Страница 182 из 185
Дворцовая челядь обрадовалась шутке, оскалила зубы, но каган строго взглянул на них. А тут как раз и дождь перестал колотить по кошме палатки и чуть проглянуло солнце - стало видно ниже приоткрытого сверху полога, как пока слабые лучи скользнули по тёмным, слипшимся волосам тургаудов, стоящих у входа.
- Вон и дождь кончился… Вода уйдёт под землю и болотное дерьмо затвердеет… Знаю, что царь время не теряет - готовится к приступу. И мы тогда начнём… Вал здесь низкий, его одолеем без особого труда и прорвём оборону, - разъяснял Зембрий.
- Повелитель, нужно уходить! - воскликнул всё тот же нетерпеливый Азач. - Иначе положим тут головы. Сейчас солнце выглянуло, а через мгновение скроется, и снова с неба польётся гибельная для нас влага…
Хорошо, восстановите тишину и подумайте все… - велел каган и сам погрузился в раздумье: «А что если царь просто хочет моей гибели?.. И там, возле мёртвого дома, он, изъясняясь в своей верности, думал усыпить мою бдительность?.. Гражданская война в Хазарии преследовала одну цель - укрепление влияния иудеев. Они уничтожили руками самих же хазар непокорных с той и другой стороны и ослабили ещё больше и так не сильную власть кагана. Того хотят и сейчас. Я стал решать дела сам, а им это - как кость в горле… Наверняка они уже прознали, от чьих рук погиб Менаим - наместник в Саркеле. Надо послушаться сотника Азача, но особо не возражать и Зембрию… Подождём денёк-другой…»
Затянувшееся время, данное на раздумье, прервал один из тысячников:
- Давайте всё-таки подождём.
Он сказал, будто угадав мысли своего повелителя.
Так и решили.
На выходе из юрты каган попросил Азача остановиться:
- Возьми с собой десяток воинов и разведай окрестности. Особенно посмотри в близрастущей дубраве, не прячутся ли там русы… И сразу доложи! Было б хорошо, если б захватил пленника… Хотя раз вы уже взяли… Наказали того, кто упустил?
Азач поднёс к горлу ладони рук и резко сжал их в кулаки - жест, обозначающий удавку…
Аскольд и Светозар рассудили так: «Каган, после дождя убедившись окончательно, что попал в западню, станет из неё выбираться. Тут и должен ударить из дубравы Дир со своей дружиной. Но сил, чтобы сразиться с Завулоном, у него не хватит…»
- Посылай, княже, на подкрепление брату ещё триста всадников, - предложил Светозар.
Сей разговор происходил в присутствии Доброслава, и последний обратился к архонту:
- Понимаю, просьба моя не к месту… Я - дружинник и должен быть рядом с тобой… Но дозволь мне участвовать в этом набеге. Застоялись члены, не помню, когда из ножен меч вынимал.
- Князь, отпусти, - замолвил за Клуда воевода.
- Ладно, скачи. И передай Диру, что мы желаем ему успеха.
Во время, когда проглянуло солнце, триста всадников и Доброслав с псом были уже у дубравы в овраге, где ворковал ручей. На берегу они вытащили ритуальные полотенца, расстелили и стали молиться… Ибо шёл седьмой день недели - день поклонения свету.
Славяне молились в воскресенье не солнцу Яриле - поклонение ему надлежало в иные дни, а Свету - «неосязаемому и неисповедимому», созданному, как полагали язычники, ранее солнца: «Никто же бо можеть указать образа свету, но токмо видим бываеть». Солнце же - «вещь бо есть солнце свету».
Рядом с Клудом расположился бородатый великан и лет четырнадцати отрок.
- Дядя Ратмир, гляди-ка, сколько на полотенцах красных молодиц вышито! Зачем это? - спросил парнишка.
- Э-э, Любим, так изображается Свет… В виде женщин. Видишь, они поднимают кверху руки и указывают на небо, откуда льётся свет, а головы у женщин на рисунках круглые и с лучами, то бишь солнца…
- А по бокам - всадники, и звери разные бегут, птицы летят.
- Они тоже стремятся к Свету, к женщине[293]…
- А почему же ты тогда жену свою, тётку мою, иногда побиваешь?
- Не болтай, малец… Вон на тебя пёс глядит, рычать начнёт да и укусит.
- Он не кусается, - заверил Доброслав, засмеявшись. - Он убивает… А малец правильный вопрос задал тебе.
- Кто ты такой, чтоб указывать мне?! - вскипел великан.
Тут Бук поднялся с передних лап, встал в бойцовскую стойку, выставив широкую грудь, закованную в броню. Увидев сие, Ратмир успокоился. К нему подошёл сотский, пошептал на ухо.
- Сразу бы надо сказать… Княжий муж… А он - по-простому, рядом с нами… Кто же знал?.. Ты прости меня. - Великан подошёл к Доброславу и похлопал по плечу. - Ратмиром меня зовут.
- Да уж слышал от отрока. Меня Доброславом. А это мой Бук. Отважный боец.
- Не хотел мальца брать - сирота… Только обхитрил, незаметно увязался, а перед дубравой объявился. Теперь куда уж?.. Заместо сына он, в семье у меня одни девки. Жалко, если убьют мальца… Хотя луком хорошо владеет. Да и мечом разок-другой взмахнуть может. Силёнок пока маловато.
- Маловато?! Это по твоим великанским понятиям… - обиделся Любим. - Смотри!
Парнишка подошёл к берёзке толщиной с руку и одним взмахом меча срубил её.
- Паршивец! - снова вскричал бородач. - Зачем деревцо-то рубанул?! Эк, безмозглая голова…
Теперь стал смеяться сотский и другие вой, находившиеся рядом с великаном и его племянником.
Но недолго пришлось наслаждаться русам пусть слабым, но светом, и молиться ему, небо снова задёрнулось тучами, по верхушкам дубов прошёлся сильный ветер, пробрался в низину, сразу напомнив об осени, вздыбил гривы и хвосты животным, пасущимся на берегу ручья, взъерошил воду его.
- Седлайте коней! - приказали сотские.
Ратмир и Доброслав уже заканчивали стягивать под брюхами лошадей подпруги, когда услышали тихий возглас Любима:
- Хазары!
Тут же подняли головы и наверху увидели с десяток безбровых, плосколицых вооружённых всадников, остановившихся на краю оврага, но не стрелявших… Видно было, что они, неожиданно выскочив на киевлян, расположившихся внизу, опешили.
- Гей, взять их! - крикнул кто-то из русов.
Великан, Доброслав, малец и ещё человек пятнадцать тех, кто быстрее всех заседлал коней, рванулись по крутому склону, заросшему орешником и густой травой; несколько всадников прямо взяли вверх, их лошади поскользнулись и вместе с седоками скатились вниз, ломая им руки и ноги. Послышались дикие крики раненых. А тут ещё дождь хлынул, полившись потоком на головы как киевлян, так и выдавших себя хазар, которых возглавлял Азач.
Медлить было нельзя, хотя он узрел, как три-четыре лошади, скатившись, произвели в стане русов некоторое замешательство; остальные же упорно преодолевали подъем, и через мгновение окажутся рядом… Скакать снова к болоту, когда опять льётся влага, не имело смысла - только завязнешь. И вопреки всему Азач направил своего коня к дубраве, хотя и предполагал, что там может хорониться засада… Хотя в положении сотника это оказалось самым разумным действием: сзади его бойцов преследовали киевляне, с одного боку находилось болото, и Азач уже принял решение туда не скакать, с другого - Лыбедь с разобранными мостами. Правда, сейчас можно мгновенно развернуться назад, чего русы не ожидают совсем, и пробиться через их конный строй, как сие делают царкасы, о которых был наслышан. «Эх-ма, где наша не пропадала!» - мелькнуло в голове, и дал знак десятнику, скачущему рядом, совершить ловкий приём…
Подняв коней на дыбы, они развернулись в обратную сторону и через короткое время оказались лицом к лицу с противником. Азач чуть не столкнулся с русским великаном, но тут же бросил коня вбок и нанёс саблей хлёсткий удар по шее бородача. У того неестественно зависла голова, как если бы кто на огороде крепко стукнул палкой по стеблю подсолнечника у самого основания корзинки, и она бы точно так же поникла…
Любим, отрок, воочию увидевший гибель дяди Ратмира, даже не поверил в это, а поверив, страшно закричал и кинулся на губителя. Азач смог бы и мальца рубануть, потому что тот совсем не защитился, но, сообразив, что перед ним всего лишь парнишка, отвернул коня: « Так ему же столько лет, сколько дочери моей!..»
[293] Славянскому изображению света в виде женщины с птицами, зверями и всадниками предшествовали рисунки на камнях Великой богини и двух вождей у скифо-сарматов, а ещё раньше - представления греков о Рее и жрецах-куретах.