Трудная позиция

Вашенцев заметил, как под взглядами окружающих смутился вдруг и растерялся Крупенин. Вместо того чтобы поухаживать за девушкой, ответить на ее внимание, он первым сел, будто спрятался от поздравлений окружающих.

«Тюфяк, — подумал Вашенцев, насмешливо скривив губы. — И чего только Надя нашла в нем хорошего? Молокосос, вот и все». Кто-то негромко позвал Вашенцева.

Вашенцев повернулся медленно, с неохотой. Ему улыбались сидящие неподалеку офицеры, и каждый, кто движением руки, кто глазами, старался сказать: «Вашего наградили-то. Поздравляем». А Екатерина Дмитриевна через пять рядов передала ему записку: «Уважаемый Олег Викторович, в вашем полку прибыло. Браво, браво!»

Вашенцев сидел как на иголках, не зная, что отвечать. Он только машинально прикладывал к груди руку и молча, как немой, кивал во все стороны.

4

То мягко и плавно, то беспокойно и бурно текла со сцены волнующая баркарола. Надя сидела у рояля стройная, сосредоточенная, голова ее, с высокой прической и коротенькими пушистыми локонами на висках, слегка покачивалась в такт звукам.

Крупенин слышал уже не однажды, как Надя играет на рояле, но баркаролу в ее исполнении он слушал впервые, слушал, не шевелясь и позабыв обо всем на свете. Перед тем как идти на сцену, Надя шепнула ему: «Я буду играть для тебя, Боря. Хорошо?» Он так разволновался, что даже не сказал ей спасибо.

Закончив играть, Надя встала и быстро ушла за кулисы, а вслед ей, как прорвавший плотину поток, хлынули аплодисменты. Кто-то громко и настойчиво кричал:

— Просим!.. Просим!..

Надя не появилась. Крупенин хотел побежать к ней за сцену и уговорить ее повторить баркаролу. Но пока он пробирался между рядами сидящих, концерт объявили оконченным и публика, поднявшись с мест, быстро загородила проходы. Потом неожиданно поймал его за руку секретарь парткома училища полковник Осадчий, невысокий, суховатый человек, с густой сединой на висках.

— Во-первых, поздравляю, — сказал он, сильно сжав руку Крупенина. — Ну и само собой, ценю. Подсечь, брат, новейший самолет врага не очень-то просто. Словом, искренне, от души... А еще вот что... — Он посмотрел вокруг и кивнул на освободившиеся в зале места: — Сядем-ка на минутку.

О полковнике Осадчем в училище говорили разное. Одни уверяли, что был он когда-то за свой трудный характер уволен из армии, а потом будто принят на службу снова. Другие утверждали, что никто его из армии не увольнял и что не родился еще такой человек, который мог бы это сделать. Ходили слухи, что Осадчий и Забелин были когда-то закадычными друзьями, что началась эта дружба еще на фронте, но теперь потухла, потому что с таким сухарем, как Осадчий, даже сам бог не выдержит.

Крупенин совсем еще мало знал полковника. Столкнуться с ним близко ему пришлось только в связи с увольнением Саввушкина. Однако успел и он кое-что приметить в этом суровом человеке. Когда Саввушкин был уже откомандирован и начальство как будто успокоилось, Осадчий опять вдруг начал вызывать к себе Крупенина и ворошить все сызнова: «А ну-ка давайте, старший лейтенант, попробуем добраться до истины. Нельзя, чтобы в тумане все осталось». И всякий раз, уходя из парткома, Крупенин думал с возмущением: «Ох и заноза этот Осадчий. Недаром его некоторые побаиваются».

Сейчас Осадчий был в приподнятом настроении. Он усадил комбата на стул и сам сел рядом.

— Ну вот, дорогой снайпер, — сказал Осадчий, пристально вглядываясь в глаза Крупенина. — Веселье, конечно, весельем, это само собой. А все-таки перед уходящим годом в долгу мы с вами. Не забыли, надеюсь?

«Опять о Саввушкине, — догадался Крупенин. — Нашел же время. Да еще после такой великолепной музыки».

— Не дошли мы с вами до цели, выходит, — с хитринкой продолжал Осадчий. — Вроде как на полпути остановились. И устать не устали, а вот остановились — и все тут.

— Да ведь нет человека, чего же теперь... — удивленно пожал плечами Крупенин.

— Верно, человека нет, — согласился полковник. — Человек ушел. Но что такое «ушел»? Это же результат, следствие, так сказать. А причина в чем? Сам ключ?

— Не захотел, выходит. Трудностей, возможно, испугался.

— Тоже верно. А почему не захотел? Почему испугался? Почему, наконец, вы, командир батареи, надеялись на него, рапорты в кармане держали?

— Так уж вышло нескладно, товарищ полковник.

— Э-э-э, нет. Если держали, значит, верили. Так просто не держали бы... — Но заметив, что собеседник никакого желания продолжать разговор не имеет, полковник снисходительно улыбнулся: — Ладно, идите танцевать. Мы потом с вами... Идите, идите...

Но Крупенину было уже не до танцев. И не потому, что Осадчий сказал ему что-то новое. Нет. Все это о причинах и «ключах» слышал Крупенин и раньше. Озадачило его совсем другое: он вспомнил вдруг о письме Саввушкина, которое получил незадолго до начала бала.

«Нужно сходить в батарею, — неожиданно загорелся Крупенин. — Сходить сейчас же, немедленно, иначе дневальные могут сжечь письмо вместе с другими выброшенными бумагами».

Не теряя времени, он кинулся на поиски Нади,чтобы предупредить ее и похвалить, кстати, за баркаролу. Веселье у елки было в самом разгаре. Оркестранты на одних ударных инструментах выбивали какой-то новый, очень быстрый танец, и пары так стремительно пробегали одна за другой по кругу, что Крупенин еле поспевал к ним приглядываться.

— Поздравляю, товарищ старший лейтенант. Вы кого разыскиваете? Не Надю? — окликнул Крупенина лейтенант Беленький.

— Да, вы не видели, где она? — спросил Крупенин.

— Была тут. Сейчас только комдив наш увел ее.

— Куда увел? — забеспокоился Крупенин.

Беленький кивнул в ту сторону, где были расположены небольшие комнаты с табличками на дверях: «Кружок баянистов», «Драматическая группа», «Ансамбль народных инструментов».

— Там она.

— Ну спасибо за помощь, — поблагодарил его Крупенин, а сам подумал с обидой: «Уже нашла кавалера. Быстро больно. А впрочем, что же ей было делать одной? Стоять и высматривать мою удостоенную ордена персону или самой начать поиски? Да, но при чем тут все-таки Вашенцев? Почему увел ее именно он? И что у нее с ним может быть общего? Абсолютно ничего не понимаю».

На глаза Крупенину попался майор Шевкун.

— Ага, наконец-то! — воскликнул тот, протягивая вперед руки. — Теперь уж я вас не выпущу, пока не сыграем новогоднюю.

— Что вы, Иван Макарович, — запротестовал Крупенин. — Не могу. Да и шахматы сейчас не найдете. Все запрятано.

— Шахматы есть, — весело подмигнул Шевкун и вытянул из кармана миниатюрную коробку. — Видали?

— Вижу. Но не могу. Никак не могу.

— Жаль, — сказал Шевкун. — А я надеялся.

— Потом, Иван Макарович, потом, — пообещал Крупенин. — Заходите ко мне в общежитие. Пожалуйста.

— То само собой. Новогоднюю бы важно.

— Ничего, наверстаем.

Быстро, но не без труда пробрался Крупенин в самый конец вестибюля и остановился у комнаты, дверь которой оказалась приоткрытой. Там за маленьким квадратным столиком сидели генерал Забелин, Екатерина Дмитриевна, Надя и Вашенцев. Перед ними стояли вазы с апельсинами, конфетами и бутылки с шампанским. По всему было видно, что Надя из комнаты скоро не выйдет, а вызывать ее было неловко. И Крупенин решил сейчас же сходить в батарею, минут на пятнадцать-двадцать, не больше.

Над городком висели тяжелые, рыхлые тучи. Падали хлопья снега. Под мигающими огнями снег превращался то в синий, то в розовый, и весь городок с кирпичными коробками казарм и разными другими постройками то вдруг словно отдалялся, погружаясь в туман, то выныривал из тумана и сиял, как обновленный. Крупенин ходко, почти бегом пересек твердо утоптанный двор, как мальчишка, потирая уши, влетел в казарму и, прежде чем дневальный Красиков успел вытянуться для доклада, нетерпеливо спросил его:

— Канцелярию убирали?

Красиков растерянно смотрел на командира.

— Канцелярию? А как же. Так точно, убирали.