Страница 34 из 63
«Оформила» в купе, где уже сидели трое мужиков и витал густой дух водки. Мужики были поддатые, веселые и о чем-то оживленно спорили, перебивая друг друга и хохоча от души. Однако, как только проводница совершила свой обязательный обход, из портфелей были извлечены на свет божий бутылка водки и какая-то закуска.
— Слышь, сосед, — обратился к Корсакову один из попутчиков, после того как опрокинули «по первой». — Не сиди там сычом, присоединяйся. Сейчас закусим, поболтаем. В карты играешь?
Корсаков отказался: слишком многое надо было обдумать, да и отчет, который успела-таки прислать ему на электронный адрес внучка профессора Россохватского, надо было прочесть скорее.
Попутчик удивился и, активно закусывая, спросил:
— Язва, что ли?
И видя, что Корсаков не реагирует, поднялся:
— Тебя спрашиваю. Язва, что ли?
«Вот незадача, — подумал Корсаков, — только разборок с пьяным мне сейчас не хватает». Попутчик между тем продолжал:
— У нас говорят «Если не пьет, либо — хворый, либо — подлюка». Ты из каких?
— Мужик, — попросил Корсаков. — Ты ведь занят хорошим делом, так не лишай себя удовольствия.
Друзья «мужика» оживились: выпивка могла быть дополнена еще и аттракционами.
— А ты здоровый, что ли? — поинтересовался один из них.
«Вот это совсем зря», — подумал Корсаков, спрыгнул со своей верхней полки и отправился к проводнице. Та, однако, получив уже от него все, что хотела, ответила сухо:
— Сами разбирайтесь. Не хватало еще, чтобы я мужиков растаскивала, — обиженно повернулась она к напарнице.
«Ну, вот и прокатился с комфортом», — подумал Корсаков. Мужики уже достигли того уровня, когда море по колено, и надежд на мирное сосуществование не было никаких. Поэтому, вернувшись в купе, Корсаков только забрал свою сумку и отправился в соседний вагон, надеясь хоть там найти тихое пристанище.
Вот и устроился.
Корсаков хотел посмотреть бумаги, переданные Рабельником, но читать в полутьме было невозможно.
Он уже задремал, когда по купе, распинывая стоявшие в проходе сумки, прошли трое здоровых парней, оживленно о чем-то переговаривающихся.
«Из ресторана, что ли», — подумал Корсаков и заснул.
Неустановленное лицо: Они сейчас отзвонились.
Заместитель: Ну, что тянешь?
HЛ (после паузы): Вроде все нормально. Пришлось вместе с ним еще двоих закопать?
3.: В каком смысле «закопать»? Они их из поезда вытащили, что ли?
НЛ.: Ну, нет, конечно! Так говорят, просто…
3.: Так говорят! Ты хоть книги-то читаешь? Ладно, проехали. Что там было? Рассказывай, мне докладывать надо.
НЛ.: Ну, короче, они подсели, узнали, в каком он вагоне. Он с попутчиками поддавал. Вытащить его не удалось.
3.: Почему?
НЛ.: Ну, короче, там они… поругались…
3.: И что?
НЛ.: В общем, драка намечалась как бы…
3.: Как бы, как бы… И что, всех троих пришлось ликвидировать?
НЛ.: Ну, да. Иначе был бы шум, ребята бы засветились капитально.
3.: А так твои ребята не засветились?
НЛ.: Нет. Так — не засветились. Они работали с глушителями, а потом сразу выскочили.
3.: Куда выскочили?
НЛ.: Из поезда, блин, куда еще-то?
3.: Из поезда? Они у тебя супермены, что ли?
НЛ.: Вообще-то, конечно, супермены. Просто все рассчитали. Там поворот длинный, и поезда скорость сбрасывают. И склон длинный, пологий. В общем, все нормально.
3.: Точно — нормально? Учти, мне докладывать, а тебе отвечать.
НЛ.: Докладывай, докладывай! У нас все в порядке.
Плюснин появился в своем офисе только в начале десятого, и это уже было на грани невероятного.
Обычно он приезжал в половине девятого, пятнадцать минут беседовал со своим замом, в восемь сорок пять к нему входили руководители отделов. Без трех девять все расходились по своим местам, и в девять — ноль-ноль центр громадного механизма под названием «Оборона России» начинал работать. Четко, слаженно, зная свое место в общем строю и свою роль в решении общей задачи!
Плюснин не появлялся в половине девятого всего несколько раз, и все это было вызвано, как потом выяснялось, очень серьезными причинами и обстоятельствами.
Когда Плюснин стремительно прошел в свой кабинет, все насторожились еще сильнее. Нарушая еще одно правило, он не вызвал заместителя и, пролетая по приемной, велел отключить все телефоны и его ни с кем не соединять.
Секретарь Плюснина майор Лабынцев слышал, однако, что генерал громко говорит. Значит, по мобильному разговаривает, предположил Лабынцев.
Прошло еще полчаса, прежде чем открылась дверь кабинета и Плюснин приказал:
— Щелгавина ко мне.
Воинское звание заместителя Плюснина, Владимира Григорьевича Щелгавина, «капитан» никого не обманывало. Капитаном он стал в 23 года, в Афгане. Через две недели был вывезен из ущелья, где полегла половина его батальона. Едва вертолет, на котором вывозили Щелгавина, поднялся в воздух, старший лейтенант медицинской службы Игнатович заревела обыкновенными бабьими слезами. Обыкновенными и безутешными.
На земле выяснилось, что жизнь из Щелгавина еще не ушла. Ну, может, и ушла, но не полностью. Злой был Щелгавин до жизни.
Жить хотел!
Жить хотел и воевать хотел!
Так хотел, что после госпиталя, где пролежал полтора года совершенно спокойно, «на голубом глазу» потребовал вернуть его в часть. Аргументы типа «у вас нет руки и глаза, какая вам армия», отметал привычно — площадной бранью. Дошел до замминистра обороны — отказали. Отправился в ЦК КПСС. Там в ситуацию вникли, предложили стать политработником. Снова обматерил. А кто и что ему сделает?
А потом август девяносто первого, и… В общем, думал, все.
Да и было бы, наверное, «все», если бы не та самая Игнатович, которая ревела белугой над Щелгавиным в «вертушке».
Когда в стране стали появляться разные там «бригады», когда началась стрельба, Гражина Игнатович, полька — литовка — украинка — белоруска, гражданка СССР, стала человеком уникальным. С ее медицинским опытом, полученным в Афганистане, она обрабатывала раны так, что ни в какую больницу ехать не надо было. А это исключительно высоко ценилось. После того как она проделала первую такую «операцию», а произошло это случайно, ее попробовали сделать врачом «бригады».
После очередного ранения за ней приехали двое братков. Ввалились в квартирку, буркнули:
— Давай, кобыла, собирайся. Возьми, че надо.
Как хорошо, что этого не слышал Щелгавин!
«Кобыла», имевшая такой опыт скоротечных боевых контактов, какого не могло быть у всей этой «бригады» скопом, мирно взяла все, что было нужно. Молча приехала, куда привезли, сделала все, что нужно, удалив пулю, застрявшую в лопатке.
Погладила по макушке трясущегося от страха и боли «братка», сказала «все, сынок, не плачь, а шрамы тебе еще девки целовать будут».
Получив сто баксов «за услугу», врезала тому, который назвал ее «кобылой», потом — второму, который приезжал за ней, как бы, за компанию. Потом плюнула на купюру и этим плевком приклеила ее к столу. Потом выхватила два ствола у парней, стоявших поблизости. Парни побледнели, а она спокойно расстреляла две обоймы в стены. Благо «штаб-квартира» располагалась в частном домике. Стены-то деревянные, не рикошетит…
Стволы бросила на пол, замершему «боссу» сказала:
— Сунетесь еще раз так же, сама убью.
И ушла.
Через два дня к ним домой приехал тот самый «босс». Стоял в прихожей, переминаясь с ноги на ногу. Приглашенный в «комнату» посидел молча. Сделал предложение.
Идея была проста: Гражина становится «бригадным хирургом» у его «братков». Стрельба и другие ранения в их повседневности неизбежны, значит, надо быть готовыми. Платить будут, как скажет. «Хотите, мужа вашего отправим в Германию, чтобы ему сделали самые лучшие протезы?»