Ленин

Фердинанд Оссендовский

Ленин

Глава I

Маленький Владимир Ульянов сидел молча и внимательно из-под нахмуренных бровей наблюдал за каждым движением матери.

Мария Александровна, чуть бледная и грустная, помогала служанке Анне накрывать на стол.

Была суббота — день, когда к Ульяновым приходили знакомые отца. Мария Александровна не любила этих встреч, старший брат, заслышав о них, убегал из дому, бормоча:

— К черту, к черту с этими пещерными людьми!

Сестры прибирали в гостиной и тихонько смеялись, а Володя с нетерпением ждал гостей.

Наконец в гостиной появился отец.

Седой, широкоплечий, с темными раскосыми глазами, такими же, как у младшего сына, он с гордостью носил темно-синий сюртук с золотыми пуговицами и крестом святого Станислава на бело-красной тесьме, что придавало ему вид торжественный и серьезный.

Он сел в кресло, подвинул маленький стол и расставил шахматы, готовясь разыграть партийку с доктором Титовым.

Доктор всегда вызывал в маленьком Владимире восхищение.

Мальчик хотел бы видеть его плавающим. Он не сомневался, что доктор мог бы торчать, как поплавок его удочки, даже в самом глубоком месте реки. Таким толстым и круглым был доктор Титов.

Отец не разговаривал с Марией Александровной, зная, что она не любит его гостей; ему не хотелось портить настроение ссорой с женой.

Однако госпожа Ульянова сама завела разговор.

— Любимый мой — сказала она, — когда ты уже освободишь себя и меня от этих гостей! Что тебе с того, что появится старый пьяница, настоятель, отец Макарий в зеленой камлотовой сутане, доктор Титов и инспектор народных школ Петр Петрович Шустов. Ни богу свечка, ни дьяволу — кочерга!

Отец нервно пошевелился и стал вытирать красным платком вспотевший лоб, бормоча:

— Мы издавна в дружбе живем… собственно говоря, все они имеют широкие связи и могут пригодиться в жизни, помочь, кому-нибудь из сильных мира сего шепнуть за меня доброе слово…

— Ох! — вздохнула жена. — С этим добрым словом ты напоминаешь мне Тяпкина-Ляпкина из гоголевского «Ревизора». Тот тоже очень об этом беспокоился и просил, чтобы ревизор по возвращении в Петербург сказал министру, что в таком-то городе находится Тяпкин-Ляпкин!

Она глухо и недоброжелательно рассмеялась.

— Маша, ну что за сравнение… — ответил с укором супруг.

— Совершенно то же самое! — воскликнула госпожа Ульянова. — Какой ты смешной! Почему ты не приглашаешь к себе людей образованных, молодых, думающих, — например, врача Дохтурова, учителя Нилова или этого странного монаха — проповедника, брата Алексея? Я встретила их у госпожи Власовой, это очень умные, порядочные люди!

— Сбереги Господи! — испуганным голосом, замахав руками, прошипел господин Ульянов. — Это опасные типы, какие-то там… деятели.

— Деятели? — спросила Мария Александровна. — Что это значит?

— Что-то плохое! — ответил он шепотом. — Меня предостерегал насчет их начальник полиции… Но я забыл тебе сказать, Маша, что и он сегодня нас навестит…

— Этого еще не хватало! — хлопнув в ладоши, воскликнула она с возмущением. — Значит, сегодня живого словечка не услышим. Присутствие полицейского, да еще такого служаки, всем закроет рты.

Муж молчал и вытирал вспотевший лоб, тяжело при этом вздыхая.

— Такой маленький человек, как я, должен иметь могущественных друзей, — сказал он очень тихо.

Мария Александровна махнула рукой и вышла в столовую.

В восемь вечера очень пунктуально один за другим приходили гости. Вскоре все они расселись в гостиной и завели оживленную беседу.

Володя не спускал глаз с двоих персонажей.

Украдкой улыбаясь и толкая сестру Машу, он показывал взглядом на доктора.

Круглая, лысая и красная голова с чрезмерно выпуклыми, бледными, почти белыми глазами снизу заканчивалась тремя подбородками, расползающимися, как густая замазка, по белой, волнообразной манишке; шарообразная голова размещалась на круглой, похожей на огромный мяч фигуре так странно, с таким вызывающим опасение отсутствием равновесия, что, казалось, скатится по ней после более-менее сильного кивка. Коротенькие, толстенькие ножки свисали с достаточно высокого дивана, едва касаясь пола.

— Яблоко на арбузе… — шепнул Володя сестре, закрывая глаза. Маша легонько ущипнула его в плечо и тихонько прыснула, затыкая рот ладонью.

Мальчик перенес взгляд на нового гостя.

Это был комиссар полиции коллежский советник Богатов.

Об этом человеке по всему городу ходили легенды.

Он был грозой преступников всех мастей. Плечистый, худой, с лицом окаймленным красивыми бакенбардами; длинные, лихо подкрученные вверх усы своими кончиками доставали до прищуренных хитрых глаз. Он сидел, развалясь в кресле и ежеминутно поправляя саблю и висящий на шее орден.

Его длинные лакированные сапоги блестели, а на них тихонько позвякивали шпоры.

Володя не мог на него насмотреться. Ему нравилась сила, ощущавшаяся в мускулистой фигуре Богатова, и его уверенность в себе, заметная в каждом слове и в каждом отблеске бессовестных глаз.

В то же время на дне маленького сердца мальчика закипала необъяснимая вражда, почти ненависть, желание причинить неприятности, боль, стыд этому сильному, уверенному в себе человеку.

Комиссар, переминая пальцами толстую сигарету, рассказывал.

Все, наклонившись, с улыбкой услужливого восхищения на лицах слушали.

Господин Ульянов сидел прямо, весь внимание, старался не пропустить ни единого слова. Он умел слушать — старая учительская привычка. От него этому искусству научился младший сын — обычно неразговорчивый, сосредоточенный, внимательно смотрящий и слушающий.

Доктор Титов, наклонив голову набок, тщетно пробовал повернуть свое тяжелое тело в сторону рассказчика.

Инспектор Шустов тихо вскрикивал и подпрыгивал на стуле.

Отец Макарий возносил глаза к небу, одной рукой — белой, пухлой — гладил длинную бороду, а другой — прижимал к груди висящий на золотой цепи тяжелый серебряный крест с голубой глазурью и светящимися камушками в венце над головой Христа.

— Господа, только посудите!.. — говорил солидным басом комиссар Богатов. — Крестьяне, которым уважаемый, ценимый во всей губернии господин Аксаков из старейшего дворянского рода не одолжил древесины на восстановление сгоревшей деревни, совершили нападение на усадьбу. Там их встретили огнем. Двое крестьян погибли, трое ранены, остальные разбежались, ничего не добившись. За мной послали конного гонца. Я прибыл немедленно. Разнюхал тут и там, в течение часа обнаружил раненых и приказал привести ко мне. Расспрашиваю участников нападения о подробностях. Молчат… Ах, значит вы так, братцы?! Как заехал одному, второму, третьему в ухо, по зубам, в нос; залились мужики кровью, ну и выложили всю правду! Наш губернатор не любит шума, беспокойных донесений в Петербург, ведь это сразу долгая переписка, расследование, скандал! Позвал он меня и говорит: «Семен Семенович, накажи бунтарей, чтобы раз и навсегда расхотелось им нападать на старое дворянство!» Тогда я взял нескольких полицейских и восстановил справедливость по совести. Те, что участвовали в нападении, получили по сто розог, а чтоб неповадно было — вся деревня, даже бабы, по двадцать пять. Теперь тишина и покой, будто маком засеял! Порка для нашего доброго мужичка — первая вещь и наилучшее лекарство. Ха-ха-ха!

— Очень правильно, очень правильно! — согласился доктор. — Средство типа банок. Оттягивает кровь от головы и сердца…

— Мягкое отеческое наказание! — певучим голосом вторил ему отец Макарий, обеими руками лаская крест. — Народ наш — это дети, потому как детей и следует наказывать…

— Гм… Это лучше, чем суд, тюрьма, Сибирь… — добавил инспектор, глядя на Ульянова.

Мария Александровна строго взглянула на мужа и сжала руки. Растерявшийся, он беспомощно оглянулся и, кашлянув, обратился к дочери.