Страница 6 из 11
В ее голосе слышалось участие.
Он поднял голову, затравленным зверьком, исподлобья, взглянул на нее и встретил открытый взгляд больших ласковых и внимательных глаз.
В это время раздался телефонный звонок. Она встала с кожаного дивана, на котором сидела рядом с Павлом, вероятно пытаясь сгладить официальность беседы, и подошла к телефону.
— Не можешь? — спросила она кого-то низким голосом. — Ну, экзамен-то ведь не завтра… Сходи к Ване… Нет дома? А знаешь что… — сказала она, подумав, — прочитай-ка мне условие задачи. Так, так… Сколько? Сорок? Ну, а ты как решила?.. Конечно, неверно! Вот и я, как на грех, плохой математик. Ну-ка, диктуй задачу!
Она села за стол и, не отрывая трубку от уха, придерживая ее плечом, записывала.
— Ты пока решай, и я попробую. — Она повесила трубку. — Подожди, Павел, минуточку. — И задумалась над листом бумаги, совсем как школьница, волнуясь и кусая карандаш.
«Должно быть, дочь не может решить задачу, — подумал Павел. — Как странно, что у нее есть дочь, дом… Может быть, она, так же как моя мать, уходя на работу, готовит обед…»
В воображении Павла это было несовместимо с должностью следователя. И ее добрые глаза, в которых он читал сочувствие к себе, не вязались с тем, как она мучила Павла своими вопросами и подозрениями. Павел почувствовал, что окончательно запутался во всем. Какой-то тоскливый, неясный туман окутал всю жизнь.
— Вот черт! Ничего не выходит! — с сердцем сказала женщина и вдруг обратилась к Павлу: — Слушай, Павел, а ты в математике силен? Впрочем, я знаю, что по математике у тебя только пятерки. А ну, помоги мне!
Павел покорно встал.
— Нет, это не приказ следователя, — чуть улыбнулась женщина. — Если хочешь, то помоги.
— Пожалуйста! — сказал Павел.
Он подошел к столу, подвинул к себе бумажку с условием задачи.
В этот момент с него слетела та скованность, которая охватывала его в кабинете следователя. Он даже вздохнул глубоко и громко.
— Так это очень легкая задача, — сказал Павел. И объяснил, как ее решать.
— Ну спасибо! — обрадовалась женщина и, торопливо схватив трубку телефона, назвала номер. — Ну как, Рита, решила?.. И я решила… То есть не совсем я… Ну… ну?.. Так и у меня… то есть у нас. Так. Молодец!.. С кем я решала? С одним мальчиком… Что? Почему он здесь? Да как тебе сказать… Он хороший, честный мальчик, но у него по неосторожности случилось большое несчастье, — твердо сказала в трубку женщина.
И Павел почувствовал, что сказала она это больше ему, чем дочери. Она повесила трубку, несколько секунд постояла у стола и снова села на диван рядом с Павлом.
Чутьем матери, опытом следователя по делам несовершеннолетних она сразу же почувствовала невиновность Павла, но только в этот день наконец ей удалось выяснить все необходимые факты для передачи дела в суд.
3
И суд начался.
Может быть, со стороны суд над Павлом Огневым выглядел странно: в огромном, пустом зале — только мать подсудимого.
За столом сидят три женщины: судья и народные заседатели. По бокам, за столиками, еще двое: справа — прокурор, слева — защитник.
Все говорят негромко, будто не суд, а педагогический совет обсуждает проступок ученика, за которого и болеют и отвечают собравшиеся.
Судья, худощавая седая женщина в черном костюме с усталыми глазами, спрашивает Павла, признает ли он свою вину. Павел встает и, не поднимая головы, тихо говорит:
— Да, признаю.
Судья просит его рассказать, что произошло на острове.
Он повторяет все то же, что говорил у следователя. Здесь, в суде, перед ним с удивительной отчетливостью встает бледное лицо Тышки, его изумленный взгляд.
Приподняв голову, приоткрыв рот, Павел замолкает. На лице его — неподдельная скорбь. Он глядит поверх головы судьи.
Несколько секунд его никто не беспокоит. В зале мертвая тишина.
— Садитесь.
Павел садится, низко опустив голову, из глаз его неудержимо льются слезы, вздрагивают плечи…
Лицо судьи не выражает ни сочувствия, ни порицания. Зато народные заседатели, полные блондинки средних лет, похожие чем-то друг на друга, не скрывают жалости к подсудимому. Одна из них с состраданием смотрит на мальчика, другая смахивает с румяной щеки слезу.
Суд вызывает «свидетеля» — мать убитого.
Павел собирает всю свою силу воли, поворачивается и смотрит на ее измученное лицо. Она стала седой. Глубокая жалость, страшная вина перед нею заслоняют в его сердце все другие мысли и чувства. Нет, он не смеет обижаться на то, что она, любившая его, как сына, теперь не хочет видеться с ним. Она еще милостива к нему.
Павел почти не слышит, что говорит Тышкина мать, и вздрагивает, когда слово предоставляют прокурору.
Поднимается высокая женщина с горячими глазами южанки, с черной косой, небрежно заколотой на затылке, с выразительными бархатными бровями, которые, как бабочки, порхают и вздрагивают, пока она говорит.
«Что это она говорит? — с изумлением прислушивается Павел. — Она же не обвиняет меня! Или я ослышался…»
Но в зале явственно звучат слова обвинителя:
— Преступление совершено без умысла — нечаянно. Квалифицировано правильно — убийство по неосторожности…
Но дальше у него холодеют руки от ее слов:
— В соответствии со статьей сто тридцать девятой, я прошу суд применить к подсудимому наказание — три года лишения свободы.
Павел слышит, как в тишине зала плачет его мать…
Судья предоставляет слово защитнику. Подвижной, еще совсем молодой мужчина, в очках с четырехугольными стеклами, выходит из-за стола. Сильно жестикулируя, он говорит о том, какие хорошие характеристики дали Павлу школа, товарищи и знакомые. Он пытается обрисовать крепкую дружбу Павла и Тышки. Останавливается на характере Павла, и тот в нарисованном портрете с изумлением узнает себя. Но слова защитника ему неприятны.
«Разве можно обо мне — преступнике — говорить теперь так?!» И все, что говорит защитник, ему кажется неуместным.
— …Итак, прошу суд учесть, что подсудимый — учащийся, несовершеннолетний, имеет хорошие характеристики и то, что убийство произошло без умысла, — коротко повторяет защитник уже сказанное раньше. — Прошу суд также учесть и то важное обстоятельство, что подсудимый имел полную возможность скрыть преступление. Вспомните протоколы экспертизы и слова Якова перед смертью.
Защитник садится за свой небольшой столик, откашливается в кулак, долго устраивается на стуле, передвигая на столе бумаги, ручку, чернильницу.
Павлу предоставляют последнее слово. Он растерянно встает, долго молчит и говорит тихо:
— Я прошу дать мне возможность закончить школу…
И такой дорогой, далекой и несбыточной мечтой кажется ему ученье, класс, парта у окна, беспечный шум ребят на переменах. Еще тише он говорит:
— Не лишать меня свободы…
И ему представляется голубое, безоблачное небо, освещенное солнцем, и в нем — щебечущая ласточка.
Как во сне он поднимается, когда уходит и возвращается суд. «Три года лишения свободы», — не может забыть он фразу обвинителя, и сердце то бешено стучит, то замирает.
Судья стоя читает приговор.
— «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…» — все так же не в полный голос произносит она.
Павлу хочется подойти к матери, встать подле нее, дотронуться до ее руки, ощутить ее тепло…
Судья читает долго, перечисляя состав суда, подробно излагая случившееся на острове.
Возвысив голос, она заканчивает:
— «Суд приговорил Огнева Павла Николаевича на основании сто тридцать девятой статьи Уголовного кодекса подвергнуть трем годам лишения свободы условно, с испытательным сроком три года».
4
Лето в полном разгаре — душное, манящее на вольные просторы, с легкими грозами и редкими дождями.
Из окна дома Огневых видно, как на школьной спортивной площадке мальчишки увлеченно гоняют футбол. Между двумя домами синеет река. За рекой поднимается железнодорожная насыпь, по ней то и дело бегут поезда.