будущего материала?

— Могу, но не стану. Незачем писать статью, которую потом придется выбросить в корзину. Что, если во вторник адвокат опровергнет ее показания?

— Ну, это маловероятно.

— Но возможно.

— Итак, ты бездельничаешь?

— Можно сказать и так.

— Ты так и не выяснил нынешний адрес мисс Нулан?

— Гленда дала мне адрес одного дома на Джонс-стрит, но, как я и предвидел, Амелия там больше не живет.

— Может быть, она вернулась в отцовский особняк? Ты не проверял?

— Нет, не вернулась. По словам Гленды, мисс Нулан передала семейный особняк в дар штату. В настоящее время он ремонтируется, а будущей весной там, возможно, будет организован музей или что-то в этом роде. Сейчас этот вопрос прорабатывается местным историческим обществом.

— Но ведь должна же она где-то жить! — нетерпеливо прервал его Хедли.

— Конечно, — лениво согласился Доусон. — Но пока это тайна, покрытая мраком. Из суда ее увез бейлиф. Думаю, он же доставит ее на заседание во вторник. Но на выходных наша дамочка, похоже, не склонна обнаруживать свое местопребывание. И, честно говоря, я нисколько ее в этом не виню.

— Черт!.. — с досадой заметил Хедли. — Я-то надеялся, что за выходные ты успеешь с ней побеседовать.

— Не думаю, что она захочет со мной разговаривать.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что мисс Нулан не давала интервью никому из представителей прессы.

— Но сайты новостей в Интернете опубликовали отчеты о процессе. Я сам читал их в онлайне.

— В таком случае ты наверняка заметил, что никто из журналистов не цитирует мисс Нулан — если, конечно, не считать показаний, которые она дала, когда находилась на свидетельском месте. Государственный обвинитель…

— Лемюэль Джексон? Я слышал, он очень опытный юрист.

— В среду сразу после судебного заседания он устроил пресс-конференцию для журналистов прямо на ступеньках здания суда. Я немного послушал издалека… так вот, он не сказал о мисс Нулан ни одного слова, только упомянул, что ее показания выглядят достаточно убедительно. Это, собственно, и есть последние новости с процесса — с тех пор в Саванне не произошло ровным счетом ничего; сам понимаешь — длинный уик-энд, вся жизнь замерла… А у тебя есть что-нибудь новенькое? Твой Кнуц ничего больше не разнюхал?

— Насчет Вессонов из Огайо? Пока нет. В Огайо, знаешь ли, тоже праздники.

— Ладно, как только будут какие-нибудь новости, дай мне знать. А сейчас мне пора идти.

— Куда это ты заторопился? Сам же сказал — жизнь замерла и все такое…

— Мне нужно отлить.

Доусон дал отбой и, положив телефон на заваленный бумагами стол, отправился в туалет. Ему действительно хотелось по нужде, так что, по крайней мере, в этом отношении он не солгал крестному.

Закончив свои дела, Доусон ненадолго задержался у раковины, чтобы вымыть руки. Из зеркала на него смотрел небрежно одетый, заросший щетиной мужчина со впалыми щеками, темными кругами под глазами и тоскливым взглядом. Вот он какой! Доусон долго смотрел на собственное отражение, словно спрашивая, как он здесь оказался, какого черта он согласился освещать этот процесс и что ему за дело до Джереми Вессона?

Ответов Доусон так и не нашел и, включив холодную воду, несколько раз плеснул ею себе в лицо. Потом он небрежно вытерся полотенцем и, застегивая на ходу ширинку, вернулся в комнату.

И остолбенел.

Амелия Нулан стояла не дальше, чем в десяти футах от него, и в руке у нее был баллончик с перцовым аэрозолем.

— Ну-ка, быстро отвечайте, кто вы такой, — сказала она холодно. — Потому что после того как я испробую на вас эту штуку, вы еще долго не сможете говорить.

Глава 5

Доусон поднял руки, показывая пустые ладони.

— Вам не нужно меня бояться, клянусь!

— Так я и поверила. — Свободной рукой Амелия показала на стол, где на самом виду были разбросаны улики.

Черт!..

Он не успел их убрать — несколько десятков фотографий Амелии и ее детей, играющих на берегу. Точнее, он не предполагал, что их нужно прятать. Доусон сделал эти снимки с помощью своего мобильного телефона, увеличил на ноутбуке и распечатал. Кроме того, на подоконнике все еще лежал бинокль, через который он наблюдал за соседкой.

Больше всего Доусону было неловко за снимки, на которых Амелия была одна. На некоторых она выглядела задумчивой, почти печальной. На других, напротив, смеялась над проделками сыновей, и ее волосы разлетались по ветру, сверкая в солнечном свете словно нимб. А один снимок, на котором Амелия стояла у воды в купальнике, придерживая руками свою соломенную панамку, и вовсе выглядел почти интимным. Низкое солнце светило ей в спину, и купальник почти сливался с кожей, тогда как вся фигура, напротив, была четко высвечена по контуру лучами света.

Сейчас Амелия была одета более скромно — в уже знакомый ему пляжный халат и купальный костюм, состоящий из бюстгальтера и трусиков. К босым ногам прилип песок, и Доусон догадался, что сюда она пришла прямо с пляжа. Широкополая панама, по-видимому, осталась под пляжным зонтиком — скорее всего, Амелия решила, что столь заметный головной убор будет слишком бросаться в глаза и может помешать ей незаметно приблизиться к коттеджу, который она вознамерилась взять штурмом.