Любовь и Ненависть

Молодой шотландец Джеймс Босуэлл[228], будущий биограф знаменитого английского лингвиста Сэмюэла Джонсона[229], приехал в Швейцарию с твердым намерением посетить двух величайших философов (которые, кстати, жили в нескольких милях друг от друга). Он явился к Руссо разодетый, словно принц из сказки. Джеймс просто ослепил Терезу. На нем было пальто из зеленого сатина с лисьим воротником, брюки из оленьей кожи, камзол с золотым шитьем и жилет цвета бордо. Никаких тебе армянских нарядов!

А ему приглянулись ее стройная маленькая фигурка, стреляющие глазки и та ловкость, с которой она проводила его в кабинет великого человека. Джеймсу очень понравился вкусный обед, который Тереза приготовила по случаю приезда такого гостя. Все это смахивало на параграфы неподписанного договора, который очень быстро был скреплен тайным подарком — красивым платьем и гранатовым браслетом. Их первая интимная встреча произошла чуть позже, когда у них появилась возможность совершить вместе прогулку. После нее Босуэлл записал в своем дневнике (который будет обнаружен и напечатан почти два столетия спустя), что они согрешили «целых тринадцать раз». Он добавил, что нашел в ней весьма искусную грешницу. На самом деле — талантливую жрицу любви. Здесь, несомненно, чувствовался почерпнутый на стороне опыт. Втайне от Руссо.

А он ничего и не ведал. Может, только подозревал и мучился сомнениями. Нет, он ничего не знал. Просто чувствовал острую боль и стыд из-за того, что ему могли наставить или уже наставили рога. Ему неизвестно, кто это сделал и когда. Такое могло произойти в любой день. Особенно когда она внутренне вся светилась. Это было сияние, исходившее от женщины, удовлетворившей свою страсть до конца. К Руссо в такие дни Тереза испытывала чувство легкого презрения.

Глава 29

ВОЛЬТЕР, ЭТОТ ИСПАНСКИЙ ИНКВИЗИТОР

Что можно иметь против такого болезненного человека, как Руссо? Ведь его беды, его проблемы, его внутренние конфликты и противоречия не понять простому человеку. Можно ли себе представить, что как раз в это время ему понадобилось не только просто изменить свой костюм, но еще и завести новое пристрастие, хобби (для расслабления, как он говорил), — он занялся изготовлением шнурков для женских корсетов. Руссо часами сидел перед своей подушкой, суча нити, изготавливая шнурки, которые потом он станет дарить молодым замужним женщинам в округе. Ах, как он изнурен! Как измучен! Он сам не понимал, куда его влечет. Поэтому даже в своей «Исповеди» он только намекает на свою проблему и тут же сам бежит от этих намеков, словно опасаясь, как бы эта книга, которая будет напечатана только после его смерти, не заставила его покраснеть в могиле.

Вольтер, который ничего не знал об этой «Исповеди», мог только догадываться о сексуальной развращенности Руссо. И делать свои скабрезные, противные замечания по этому поводу. Он заявлял, что Руссо, когда был еще мальчиком, убежал из Женевы, чтобы услаждать священнослужителей в Турине.

— Вы поглядите на этого человека, который только притворяется, что живет в полной неизвестности! — воскликнул Вольтер. — Поглядите на него теперь, в его армянском наряде, на нашего отшельника, которому все же удалось стать тем, кем он всегда хотел быть: самым легкоузнаваемым человеком в Европе!

Он доставлял Руссо бесконечные муки, заставлял приходить в отчаяние от того, что его никто не может понять. Особенно он, Вольтер. А как он ждал этого понимания, ждал, несмотря на всю ненависть к нему.

Однажды Руссо посетил некий Майстер, он, ничего не подозревая, поинтересовался:

— Я слышал, что месье де Вольтер — ваш самый близкий друг. Это правда? И он предложил вам убежище в своем доме?

Руссо чуть не задохнулся от негодования, он долго не мог говорить от спазмы, сдавившей его горло. Наконец дар речи вернулся к нему.

— Да, месье де Вольтер хочет заставить всех в это поверить. Он мой самый близкий друг! Но должен признаться вам, месье, такую дружбу я отвергаю с порога! — Жан-Жак резко отвернулся. Он опять почувствовал, как возвращаются лихорадка и головокружение.

Он без колебаний написал герцогине Люксембургской, в недавнем прошлом самой состоятельной его патронессе: «Все мои беды, все мои несчастья — это дело рук инквизитора по имени де Вольтер, который, узнав о препятствиях, чинимых мне французским парламентом, решил, что это идеальный момент для умножения моих терзаний. Он все так ловко обстряпал в Женеве, что теперь меня, которого католики изгнали из Франции, считают еще и врагом протестантства. Это навсегда закрывает для меня доступ в родной город».

А тем временем Вольтер со злорадством писал своему другу д'Аламберу (словно все эти события стали для него даром Провидения): «Наконец этот бабуин получит сполна то, что он с лихвой заслужил. Вспомни, как он нападал на меня и на тебя за интерес, проявленный нами к театру, только ради того, чтобы завоевать доверие у женевского клира. А теперь, представь себе, тот женевский клир оказал давление на Великолепный совет, чтоб добиться от него разрешения не только сжечь книги Руссо, но и арестовать автора. Если, конечно, только им удастся его поймать. Ну, что ты скажешь по поводу такой поэтической справедливости? Уничтожить монстра!»

Конечно, Вольтер злорадствовал. Разве мог он отказать себе в таком удовольствии, когда такой неожиданный поворот событий помог ему отомстить за все душевные страдания, которые он испытал из-за сочинений этого лицемера? Вольтеру оставалось надеяться, что предпринятые женевскими властями действия против Руссо будут настолько драконовскими, что пресекут взлет его славы. Вольтер в своей радости не знал меры. И некоторые историки вынуждены предположить, что он мог способствовать этим печальным событиям. Но никаких свидетельств тому не существует, даже косвенных. Но вот позднее, когда Руссо опубликовал свои «Письма с горы»… Вольтер пришел от них в ярость. И в конторе главного женевского прокурора появилась жалоба, официальная жалоба на автора этого сочинения. Жалоба, вполне естественно, не была подписана именем Вольтера, но по ее беглому, легкому стилю было нетрудно понять, чьему перу она принадлежит. По утверждениям исследователей жизни и творчества Руссо, записка была написана рукой секретаря Вольтера Вагниера. Вряд ли он писал ее по просьбе кого-нибудь другого. Не мог он действовать по собственному усмотрению.

Но какой невероятный Вольтер предстает перед нами в этом официальном требовании поскорее нанести удар по Руссо! Вольтер с томагавком в руке! Жаждущий крови! Тычущий указующим перстом в Руссо, обвиняющий его в антихристианстве и вообще во всех смертных грехах! Руссо оскорбляет Священное Писание! Руссо высмеивает чудеса Иисуса и подвергает сомнению их истинность!

Да, Вольтер выискивает все религиозные ереси Руссо с ловкостью и неистовством испанского инквизитора, он не забывает и о политических, экономических ересях Жан-Жака. Причем все документировано цитатами, ссылками на номера страниц из его книг. Чтобы ни у кого не оставалось никакого сомнения в масштабности совершенных Руссо преступлений. Но и это не все! Вольтер заканчивает свой перечень обвинений красноречивым призывом не относиться легкомысленно к этому серьезному делу. Не дать возможности злоумышленнику отделаться легким испугом. Пусть испытает на себе всю тяжесть и строгость закона.

Вольтер с ворчливым презрением относится к глупому наказанию — сжиганию на костре книг. Это забава, «которая никогда не причинит автору никакой, даже легкой, физической боли». Короче говоря, он требует для Руссо виселицы. Костра! Так это можно понять!

Нет, этому просто нельзя поверить! Такая жестокость исходит от того же человека, который со слезами на глазах приглашал Руссо в свой дом, чтобы тот мог обрести там убежище и жить на правах сына?

Руссо либо откуда-то узнал, либо внутренне почувствовал, кто в Женеве за его спиной дергает марионеток за ниточки. И не только в Женеве. Но и в Париже, в Берне, в Гааге — повсюду. Он нападал на Руссо по ночам. Бил его кинжалом в спину. Жан-Жак чувствовал себя окруженным предателями и даже писал в сердцах своему приятелю де Люку: «Вольтер — инквизитор, самый энергичный, самый активный из всех, кого сотворил наш мир. Так или иначе, он правит всей Европой». У него повсюду свои агенты. Иезуит Бертран — его агент в Берне. Герцог де Праслен — в Париже. И так далее. «Он дергает за ниточки марионеток повсюду».

228

Босуэлл Джеймс (1740–1795) — шотландский автор биографий и дневников. Состоял членом Лондонского литературного клуба С. Джонсона, вместе с ним путешествовал по Шотландии в 1773 г., что нашло отражение в «Дневнике путешествия на Гебриды» (1785). В 1791 г. Босуэлл опубликовал биографию С. Джонсона.

229

Джонсон Сэмюэл, известный как «доктор Джонсон» (1709–1784) — английский лексикограф, писатель и критик, блестящий собеседник, доминирующая фигура в лондонском литературном обществе XVIII в. Составленный им «Толковый словарь» (1755) пользовался авторитетом в течение столетия и до сих пор поражает точностью определений. В 1764 г. основал Литературный клуб, куда вошли художник Дж. Рейнолдс, политолог Э. Берг, драматург О. Голдсмит и биограф Дж. Босуэлл.