Ленин

— Что вы подозреваете?

— Ничего! Не хочу сказать о ней ничего плохого. Знаю только, что она любит веселую жизнь и соблазняет молодого инженера с фабрики. Он сохнет по ней, а она — то принадлежит ему, то месяцами его избегает…

— Вы ей не говорили, что не следует водиться с буржуазией?

— Нет. Нам это на руку. Через нее мы узнаем, что планирует против рабочих дирекция фабрики.

— А-а — протянул Ульянов. — Не следует ей этот флирт запрещать.

Сказав это, он почувствовал большую досаду, осознавая, что ревнует Настю.

— Я проведу вас домой, товарищ! — шепнул, подойдя к ней.

Строго взглянув на него и блеснув глазами, она спокойно ответила:

— Спасибо…

Они долго ходили по темным улицам предместья, дошли до леса в Полюстрове и уже перед рассветом остановились перед маленьким деревянным домиком.

— Здесь я живу… — сказала она, потягиваясь. — Завтра воскресенье, спать можно, сколько влезет…

— А, точно! — воскликнул он. — Завтра воскресенье.

Настя ничего не ответила. Постучала в окно. Сонная, непричесанная женщина с ребенком в руках отворила двери и проворчала:

— Черт побери! Ты меня напугала. Я думала, что опять полиция…

Девушка, не прощаясь с Ульяновым, вошла в темные в сени и уже оттуда призывно кивнула ему.

Он вошел. Услышал, как заскрежетал в замке ключ, его окружил мрак, но вскоре он почувствовал, как сильное и горячее плечо обняло его и подтолкнуло к дверям.

Он быстро обернулся, на ощупь нашел проворное тело Насти, прижал к себе, стал целовать губы, щеки, шею и мягкие волосы, тяжело дыша и путано шепча слова, неизвестно откуда приходящие ему в голову.

Ничего друг другу не говоря, они вошли в небольшую комнатку…

Ульянов ушел из хаты только около двух пополудни.

Он чувствовал усталость, какую-то безвкусицу, сожаление и презрение к самому себе.

Как всегда, он принялся анализировать свое настроение.

— Тьфу, к дьяволу! — проворчал он. — Красивая самка, нечего сказать! Мало таких по земле ходит… Смелая, ни о чем не спрашивает и ничего не требует… Только зачем я влип в такую историю? Теперь при ней я не смогу говорить спокойно и уверенно. Она будет думать, что я ничем не отличаюсь от этого инженера…

Ему припомнились брошенные случайно слова Насти:

«Хочу убедиться, способны ли эти социалы сделать что-то настоящее. Если нет, то нечего болтать и рисковать. Надо по-другому справляться».

Он не успел спросить, что она имела в виду, потому что она внезапно обняла его горячо, прижала к себе и стала ластиться как кошка.

Настю он не видел два дня, а когда встретил, возвращаясь с собрания, пошел за ней и провел ночь в темной комнатке работницы.

Несколько дней спустя к нему пришел Бабушкин и рассказал, что Настя устроила скандал на фабрике, ударила по лицу ухаживающего за ней инженера и побежала жаловаться дирекции.

— Что же случилось? — спросил Ульянов. — Почему она это сделала?

— Не знаю! — ответил рабочий. — Сумасшедшая девка! Ее хорошо знают во всем районе. Что-то ей должно было стрельнуть в голову… Кто бабу поймет?!

Рассмеявшись, он принялся рассказывать о приобретении нового гектографа для печатания нелегальных листовок.

В этот же вечер Настя пришла на собрание кружка, а после чтения и дискуссии они покинули помещение вместе с Владимиром.

— Я прогнала инженеришку! — воскликнула она со смехом. — Теперь у меня есть ты. Никого больше не хочу! Пойдем сегодня погуляем в какой-нибудь ресторан, где играет музыка и много света.

Он взглянул на нее с угрюмым недоумением.

— Ты ходила туда со своим инженером?

— Ходила! Я ведь не скотина, которая всю жизнь может провести в хлеву, в темноте, не зная радостного мгновения, — отрезала она. — Я хочу жить!

— У меня нет времени, моя дорогая! — неохотно буркнул он. — Я не создан для таких вещей.

— А для каких? — спросила она, прищурив один глаз.

— Для борьбы… — хотел сказать он, но передумал, припомнив, что вовсе не боролся, чтобы заполучить эту девушку, а она, он был в этом уверен, думала именно об этом.

— Скажи! — настаивала она.

— У меня нет времени на музыку и свет в ресторане, — проворчал он. — Мне это не нужно.

— Зато мне нужно! — воскликнула она.

— С этим ты справишься и без меня, — жестоко отрезал он.

— Справлюсь! — согласилась она без злости и лениво потянулась, глядя на Ульянова из-под опущенных век.

Не зная, что с собой поделать, он чувствовал растерянность и молчал.

— Пойдем ко мне! — прошептала она, прижавшись к нему.

Это ему казалось самым простым и легким выходом из возникшей ситуации. По дороге он купил с уличного лотка несколько апельсинов и коробочку карамели.

Утром выходили вместе. Она — на фабрику, он — в конспиративную квартиру на Васильевском острове.

Он проводил ее к воротам прядильного цеха Торнтона.

Настя посмотрела на него хитрым, искрящимся иронией взглядом и сказала загадочным голосом:

— Я всю жизнь буду гордиться, что у меня был такой любовник. Владимир Ильич Ульянов! Ого-го — не шутки!

— Невелика гордость! — заставил он себя улыбнуться.

— Не говори, о чем не думаешь! — возразила Настя. — Я знаю, что скоро вся Россия услышит о тебе.

— Пророчествуешь? — спросил он издевательски.

— Может… — ответила она и быстро пошла через ворота, услышав резкий рев сирены.

С этого момента Ульянов избегал встреч с девушкой. Теперь он работал в отдаленном районе, в кружках Путиловского завода, и завязывал контакты с военно-морскими доками в Кронштадте; это мероприятие было очень опасным. Военные власти держали матросов и докеров в строгой дисциплине.

Он как раз вернулся из кронштадтской крепости, когда к нему ворвался Бабушкин.

— Плохо, Ильич! — начал он с порога. — Знаешь, что случилось? Настя Козырева нашла себе любовника!

— Думаю, не первого? — спросил безразличным голосом Ульянов.

— Товарищ, не шутите с этим! — осадил его рабочий. — Теперь может быть разбита вся наша организация. Эта девка связалась со старшим жандармским смотрителем! Понимаете?

— Чего ж не понять? — пожал он плечами. — Я уверен, что нам ничего не грозит. На всякий случай перенесите гектографы в другое помещение. Лучше всего, если перевезете их в столовую Технологического института и отдадите моему приятелю Герману Красину. Хотя я не вижу опасности…

— Жандарм вытащит из нее секреты, для этого наверняка он с ней и связался, — говорил очень возбужденный и неспокойный Бабушкин.

— Ай! — махнул рукой Владимир. — Есть у нее, дорогой товарищ, другие прелести, помимо секретов наших кружков! Все будет хорошо!

Действительно, хотя Настю и видели проводившей целые вечера в ресторанах и театрах в обществе симпатичного смотрителя, организация долгое время не имела неприятностей.

Бабушкин встретил девушку на улице и хотел пройти, сделав вид, что не заметил, но она окликнула его и сказала:

— Скажите Владимиру Ильичу, чтобы был спокоен насчет своих дел, а про меня скажите, что я хочу жить и не создана для того, чтобы быть монашкой или книжной молью. Во мне много ненависти, но еще больше радости. Я хочу пожить, чтобы эта радость не умерла преждевременно, а то что останется? Утопиться, повеситься или яду принять? Пока еще погуляю, посмеюсь, повеселюсь досыта, а потом — посмотрим. Может, вернусь к вам и погибну на баррикадах. А пока я хочу жить… Скажите ему об этом и будьте здоровы!

Бабушкин рассказал об этом разговоре Ульянову. Владимир только пожал плечами и сказал:

— Ну, видите, товарищ, что нам ничего не угрожает?

О ней вскоре забыли, как вдруг Ульянов получил через незнакомого ему рабочего письмо. Оно было от Настя, которая предупреждала, что тайная полиция следит за Ильичем, Бабушкиным, Шаповаловой, Катанской и учительницей Книпович, так как установлено, что брошюра «Кто чем живет» и «Король Голод», тайно изданные народной типографией и подписанные фамилией Тулин, написаны Ульяновым.