Страница 174 из 185
Как объяснили мальцам, эти стога зажигали, как только из Дикого поля, то есть оттуда, с земли за насыпью, происходило крупное нападение степняков. Обыкновенные их набеги с целью грабежа пресекались самими сторожевыми бойцами. Огонь же костров ночью или дым от них днём звали на помощь…
Показывая на насыпь, отец сказал:
- Вот они, валы Змиевы!
Аскольд и Дир подумали, что тут, наверное, змей водится видимо-невидимо. Но это было не так; отец подозвал к себе тогда ещё молодого Вышату и обратился к нему:
- Расскажи-ка им про сии валы.
Сколько лет прошло! Вон уж и Вышата - старик, а его сказку, в ту пору рассказанную, Аскольд помнит слово в слово.
- Давным-давно[277], ещё и Киева-града, как такового, не было, проживало в сих местах племя славянское, как и мы, полянами прозываемое, - начал баить тогда молодой Вышата. - И проявился здесь лютый Змий: брал он с народа поборы - с каждого двора по красной девке. Возьмёт девку и съест… Пришёл черед старейшине свою дочь отдавать; забрал её Змий, но есть не стал, красавица она собой была, так за жену себе и взял.
Улетит Змий на промысел, жену оставит одну. Видит как-то красавица - старушонка идёт. Говорит молодой жене горемычной: «Спроси у Змия, кто сильнее его? А я твоему батюшке передам».
Стала девка у Змия допытываться, тот долго не говорил, да раз и проболтался: «Никита Кожемяка сильнее меня…» Старейшина, получивши такую весть, сам сыскал Никиту, который в ту пору кожу мял. Держал в руках двенадцать кож разом. Ему и приказал старейшина: «Иди, холоп, Змия убей!»
Кожемяка гневно взглянул на господина, разодрал кожу руками, заупрямился: «Не пойду, и всё тут!» Сильно обиделся, что холопом назвали.
Научили тогда старейшину: «Пусть его дети малолетние, коих Змий без мамок оставил, попросят…» Прослезился и сам Никита Кожемяка, на их детские слезы глядя. Взял триста пуд пеньки, насмолил её и весь-таки обмотался, чтобы Змий не сожрал его. Подходит Никита к берлоге, а тот испугался, заперся.
- Выходи лучше в чистое поле, а то берлогу размечу! - крикнул Кожемяка и стал двери ломать.
Нечего делать - Змий вышел. Бились-бились, Никита повалил его. Тут Змий стал молить: «Не бей меня до смерти, Никита! Сильней нас с тобой в целом свете нет: разделим всю землю поровну».
- Хорошо, - согласился Кожемяка, - надо межу проложить…
Сделал соху в триста пуд, запряг Змия и стал от того места, где теперь Киев стоит, межу пропахивать… И довёл межу до моря Кавстрийского, сейчас оно Джурджанийским зовётся.
- Теперь, - говорит Кожемяка, - надо и море делить.
Въехал Змий на середину моря, Никита убил и утопил его. А на земле борозда и ныне видна: вышиною та борозда шести саженей[278]. С той поры эту борозду валом называют… Змиевым.
И ещё в душу запало Аскольду, как приказ давал Кожемяке старейшина, называя его холопом, да тот слушать не стал, а послушался сирот малых… «Знать, не всегда грубостью да напором можно дело сделать… И к простым людям подход надобен. Вот если бы, как и я, Дир из этой сказки урок извлёк, но вряд ли он на такое способен… А тогда ведь совсем маленьким был, может, ничего так и не уразумел…» - раздумывал Аскольд на другой день по получения хартии из хазарского каганата, ожидая Вышату и Кевкамена, чтобы отправиться на Змиевы валы поглядеть, что там и как.
Вчера Аскольд мог бы кого-нибудь послать за Диром, но не сделал этого. «Как только он появился бы, мы обязаны его спросить, состоял ли он в сговоре с Сфандрой? И какое отношение имеет к умерщвлению христиан?.. А вообще-то, нужно сперва всё хорошенько обдумать, и стоит ли поднимать шум и вносить сейчас внутренний раздор и смуту?! Тем более, что случилась не мелкая кража, а массовое убийство… Предслава говорит, его совершили люди Сфандры. Но ведь нужно их вину доказать! И тогда следует подвергнуть подозреваемых принародному испытанию железом…»
Аскольду приходилось судить и раньше, но совершать над кем-то подобное - нет: тогда заведомо было известно, кто виноват. А тут дело особого рода - никто вот так сразу не сознается в совершении преступления. А значит обвиняемого в убийстве следует ставить разутыми ногами на раскалённое железо, и он произнесёт клятву, доказывая свою невиновность; если же кто замечался в краже более половины гривны золота, то клал два пальца руки. Выдерживал - отпускали…
Совершивший менее важное преступление проходил испытание водой. Он должен был сделать несколько шагов в глубину реки, если робел или мешкал, то дело проигрывал. Предполагали: невиновному выдержать испытание всегда помогут или духи огня, или воды…
Когда князь встретился снова с воеводой и греком, поделился с ними своими мыслями, те поддержали его: да, сие пока не ворошить, а там - видно будет. Ведь впереди грядут всем киевлянам без разбору тяжёлые испытания, и может случиться так, что придётся просить помощи у брата Сфандры… Да и Дир должен находиться, как говорится, во всеоружии…
- На валы поскачем после обеда и послеобеденного сна. Скоро полдень, и негоже нам повстречаться с полудницами в черных одеждах, - сказал Аскольд греку и воеводе.
Встреча с бесплотными существами не предвещало, как обычно, ничего хорошего… В полдень никому и в голову не придёт или песни петь, или работать. Люди по обыкновению спали. И тогда к их жилищам скользили, словно тени, полудницы в длинных белых одеждах. А человека, не уважающего обычаи предков и оказавшегося в это время на ногах, они, превратившись в старух в чёрном и с клюкой в костлявых трясущихся руках, уводили невесть куда. И он пропадал…
Верили поляне и в судьбичек полдневных. Будто, когда люди спали, то прилетали они к ним и садились в изголовье. Судьбичку можно увидеть, если ненароком резко проснуться. Сидит она в образе прекрасной девы, но протяни руку - исчезнет. И тогда с человеком тоже что-то случалось… Он мог и умереть, мог погибнуть…
Лошади скакали ходко. И всадники, хорошо отобедавшие и выспавшиеся, также были веселы. Теперь в среде гридней, охраняющих князя, появился кроме Доброслава и ещё один боец - боевой пёс. О его подвигах хорошо знали участники византийского похода, вчера много рассказывали о них молодым, и те с восхищением поглядывали на Бука, теперь наравне со всеми бежавшего по ровному полю.
Встретили стадо антилоп. Остановились, чтобы дать возможность степным животным без испуга перебежать дорогу; пёс также спокойно наблюдал за ними, лишь выпятив грудь и слегка навострив уши, не волновался, не лаял…
- От, умняга! - глядя на Бука, восхищённо протянул старший над рындами Тур, тот самый, которого Светозар заподозрил, что он, близко подъезжая к князю, якобы слушает разговоры…
Старший же над всеми дружинниками Ладомир улыбнулся, услышав столь наивно-откровенный возглас Тура.
Ладомир обвёл взглядом свою дружину, состоящую сейчас в основном из закалённых в боях ветеранов, угрюмых, с опущенными книзу усами, степенных в движениях. Но последнее - видимость одна; стоит возникнуть опасности, и достаточно будет только знака его старшого - поднятой кверху руки с мечом, как во всех этих воинов будто вселится грозный дух: глаза их засветятся диким огнём, усы слегка затопорщатся, движения обретут ловкость, и бодро затанцуют под всадниками кони. И тогда Ладомир резко опускает руку на уровне плеча, посылая меч вперёд.
И не мешкая бросится в атаку, как одно целое, вся дружина.
«Хорошо помене молодых сегодня взял, а отроков вообще оставил», - размышлял Ладомир; с утра какое-то нехорошее предчувствие тяготило его, и он распорядился взять побольше опытных бойцов. Его свояк, служивший на Змиевых валах и приезжавший недавно в Киев навестить семью, сказывал, что хазары в последнее время стали тревожить их скоротечными набегами: если чем удаётся им поживиться, тут же с награбленным убегают обратно. Жители приграничных сел давно уже ходят с луками и боевыми топорами, помогая стороже отбивать нападения.
[277] По радиологическим анализам проб угля и дерева возникновение Змиевых валов, или Вито-Бобрицкой укреплённой линии археологи относят к 370 году. Общая протяжённость их - 1000 км.
[278] Если сажень - 2,134 метра, то Змиевы валы на самом деле были высотой более 12 метров. Гунны в конце четвёртого века да и в пятом так и не смогли одолеть их.