Страница 181 из 185
- Нет, мне ты добра не желаешь, - стоял на своём Дир. - Лишь себя вершинным костром показать хочешь…
- Ах, брат, брат!.. Ничего ты, оказывается, из наших бесед не берёшь путного для себя, - с какой-то тоской и даже тревогой промолвил Аскольд. - Не знаю, как и быть с тобой…
- Я тоже архонт, не забывай! - вдруг взъярился Дир. - И у меня право есть, как с тобою решать… Так-то! - Вскочил из-за стола, кликнул своих, тех, кто ещё умел соображать и стоять на ногах. Да и вихрем умчался.
«Талагай борзой…» - подумал Вышата, слышавший каждое слово нехорошего разговора братьев.
Настал день, когда древляне вместе с корабельщиками, помолившись Леду и Велесу и пообещав им скоро вернуться, погрузились на лодьи и начали спускаться вниз по Днепру к устью Роси. Вышата и Ратибор, стоя на палубе головного судна, внимательно наблюдали за берегами.
Когда Днепр раздвоился, договорились идти по одной только протоке - левой, так как она была шире и стрелой ни с какой стороны лодьи не достать… Ни с низкой, ни с высокой.
Никите и Селяну снова показалось: они плывут, как в первый раз, в Византию, если бы не узрели на дальнем берегу всадников в тёмных малахах вместо шлемов и кургузых, не застёгнутых спереди поддёвках, открывавших несмотря уже на холод, голые животы.
- Эк, как они, хазарушки, близко к Киеву подошли, не верится даже! - воскликнул Селян.
- Ничего себе - хазарушки… Обласкал! Сволочи они безбровые! Вишь, дани захотели. Пусть без соли свои шкурки жуют, что после обрезания остаются… - хохотнул Никита.
Хазары не просто стояли, взирая на проходящие внизу днепровские лодьи. Всадники перемещались взад-вперёд и махали руками.
- Теперь гадают: «Куда и зачем русы поплыли?», - сказал Ратибор Вышате.
- Кажись, старейшина, каган первым угодил в ловушку, перешёл мосты через Лыбедь и встал перед валом. В этом месте он пологий. Помню, мы его особо на подложном плане отметили, показав тем самым, что здесь стены приступом брать удобно… Да, завязнут тут хазары, как дождь пойдёт! А завтра он точно хлынет, головой чую: к непогоде побаливает… - Вышата снял шлем, пригладил ладонью волосы.
- Не начнёт ли каган тогда отводить свои войска?
- Начнёт и кончит… Мосты-то уже разобраны! Да в дубраве на всяк случай Дир с дружиной стоит. Только бы нам царю успеть в тыл зайти…
- Успеем. Ты головой непогоду, а я сердцем обстановку чую.
- Дай-то бог Перун!
- А я Леда об этом прошу! - воскликнул древлянский старейшина.
- Сам молился ему и лицезрел в броню закованного, с копьём и щитом… - не преминул сообщить Вышата, думая, что Ратибору будет приятно услышать об этом.
И вправду, улыбнулся старейшина, сказал тихо:
- Спасибо за почитание нашего бога - бога храбрости, бессмертия и мужества. Мы чтим его, как вы Перуна, с мечом, вынутом из ножен и воткнутом в землю… Он у нас, как у греков Марс, у сирийцев - Молох… Знаю, что и норманны устраивают ему из камней храмы и капища.
- Норманны?.. - переспросил Вышата. - Те, которые постоянно нападают на Русь Северную?.. Сказывал нам с Аскольдом об этом купец Селян, кормчим я его беру в походы… Вон он, на носу лодьи стоит.
- А мне Никита сие говорил, он с твоим Селяном, кстати, в Новгород ходил. И о смерти Гостомысла, о новом правителе Рюрике баял… Приглянулся им Рюрик, молодой, сильный…
- Посмотрим, Ратибор, как править зачнёт. Не на силу надейся, а на мастерство. А настоящий умелец и по песку корабль проведёт.
- Ты это о ком, воевода, о Рюрике или своём кормчем?.. - посмеялся Ратибор и поговоркой закончил разговор: - Умелая рука - счастью дорога…
Если бы кто третий слышал Ратибора и Вышату, то мог сказать: «Вы так рассуждаете о будущем, будто уже битва с хазарами произошла и их отогнали от Киева… А впереди предстоят сражения за сражением, и не знаешь, кто уцелеет?..»
Не зря побаливала голова у Вышаты: к вечеру пошёл дождь, и бил он по земле всю ночь и весь день…
9
Жены кагана находились при своём повелителе всегда: в Итиле они занимали выстроенные на острове каменные покои, в походе располагались в круглых юртах из верблюжьей кошмы. Верхи их венчали золотые шестиконечные звезды. Таких звёзд насчитывалось ровно двадцать пять: то количество жён, исповедовавших, как и сам Завулон, иудаизм, которое положено издревле по закону - ни больше, ни меньше…
Младшая Дие, угорка, страстно любимая каганом, находилась в юрте по соседству с его палаткой, и как только начался дождь, Завулон перебрался к Дие, и теперь, лёжа на атласных подушках рядом с горячим, готовым во всякое время отозваться на его ласки молодым телом, вслушивался в монотонный шум беспрерывно секущих по кошме водных струй.
Через некоторое время тургауды из личной гвардии кагана, охраняющие всех его жён и его самого, увидели, что земля под ногами, доселе твёрдая, с прозеленью травы, начала вдруг взбухать и превращаться в месиво…
Вначале они шептались между собой, но наутро сказали своему сотнику, и тот решился доложить повелителю, всю ночь не выходившему изнутри и ничего не подозревавшему. Сотник откинул полог юрты, увидел на высоком ложе почти оголившуюся во сне красавицу и остолбенел: кровь жаром обдала виски.
- Что, русский меч проглотил, прямой стоишь! - пошутил над ним Завулон. - Проходи, говори…
Только ему, начальнику тургаудов-телохранителей, позволялось посещать юрту, где обретался каган, в любое время дня и ночи…
- Плохи дела, повелитель… Кажется, мы попали в болотное дерьмо. Следует выбираться отсюда…
Хорошо… Позови в мою палатку особо приближенных, Зембрия, сотников и тысячников. Будем решать, а я сейчас…
Каган собрался, позвал служанку, разбудил Дие и велел тоже одеть её. Обнял, успокоил жену и вышел наружу. Тургауды накрыли повелителя непромокаемым покрывалом, подхватили на руки и понесли, проваливаясь по колено в болотную раскисшую жижу…
Пока кагана доставляли таким образом, он, приоткрыв покрывало, старался как можно тщательнее обозреть свой лагерь. Колеса телег, связанных между собой и составленных по хазарскому обычаю вкруговую, квасились в грязи уже почти по самую ось.
«А дождю, кажется, и конца не видно!.. Что будет, если он станет долго лить? - с тоской подумал повелитель. - Прав сотник, надо выбираться из этого проклятого места как можно быстрее… Знает ли Ефраим, в какую западню мы попали? Кстати, он, тыча пальцем в найденный у убитого план укреплений Киева, настоял, чтобы я с войском направился сюда… Да только план-то сей не ложный ли?!»
Но неожиданно возникшую мысль каган решил оставить пока при себе: «Иудей, живущий в Киеве, от которого план получили, человек первого советника, и выскажи сейчас подозрение, потом неизвестно, как всё обернётся… А если б киевские князья Фарру как соглядатая раскрыли, то давно бы казнили… По сведениям - он жив и здоров… Правда, посыльного от него пока так и не было».
На военном совете, глядя на умного Зембрия, у кагана вдруг появилось желание переговорить с ним относительно своей догадки, но снова передумал: «Зембрий - иудей и еврей, Неофалим и Ефраим тоже. А вороны друг другу глаза не клюют… Сие мы, исконные хазары, сотворить могём или русы… Не токмо глаз выклюем и всё, что под клюв попадёт… А касаемо того, чтобы выбираться отсюда, ждать не следует… Вот и спрошу-ка я богослова».
- Зембрий, видишь, в какое дерьмо мы вляпались? Что скажешь?
- Говори, говори, - закивали подобострастно приближенные кагана из числа дворцовой челяди. Военные пока молчали…
- Я больше грамотей. Но коль повелитель ждёт от меня соображений, поделюсь ими. Думаю, не следует торопиться уходить отсюда… Уходить-то куда?!
- На соединение с царём, чтоб увеличить силы и начать приступ, - сказал Азач.
- Молодой человек торопится. Это свойственно молодости. Но, сами понимаете, когда спешишь, ноги за полы халата цепляются. А русы говорят: «Поспешишь - людей насмешишь…» - упорствовал Зембрий.