Страница 41 из 51
— Что же ты медлишь, Саул? — спокойно спрашивает Маклай.
Саул поднимает копье. Туй делает едва уловимое движение, как бы готовясь броситься и заслонить Маклая своей грудью. Этого движения не заметил Саул. Поднятое копье направлено прямо в сердце Маклая. Саул раскачивает копье. Маклай глядит на листву, освещенную солнцем.
— Нет, не могу! — кричит Саул.
Копье со стуком падает из его рук. Саул кидается к ногам Маклая. Выражение безграничной преданности и веры появляется на лице охотника, когда он поднимает голову, все еще стоя на коленях перед Маклаем.
— Встань, Саул! — приказывает Маклай.
Саул и Туй, на лице которого видна радость, пытаются вести Маклая под руки к его постели.
— Пустите, я сам! — твердо говорит он и направляется в комнату. По его виду можно судить, как трудно ему добраться до своего ложа без посторонней помощи. Но он ложится в постель. На несколько мгновений он отворачивает лицо к стене.
Саул и Туй стоят в дверях.
— А он, твой старший белый брат, может умереть? — внезапно спрашивает Саул, показывая пальцем на портрет Дарвина.
— Он бессмертен, Саул, — отвечает Маклай, поднимая свои большие и ясные глаза на портрет.
— Настало ваше время, доктор Фишер. Только, пожалуйста, без декламаций. Страна Офир, Соломоновы острова… Все слова… Больше дела! Я не кричал, когда душил Францию контрибуцией. И вот — потомственное дворянство Германской империи, перстень кайзера, эмалевый портрет его светлости и… посмотрите сами.
Банкир Герсон Блейхрейдер выдвигает ящик письменного стола и высыпает на стол пригоршню орденов.
— Да, настало ваше время…
Раздается размеренный звон. Это — бой часов, стоящих на камине. Часы заключены в круглом щите, который держит в руках изваянный из бронзы древний тевтон в рогатом шлеме. Оттон Фишер, стоя возле кресла, в котором сидит банкир, наклоняется к Блейхрейдеру. Фишер — весь олицетворение порыва, готовности.
— О, господин советник, мечта моей жизни…
Банкир равнодушно, одним движением ладони сметает ордена в ящик стола.
— Скучно! — Блейхрейдер поднимает свое умное беспощадное лицо: — Для вас, Фишер, важно, что ко всем моим титулам прибавился еще один. Вот!
Он подает Фишеру визитную карточку с дворянской короной и надписью:
— Компании нужны люди, доктор Фишер. Люди дела. Вы, кажется, орнитолог?
— Да, господин советник.
— И работали с Брэмом?
— Да…
— И занимались только изучением птиц?
— Преимущественно попугаев… — неуверенным тоном отвечает Фишер, как бы не зная, к чему ведет этот допрос.
— Помните, я говорил вам о трудолюбии паука, там, на дороге в Париж? Трудолюбие паука, мудрость змеи, хватка осьминога. Какие возможности скрыты в животном царстве. Сколько предрассудков на свете, господин Фишер. Орден Орла, например. А почему не орден осьминога? Бросьте своих попугаев…
— Я не понимаю вас, господин советник… Я ученый. Кабинетная работа, узкая специальность… — несвязно говорит Фишер.
— А я — ученый-финансист. Слушайте, Фишер. Где сейчас этот Миклухо-Маклай? Он сильно мешает делу Ново-Гвинейской компании.
— Кажется, в Сиднее.
— Узкая специальность не помешает вам знать все об этом человеке. Чем он дышит, что он думает. Кажется, у него нет средств на научные работы? Но он — единственный обладатель бесценных сведений о Новой Гвинее. Где живет Маклай в Сиднее? — в упор спрашивает банкир.
— Кажется, на территории бывшей выставки, в коттедже…
— Кажется, кажется, — насмешливо повторяет банкир. — Опять слова, господин орнитолог.
Блейхрейдер вынимает из стола какую-то фотографию.
— Я люблю документы, доктор Фишер, всякий точный материал. Сидя в Берлине, я знаю, где стоит книжный шкаф в кабинете сиднейского коттеджа. У меня каприз: мне хочется почитать что-нибудь экзотическое — словари папуасских наречий или поглядеть карты далеких стран. Только — наиболее точные. А вы так склонны к кабинетной работе… Старею я, что ли? Память шалит, и как-то причудливо. На днях я никак не мог вспомнить координаты Берега Маклая. И вместо них я, представьте, вспомнил широту и долготу одного пункта на Балканах, где вы изучали… дунайских попугаев и заодно…
— Господин советник, чего вы ждете от меня? — глухо спрашивает Фишер, опустив голову.
— Узнайте, когда отходит ближайший пакетбот из Гамбурга в Сидней. Вам полезен морской воздух. Кто давал вам средства на вашу последнюю поездку в Океанию?
— Фирма «Христина Гагенбек и компания. Торговля дикими птицами».
— Постарайтесь проститься с фрау Гагенбек. С вами последуют некоторые люди. Инструкции вы получите в запечатанном пакете. Теперь о средствах…
— Я меньше всего думаю о деньгах. — Фишер силится изобразить негодование.
— Напрасно. На Балканах вы были другого мнения на этот счет. Но, я полагаю, мы договоримся. Я приготовил вам маленький подарок. Сейчас мне эта вещь не нужна. Помните, я начинал с этого, а кончил перстнем кайзера.
Блейхрейдер протягивает Фишеру кольцо с изображением серебряного паука.
— Залог удачи!— говорит банкир.
Фишер делает такое движение, как будто хочет развести руками.
— Наденьте кольцо! — приказывает Блейхрейдер.
Фишер безвольно выполняет приказ банкира. Серебряный паук светится на пальце орнитолога.
Подъезд дома Ново-Гвинейской компании в Берлине. Герсон Блейхрейдер садится в коляску. Не успели еще лошади тронуться, как из-за ближайшего угла появляется огромная фигура неправдоподобно толстого немца. Он загораживает дорогу лошадям и патетически кричит, обращаясь к банкиру:
— Умоляю, выслушайте меня, господин советник! Иначе я брошусь под копыта лошадей. Меня не пускают в вашу приемную.
— Что вы хотите от меня, Берхгаузен? — спрашивает банкир. Он сидит в коляске, опираясь руками на трость с ручкой из слоновой кости.
Обрадованный толстяк рвется к коляске. Но при этом он следит за каждым движением кучера, как бы боясь, чтобы он не подхлестнул лошадей. Улучив мгновение, толстяк хватается за облучок коляски левой рукой и повертывает лицо к банкиру.
Лошади идут шагом.
Какое-то время толстяк вынужден идти задом наперед, пятиться как рак. Ему приходится несколько раз оглядываться, чтобы не оступиться на выбоинах мостовой. Наконец, убедившись в неудобстве такого способа передвижения, толстяк делает быструю перебежку и идет рядом с коляской банкира уже лицом вперед.
— Вы так чутки, господин Блейхрейдер, — говорит толстяк. — Меня не понимают ваши клерки, а не вы…
Теперь начинает оглядываться почему-то кучер. Он следит за поведением толстяка.
— Не вертитесь, Ганс, — говорит кучеру Блейхрейдер. — Поезжайте спокойно. Скандала не будет.
— Помогите мне, господин советник! — молит толстяк.
В руке Берхгаузена появляется нечто похожее на небольшую металлическую линейку. Она легко сгибается. Берхгаузен покачивает этой линейкой.
— Каудометр доктора Берхгаузена, — вдохновенно говорит толстяк и поясняет: — Автоматический хвостоизмеритель. Патент уже заявлен… Правда, не хватает одного винтика…
Банкир удивленно поднимает брови.
Кучер снова оборачивается.
— Я сказал вам, Ганс! — кричит Блейхрейдер.
— Мне нужна субсидия на новые научные работы, — говорит толстяк, размахивая линейкой. — Дайте мне денег! Ведь фонд французской контрибуции от этого не пострадает… А я поеду изучать неполноценные хвостатые расы. Я серьезно подготовился. Моя схематическая карта распространения хвостатых рас!.. Я не злопамятен, господин советник. Помните встречу близ Страсбурга? Вы тогда сильно обидели меня. Мне пришлось идти пешком. Негодяи французы! — воспламеняется толстяк. — Я так и не видел тогда Венеры Милосской. Они упрятали ее в подвалы Лувра. Как вам это нравится?