Страница 63 из 89
Приезд амбаня вызвал немало разговоров и толков среди офицеров. Но все сошлись на том, что, по-видимому, на этот раз китайская сторона решила договориться о разграничении.
В тот день, уже в сумерках, пришла в Усть-Зейский пост рота Прещепенко. На следующий день прибыла и рота поручика Коровина. А первая рота все еще стояла в Усть-Зее, ожидая приказа. Солдаты, правда, не жаловались на непредвиденную остановку, зато капитана Дьяченко томила неопределенность. Далеко ли еще придется плыть? Где, наконец, станет батальон? Об этом у него спрашивали и Прещепенко, и Коровин, но Яков Васильевич и сам не знал. А генерал-губернатор на его вопросы отвечал так неопределенно, будто и он еще не решил судьбу батальона.
9 мая трубачи Иркутского конного полка проиграли сигнал общего построения. «Наконец-то будет зачитан приказ», — решил Яков Васильевич, наблюдая за тем, как офицеры равняют отвыкшие от построений роты. Но оказалось, что солдат обоих батальонов и казаков собрали на молебен. Генерал-губернатор решил заложить храм благовещенья и переименовать станицу Усть-Зейскую в город.
Едва плывший с Муравьевым архиерей Иннокентий закончил короткий молебен, как на только что отструганной и установленной мачте подняли большой флаг. Генерал-губернатор сам объявил, что отныне станица Усть-Зейская становится городом Благовещенском.
Михайло Леший по-прежнему прятался на барже. Услышав сначала звуки оркестра, потом крики «ура», он долго гадал, что там происходит на берегу. Но выбраться наверх Михайло не решался. Вчера вечером он опять чуть было не столкнулся с унтером Кочетом. Когда порядком стемнело, Михайло выбрался на палубу, чтобы размяться, покалякать и покурить с приятелями. Но едва он набил трубку и потянулся к тлевшему труту, как увидел, что с берега к сходням их баржи идут, неторопливо беседуя, Ряба-Кобыла и Кочет.
— Ой, братцы, опять схватило! — только и успел сказать Леший и скатился в трюм.
— Плохи дела у Михайлы, — сочувствовали ему солдаты. — Такой был здоровый мужик… Вишь, как расхворался.
Михайло сидел в трюме и клял Кочета, из-за которого нельзя ему ни на барже посидеть, ни на берег выйти. А вдруг батальон вовсе тут станет. Так и сидеть ему все время в трюме? Да тут и правда в лешего превратишься. «Нет уж, если батальон останется здесь, убегу я опять. Лучше беглым быть, чем в трюме сидеть», — решил солдат.
Скоро послышались шаги подходившего к пристани строя, донеслись команда «разойдись!» и топот ног по сходням. Рота вернулась с молебна.
— Приехали в станицу, а уплывем из города, — обсуждали солдаты случившееся.
— Да какой это город! Вот Иркутск или Чита — это да, это город!
— Пока мы отсюда назад поплывем, может, и правда здесь город построится…
— А почему его Благовещенском назвали? — донесся в трюм голос Игната Тюменцева.
— Говорили же. Благая весть, значит, получена, что вернутся опять к России ее амурские земли. Потому и назвали город Благовещенском.
10 мая, так и не отдав приказа о дальнейшем движении 13-го батальона, генерал-губернатор на своем катере в сопровождении двух канонерских лодок отправился в недалекий отсюда Айгунь. С ним уплыли все офицеры походного штаба.
— Ну что, ребята, не надоело бока пролеживать? — вернувшись в роту, спросил батальонный командир.
— Ничего, мы привычные. Нам что лежать, что щи хлебать — все одно.
— Ладно, отдыхайте, раз все одно, — рассмеялся вместе с солдатами капитан Дьяченко.
В тот день пришла в Благовещенск четвертая рота.
Козловский задолго до того, как показались первые строения, устроился на носу баржи и не опускал подзорную трубу. Увидев растянувшиеся длинной цепочкой по берегу дома, мачту с флагом, причаленные баржи, группы солдат на берегу, он радостно выкрикнул:
— Дружнее, ребята, дружней! Покажите, как умеет ходить четвертая рота!
Солдатам и самим хотелось показать себя жителям станицы да и другим ротам батальона. Они перестали оборачиваться, дружно налегли на весла.
Прещепенко и Коровин находились на барже батальонного командира. Втроем они стали у борта, встречая подходившую баржу Козловского.
— С прибытием в город Благовещенск! — крикнул Дьяченко, когда первая баржа поравнялась с ним. — Хорошо идете, ребята!
Козловский, как всегда, был радостно возбужден. Доложив батальонному командиру о том, что вверенные ему казаки-переселенцы доставлены на места нового водворения, он прямо засиял, когда узнал, что прибыл не в станицу Усть-Зейскую, а в город.
— Вот уже два русских города на Амуре: Николаевск и Благовещенск! — воскликнул он. И стал расспрашивать — Куда мы теперь? Скоро ли дальше?
— Не пойму, чего вы торопитесь! — не разделяя восторгов молодого поручика, сказал всегда вступавший с ним в спор Прещепенко. — Дайте солдатам отдохнуть. Пусть хоть мозоли у них от весел подсохнут.
— Вы не знаете моих орлов, — заметил, нисколько, впрочем, не обижаясь, Козловский. — Прикажи им на этих баржах плыть на Камчатку, и они ни слова не скажут.
— Больных нет? — пряча улыбку, спросил Дьяченко.
— Больных?! — Козловский разулыбался во все розовощекое лицо, удивившись даже вопросу. — А вот сейчас сами услышите…
Он повернулся к реке, где заворачивала к берегу вторая баржа его роты, и звонко крикнул:
— Здоровы, ребята?!
— Все, как один! — дружно ответили на барже.
— Молодцы, ребята!
— Рады стараться!
— Вот видите, — оборачиваясь к капитану, сказал Козловский.
— Хорошо, — улыбнулся Прещепенко, — только не по уставу.
— Так скоро ли дальше? — довольный произведенным впечатлением, допытывался Козловский.
— Скоро, — ответил капитан. — Пока ремонтируйте баржи, приведите в порядок обмундирование.
Козловский вспомнил трагический случай, свидетелем которого он недавно был, и сказал:
— Да, господа, генерал-губернатор еще не знает, какое нелепое событие случилось. С есаулом Сухотиным…
В тишине, которая наступила после рассказа поручика, резко прозвучал голос Прещепенко.
— И правильно поступил Сухотин! Искупил свой позор.
— Нет, нет, вы послушайте, что мне удалось выяснить, — горячась, перебил его Козловский. — В станице Толбузиной я встретил знакомого старика-казака. Прелюбопытнейший человек, но дело не в нем. Оказалось, он из той же станицы, что и Сухотин. И вот этот старик Мандрика, сын его и невестка в один голос говорят: «Кольку Сухотина мы знаем. Не мог он потратить казенные деньги».
— Ну, вы их слушайте! — сказал Прещепенко. — Документы-то он оставил.
— Вот именно, вот именно. После разговора с Мандрикой я уже в пути разобрал все его документы. Пересчитал и могу доказать, что есаул Сухотин… — Козловский сделал паузу и повторил — Могу доказать, что есаул Сухотин ошибся в расчетах!
— Как так? — спросили разом Дьяченко и не вступавший до этою в разговор поручик Коровин.
— А вот, чтобы вам дать понятие, посмотрите, — Козловский расстегнул свою сумку, вынул из нее лист бумаги и стал показывать пальцем на нужные строки. — Здесь учтены все суммы — за лес, железо, вар, за работу, товары для казаков и прочее. Это считал я. А здесь, — он достал другой листок с неровными колонками цифр: — Это расчеты покойного есаула. Он просто не силен был в арифметике. Видите, я подчеркнул… Сухотин неверно сложил итог. Посчитал рубли за копейки. И вот… Впрочем, я несколько раз пересчитывал и надеюсь, что оправдаю честь есаула. Возьмите, Яков Васильевич, передайте генерал-губернатору.
— Он сегодня ушел в Айгунь, — беря бумаги, сказал Дьяченко. — Когда вернется, не знаю. Но я сегодня же все это передам в канцелярию.
Наступило одиннадцатое мая.
Солдаты и этот день думали провести в блаженном безделии. Никаких работ, никаких нарядов не предполагалось, а такое в солдатской службе случается нечасто. Как вдруг нарочный привез от генерал-губернатора приказ. Первая рота должна была передать все тяжелые грузы из батальонного имущества на баржи остальных рот и, оставив при себе только оружие, плотницкий инструмент и месячный запас продовольствия, отправляться немедля к стоянке генерал-губернатора на левом берегу Амура, напротив селения Айгунь. Остальным ротам ожидать в городе Благовещенске прибытия плотов с переселенцами, а затем сопровождать их в новые места поселения. После высадки переселенцев ротам приказывалось следовать к месту новой стоянки батальона. Там к тому времени уже будет находиться первая рота во главе с батальонным командиром.