Амурские версты

Но и этот приказ не делал даже намека на то, где в конце концов станет 13-й батальон.

«Ладно, выяснится на стоянке Николая Николаевича», — решил капитан.

Лишнего тяжелого имущества на баржах первой роты не было, рота ведь везла в Благовещенск артиллерию, и командир распорядился готовиться к отплытию.

— Что там в Айгуне? Встречался ли генерал-губернатор с И-шанем? Начались ли переговоры о разграничении? — засыпали офицеры батальона вопросами прибывшего курьера.

Курьер, офицер из штаба генерал-губернатора, побывал недавно в Айгуне и охотно делился своими впечатлениями.

— Айгунь, господа, — сравнительно большая маньчжурская деревня, с крепостью посредине. Там за стеной из бревен несколько строений: казначейство, тюрьма и дом амбаня. Переговоры начинаются сегодня. Вчера же мы обедали у амбаня!

— Как там все было? Как настроение у китайцев? — нетерпеливо спросил Козловский.

— Позвольте, я уж расскажу все по порядку, — сказал курьер, усаживаясь на вынесенную солдатами скамейку. — Еще здесь 7 мая, как помните, амбань просил разрешения встретить Николая Николаевича салютом. И вот генерал только сошел на берег, как в стороне показался дым и послышался какой-то треск. Что такое, думаем мы, что за пиротехника? А это и был салют. Пушек у китайцев, по-видимому, нет, стреляли небольшие мортирки.

Наша канонерка ответила тремя залпами из полевых орудий. И хорошо, что только тремя, а то бы опять могла начаться паника. Говорят, так было в прошлом году, во время проводов графа Путятина. Но и этими залпами китайцы, по-моему, были озадачены.

Генералу для следования в город подали парадную одноколку амбаня. Он сел в нее вместе со статским советником Перовским. Нам предложили верховых лошадей. Таким порядком мы и следовали в крепость мимо изумленных жителей этого единственного на Амуре более или менее значительного китайского поселения. Николай Николаевич, конечно, милостиво улыбался на право и налево, чем, мне кажется, жители Айгуня остались особенно довольны.

Амбань вышел встречать генерал-губернатора к парадным, разукрашенным драконами воротам внутри крепости. Сам помог Николаю Николаевичу сойти с коляски и провел в дом. Мы направились следом. Там, в комнате, влево от входа, генерала уже ожидал князь И-шань, в шелковой курме с каким-то носорогом на груди, с гладким красным шариком на шапке. Важный старик. В ту комнату пригласили только Николая Николаевича, Перовского и Шишмарева. От китайцев там остались, кроме самого И-шаня, амбань Дзираминга и секретарь ротный командир Айжиндай.

Нас, вместе с маньчжурскими офицерами с белыми и синими шариками на шапках, посадили в соседней комнате.

Сразу начались угощения. Нам предложили чай — желтый и ароматный, обсахаренный рис, сухие фрукты, диковинные орехи, а уж потом подали жареную баранину, мелко порезанного жареного поросенка. Все приходилось брать палочками, ложек и вилок у китайцев нет. Палочки — это чистое мучение, господа!

У них подают все наоборот. Сначала сласти, потом мясо, а некое подобие супа — в конце обеда.

Бедняге Шишмареву вместе с маньчжурским секретарем Айжиндаем во все продолжение обеда пришлось стоять на ногах. Яков Парфентьевич потом жаловался, что он не решился из-за этого попробовать рисовую водку, которую хозяева подавали подогретой в крошечных чашечках. Водкой нас обносили со строгим соблюдением чинов. Сначала заходили к генералу и наливали ему с Перовским, потом — к нам. Здесь выбирали тучных и видных, а уж потом наливали остальным.

— О чем же говорили? — опять спросил поручик Козловский.

— Да так, всякие любезности: как называется город, в котором мы родились, и что у кого болит? А о главном не упомянули ни слова. Уже в конце обеда, окончившегося в седьмом часу, И-шань предложил переговорить о деле, но Николай Николаевич отказался. Он заявил: сегодня будем пировать, а дела отложим до завтра.

Нынче как раз и должно начаться первое деловое свидание. Но я выехал к вам еще до рассвета с приказом.

Через какой-то час после прибытия курьера баржи линейцев снялись с якорей и направились к Айгуню. Провожая первую роту, Прещепенко, Коровин и Козловский выстроили на берегу своих солдат.

Отъезду из Благовещенска особенно рады были Михайло Леший и Игнат Тюменцев. Для Михайлы кончилось наконец его добровольное заточение в трюме, и он с радостью, потерев ладони, взялся за весло.

— Ты смотри, Михайло, не налегай сразу, — говорили ему соседи. — Болел же…

— Ничего, — отвечал солдат, — на меня эта болезнь раз в год находит. Теперь переболел — долго не тронет.

Игнат радовался тому, что плывет он все ближе и ближе к тем краям, где ждет его Глаша. «А может, опять свидимся. Вдруг станет батальон там, где жена моя невенчанная живет, — думал солдат. — Ох, господи, случилось бы так!»

К стоянке генерал-губернатора у Айгуня прибыли в четвертом часу. Генерал только что вернулся с переговоров, которые длились с десяти часов утра до трех дня, устал и, ожидая к себе князя И-шаня, капитана Дьяченко не принял. Он передал через Шишмарева, что приказ о дальнейшем следовании батальона будет вручен утром.

Яков Парфентьевич Шишмарев был среди тех немногих людей, которые участвовали в переговорах с русской стороны. С утра в Айгунь прибыли он, генерал-губернатор и статский советник Перовский. Позже, с картами, на которых была нанесена предполагаемая граница, пригласили выехавшего наконец на Амур в качестве оберквартирмейстера Будогосского, того самого чиновника, с которым никак не мог поладить Венюков.

Переговоры проходили в той же комнате айгуньского амбаня, где накануне обедали Муравьев и князь И-шань. С одной стороны стола на широких нарах сидели И-Шань и Дзираминга, с другой — русские. Шишмареву и Айжиндаю вновь, все пять часов, пришлось стоять, соблюдая китайский церемониал.

— О чем же говорили, если не секрет? — спросил Дьяченко.

— Отчего же, — ответил Шишмарев. — У меня было время все запомнить. Ведь каждая фраза повторялась трижды. Сначала говорил Николай Николаевич, потом его слова я переводил на маньчжурский. Князь И-шань, хотя он и природный маньчжур, но, пребывая при дворе императора, отвык уже от родного языка, и для него с маньчжурского на китайский переводил Айжиндай. Но позвольте по порядку о самих переговорах. Николай Николаевич изложил И-шаню причины наших действий на Амуре. И опять, как и писал о том прежде китайскому трибуналу внешних сношений, предложил определить границу обоих государств по Амуру и Уссури. Он подчеркнул, что эта граница представляет удобную естественную черту между нашими странами. После этого на совещание был приглашен господин Будогосский с картами, на которых уже был нанесен проект граничной черты.

Когда князь И-шань стал говорить, что Дайцинское государство очень велико, у него немало забот, кроме Амура, и он еще подумает, надо ли спешить с решением такого небольшого вопроса, как разграничение на севере, Николай Николаевич, по-моему, весьма кстати напомнил, что Китай сейчас в войне с англичанами и что англичане могут обнаружить желание завладеть устьем Амура и местами, от него к югу вдоль морского берега лежащими. А Россия вправе им в этом воспрепятствовать только в случае, если на основании заключенного договора покажет означенные места нам принадлежащими.

После этого Николай Николаевич предъявил китайцам свои полномочия на переговоры, и так как шел уже третий час, пригласил князя И-шаня к себе на катер.

Да вон, кстати, и сам князь! Ну, я удаляюсь, господа, извините.

С правого берега, от Айгуня, отчалили две большие джонки. Они быстро пересекли Амур и стали по обе стороны от генеральского катера.

Ровно в четыре часа показался на палубе цзянь-цзюнь И-шань в сопровождении своей свиты. Впереди вышагивали два оруженосца и прислужник с трубками. За ними шел сам И-шань, следом двигались айгуньский амбань Дзираминга и Айжиндай. Все они поднялись на русский катер.

Как только сели за стол, уставленный чаем, сластями, бутылками мадеры, шампанского и ликера, на берегу заиграл оркестр иркутского конного полка. За угощением, как и вчера на обеде у амбаня, о деле не говорили, И-шань с удовольствием слушал оркестр, а когда к нему присоединился хор, пришел в восторг и некоторые песни просил повторить по два раза.