Страница 72 из 81
Кузьмин взглянул на Шарова. Тот сдвинул к переносице глаза, сунул руки в карманы. Отвел от него взгляд Кузьмин, медленно зашагал к знакомому штабелю.
— Только быстрей, — поторопил Шаров. — И так из-за этого идиота много времени потеряли... Да и ты хорош... Не выспался, что ли?
Кузьмин промолчал. Подумал: «Вот и все. Шумел, и только все — зря, все по-ихнему выходит». И не обратил внимания на отчетливый шепот напарника:
— Давно бы так. А то — упрямился.
8
Около года работает на лесном складе шахты «Камышинская» Иван Кузьмин. Из них полгода с Федором Мельником. Но из этих шести месяцев были дни, когда их разъединяли. Кузьмина посылали то с одним рабочим, то с другим. Коротков объяснял: так нужно. Раз нужно, зачем возражать. И Кузьмин не возражал: шел туда, куда его посылали. Федор Мельник собирался «пресечь такие недозволенные действия начальства», но сам Кузьмин уговаривал его этого не делать.
— Для тебя же лучше, — горячился Федор. — Ну, скажи, какой для тебя интерес бегать по всему складу. Надо знать одно свое рабочее место и этим местом гордиться.
— Не я один, — оправдывался Кузьмин.
— Ну вот, заладил одно и то же... У тебя гордость рабочая есть или нет?.. Ты ведь специалист своего дела,
— Ну, какой я специалист, — возражал Кузьмин.
— Не пойму я тебя, — вздыхал Федор. — А еще — казак. Слюнтяй ты — вот кто!
— Нельзя, Федор.
— Меня-то не гоняют.
— Ты — мастер, ты здесь нужный.
Разговор на этом затихал, чтоб через несколько дней снова вспыхнуть.
Когда Кузьмина послали работать с Шаровым, Федор только сказал:
— Буду ждать. Не задерживайся.
Это было три дня назад. Привел Шаров нового напарника вот на это же место — к самому дальнему штабелю. Шарова Кузьмин почти не знал. Откровенного разговора не получалось. Шаров спросил, усмехаясь:
— Как это Ольга с тобой живет, с таким бирюком. Слово из тебя не вытянешь. Вот с Коротковым ей весело было...
— Ты их не касайся! — зло прикрикнул Кузьмин,
— Ай, ай, ай, вот и голос подал, — всплеснул руками Шаров. — Не такой уж ласковый, да все равно как будто живее стало, — и продолжал оживленно, все ближе подвигаясь к Кузьмину: — Смотрю на тебя и дивлюсь: скромный, тихий, мухи не обидишь. А отчего?.. Вот странным тебя кличут. А я не верю... Видать, причина есть. А какая?.. Да разве важно какая, лишь бы людям странным да тихим показаться, лишь бы разговор пошел и в сторонке оставили, не трогали...
— Помолчал бы, — не выдержал Кузьмин.
— Можно, — охотно согласился Шаров.
Замолчал, а Кузьмину все еще казалось: продолжает напарник говорить, только медленнее, возвращаясь к сказанному, и говорит все верно и правильно. И любопытство появлялось невольное: откуда он знает. Слышал? Так никому, даже Федору, о себе не рассказывал. Откуда? Словно подслушал Шаров его мысли и высказал вслух. Не вытерпел Кузьмин, как будто случайно подвинулся к Шарову, когда бревна пилили, взглянул и тотчас же наткнулся на остренький взгляд, который как бы говорил: «Ну что, продолжать?» И Шаров не заставил себя ждать. Весело подмигнул:
— Знаю, заинтересовал тебя. Видать, никто перед тобой еще так не откровенничал. И оттого ты такой молчаливый да хмурый. Вроде после свадьбы повеселеть должен, а оно все так же... знать, жизнь твоя не сахар была, пристукнула малость чем-то. Верно говорю?.. Отсюда и странный ты для людей, непонятный...
Удивлялся Кузьмин: как все правильно говорит Шаров. И неприятно было, почему именно Шаров, этот сухонький, маленький, с острыми, злыми глазками человечек, в душе его, как в своей, разбирается. Ведь какой золотой человек Федор Мельник, с таким только дружбу навеки водить, а вот не получается. А все потому, что не понимает он Кузьмина, все чаще только раздражает своими веселыми, беззаботными шутками. Хочется подчас уйти от Федора, а куда, и потому Кузьмин в уме не держит мысли пойти на откровенность. А вот Шарову захотелось вдруг о себе рассказать, бедой поделиться. И поделился бы, но тут Шаров дружески хлопнул его сухонькой легкой рукой по плечу:
— Ай, ай, ай, заболтался... Для первого раза и хватит... Все мы — человеки, у каждого своя мозоль... Думаю, сладим... Не станем смотреть бугаями... Глянь, уже второй час подошел...
Так и есть: второй час пошел. Да и солнце в зените, тени маломальской не найдешь. Хорошо, есть широкий навес из брезента. Под ним можно часок и отдохнуть. Примостились на досках рядышком, развернули «тормозки» — к шахтерам себя причисляли, завтрак свой так же называли, как и все остальные.
— Не обижаешься на меня? — Шаров придержал у рта кусок хлеба, густо помазанный сливочным маслом да еще с приложенным сверху толстым куском колбасы. Нарочно вопрос такой задал, чтоб лишний раз обратить на себя внимание: смотри, Иван Кузьмин, как сытно живем.
— За что?
— Да я так, — отшутился Шаров и подвинул сверток с обедом: бери, не жалко. Что хочешь? Колбасы? Сыра? Яйцо? Бери, не стесняйся, смекай, что к чему.
К концу обеда, когда уже из-под навеса вышли и грели на солнце голые спины, пришел Коротков. Посмотрел на сидевших рядышком напарников, весело спросил:
— Ладим? — и вежливо, присаживаясь к Кузьмину, добавил: — Ну как, не устал, Ванюша?
Впервые после свадьбы Коротков лично обратился к Кузьмину, да еще так вежливо, по-свойски. Видать, забыл свою злобу или приглушил в себе, вглубь запрятал. А ведь первое время, как узнал о том, что Ольга замуж выходит за Кузьмина, глядеть спокойно не мог. Да, время проходит — и утихает обида. Вот и Кузьмин уже не держал обиду на Короткова, хотя по-прежнему оставался в разговоре с ним сух и сдержан. И сейчас он тоже сухо ответил:
— Как везде.
Шаров засмеялся, обнял Кузьмина за широкие плечи.
— У нас все хорошо, Степан Николаевич, будьте уверены... Не подведем...
— Хорошо, — сказал Коротков и, поднявшись, подошел к штабелю бревен, распиленных под обычный стандарт крепежных стоек. К нему тут же подскочил Шаров, тихонько сказал:
— Старались, Степан Николаевич... Будьте уверены, — И добавил, уже громче, для Кузьмина, вслед уходящему быстрой, нервной походкой Короткову: — Вот, похвалил.
После обеда пришла машина. Шаров вскочил на подножку кабины, сунул голову в раскрытое окно, что-то сказал шоферу. Тот согласно кивнул, подкатил машину задом прямо к штабелю.
— Начнем загружать? — спросил Кузьмин.
— Да, разумеется, — кивнул Шаров.
Им стал помогать и шофер. Это обрадовало Кузьмина: никто из шоферов обычно такой работой не занимался. Отмахивались: «Мы — не грузчики, мы шофера. Это понимать надо». Втроем они быстро загрузили машину крепежными стойками — самыми лучшими, без лишнего сучка, прямые, как стрелка. Кузьмин, встав ногой на колесо, руками схватился за борт.
— Ты куда? — дернул его сзади Шаров.
— На шурф. Разве не едешь?
— Не надо, — сказал Шаров. — Один справлюсь. А ты — отдохни. Еще намотаешься.
Нет, не привык отдыхать Кузьмин, когда другие работают. Как все, так и он. Не хочет, чтоб потом пальцем в него тыкали.
— Я не привык, — ответил упрямо.
— Пусть едет, — махнул шофер, высовываясь из окна кабины и делая какие-то знаки непонятно отчего растерянному Шарову.
— Ладно, рискнем, — согласился Шаров. — Садись, поехали.
9
Больше двух недель уже нет дождя. С утра до вечера властвует солнце. Пожухла трава, повысыхали в оврагах болотца, потрескались взлобья бугров. Уныла, бесприютна степь. Пыль, жара, чахлые кустарники. Вот она какая нынче степь, вся в зыбучем текучем мареве!
Дорога широкая, прямая. Знай нажимай на газ. Шофер так и делает: гонит машину под шестьдесят, не меньше. Из-под колес поднимается серо-пепельной завесой пыль.
Вцепившись в зарешеченное окно кабины, сидит Кузьмин, широко раскинув ноги. Как ни ровна дорога, а все равно потряхивает, и бревна начинают смещаться к бортам. Это не нравится Кузьмину: в любой момент бревна вылететь из машины. Кузьмин стучит в раскаленную солнцем кабину, но шофер, видать, не слышит: машина несется все с той же скоростью.