Страница 70 из 95
Артыка заботило одно: свадьба сына.
Писал он, как всегда, лаконично: мол, с родителями Аджап он обо всем договорился, и дело теперь за женихом и невестой. По его мнению, которое разделяла и Айна, свадьбу следовало сыграть не в Рахмете, а в Теджене, чтобы можно было пригласить на нее всех родных, друзей и знакомых.
Ну да, усмехнулся про себя Бабалы, весь Теджен. А к тому же ещё весь Ашхабад и весь Рахмет. Ведь Отец писал, что свадебный той должен быть пышным и торжественным.
Свадьба, свадьба…
К сожалению, невеста пока в Ашхабаде. И в письме ее не было и намека, когда она вернется в Рахмет. Может, она и сама не знала, на сколько дней рассчитаны семинарские занятия.
А в Рахмете — Меллек Веллек. Он еще устроит Бабалы «свадьбу»! Бог весть, с какими неприятностями способен этот подлец его сосватать…
Глава тридцать четвертая
НЕЖДАННАЯ ГОСТЬЯ
ригада Мухаммеда перебралась на новое место — вперед по трассе канала.
Растительности здесь было побольше, чем на прежней стоянке. И барханы повыше.
С подветренной стороны одного из барханов, неподалеку от вагончика, экскаваторщики разбили палатку. Раньше многие из ребят спали на воздухе, теперь не позволяла погода, а в вагончике все не умещались.
Осень все более властно вступала в свои права.
Низко над землей шли караваны черных тяжелых туч.
Бостан-эдже, которая беспокойно кружила по бригадному стану, будто ей жгло пятки, казалось, что тучи давят ей на плечи. Она вообще с утра места себе не находила, и все виделось ей в мрачном свете. Воробьи, чудилось, чирикали как-то тревожно, словно предупреждая об опасности. Глаза у нее щипало от горького дыма — хотя саксаул в очаге горел сухо, чисто. В бульканье воды, кипевшей в казане, Бостан слышала ехидное хихиканье. Каждый росший здесь куст саксаула цеплялся за ее платье, как кредитор, требующий возвращения долга. Она спотыкалась на ровном месте, словно вся земля усеяна была кочками. Поднимаясь в вагончик, она поскользнулась на первой ступеньке, как будто та была покрыта льдом, и больно ударилась коленкой о вторую.
Все в этот день валилось у нее из рук. И вещи издевались над ней. Из переполненного ведра вода выплескивалась на землю и тут же впитывалась, — драгоценная вода? Танка, висевшая над костром, то и дело срывалась в огонь, заливая его.
Бостан шаталась, как пьяная, словно кто-то толкал ее то в одну, то в другую сторону. И дышала она тяжело, натужно, будто проклятые тучи набились ей в горло…
Тяжело ей было, и объяснялось это просто: Аннам, который после ссоры с матерью набычился, замкнулся, старался не разговаривать с ней, этот неслух, радость ее сердца, единственный и любимый сынок, накануне вечером исчез, и тщетно строила Бостан догадки — куда он мог подеваться.
Тревога охватила ее душу.
Она пыталась дознаться у Марины, не знает ли та, где Аннам. Марина только пожимала плечами: она сама ума не приложит — зачем и куда он мог уйти или уехать,
Ничего утешительного не услышала Бостан и от других членов бригады.
Сердце ее готово было разорваться от горя.
Весь день провела она в панике и ночью не в силах была сомкнуть глаз, беспокойно ворочалась в постели, часто вставала и выходила из вагончика.
В темно-голубом небе холодно сверкали звезды. Рокотали моторы экскаваторов. Издалека донесся вой шакалов…
На Бостан-эдже напал страх. Она кинулась к палатке и разбудила Мухаммеда. Тот никак не мог проснуться, протирал глаза кулаком, а Бостан теребила его:
— Где Аннам, Мухаммед-джан? Где сынок мой?
Мухаммед сел в постели:
— Бостан-эдже, если ты этого не знаешь, откуда же другим знать?
— Вай! Как это «откуда»? Он же твой нукер! Разве он может сделать хоть шаг без твоего разрешения?
— Еще как может! Времена ханов и нукеров давно миновали. Да ты вспомни, Бостан-эдже: однажды он уже удирал, ни у кого не спросясь. И благополучно вернулся.
— Тогда он испугался.
— А сейчас он в отпуске и свободен, как птица.
— В каком таком отпуске?
— Выйдем-ка, Бостан-эдже. Не то ребят разбудим.
Они выбрались из палатки на воздух. Бостан смотрела на Мухаммеда вопрошающе и нетерпеливо.
— Видишь ли, Бостан-эдже, Аннам долгое время работал без выходных дней, вот я и предоставил ему отгул. Он может не приходить на работу целую неделю. Может, он в аул отправился, а?
Мухаммед лукавил: ему было отлично известно, где находится Аннам, потому что он сам послал его в родной аул. Парень в последнее время был сам не свой, и Мухаммеду хотелось, чтобы он развеялся, отдохнул, навел порядок в доме. И, между прочим, разведал бы, не готовится ли в ауле одна свадьба. До Мухаммеда дошли слухи, что фронтовой его друг, Бабалы Артык, собирается жениться. Сам Бабалы пока помалкивал. Аннам должен был «прощупать» Артыка-ага насчет предстоящей свадьбы, чтобы бригада могла заблаговременно приготовить подарок…
Аннам, уезжая, просил Мухаммеда ничего не говорить матери. Пусть поволнуется за него, может, это ее образумит.
Бостан действительно была сильно взволнована, она пропустила мимо ушей слова Мухаммеда, всхлипнув, принялась бить себя кулаками по лбу:
— Вах, я несчастная! Аннам бросил меня, ушел, совсем ушел!..
— Зачем же ему уходить? — рассудительно произнес Мухаммед. — У него сейчас все в порядке. Работает — любо-дорого глядеть.
— Мухаммед-джан, обидела я его! О аллах, да пропади пропадом вег эти обычаи!
— Какие обычаи, Бостан-эдже?
— Эти… пережитки. Но чем я виновата, Мухаммед-джан? Они достались нам от предков, я впитала их с молоком матери!
— Что же ты их клянешь?
— Вах, это черный ветер, сжигающий цветущие сады! Из-за них Аннам нас покинул!
— Что-то я не могу тебя понять,,
— Сядем, сынок. Я все, все тебе расскажу.
Они пристроились на топчане, и Бостан, которой хотелось излить Душу, повернувшись всем телом к Мухаммеду, спросила:
— Ты замечал что-нибудь за Аннамом и Марал-джан?
— Н-нет, — соврал Мухаммед,
— Что ты будешь делать — они полюбили друг дружку!
Мухаммед сделал круглые глаза:
— Ну да?
— Точно, сынок, точно, Аннам-джан сам мне об этом сказал.
— Так дай бог им счастья!
— Вах! На пути этого счастья встала одна глупая старуха! — Бостан ткйула себя в грудь пальцем: — Это я, Мухаммед-джан!
Тот улыбнулся:
— Разве ты Карачомак*, чтобы становиться между влюбленными?
— Ну, до чего непонятливый! — Бостан ткнула его кулаком в плечо. — Я же сказала: это проклятые обычаи во всем виноваты.
— Ты сказала другое: что сама помешала их счастью. Верно, тебе не по душе Марина?
— Как у тебя язык повернулся сказать такое! Да если бы у меня была невестка, подобная Марал-джан, я бы берегла ее, как золотое кольцо!
— Ага, — понимающе кивнул Мухаммед. — Значит, Марина плохо к тебе относится?
— Да что ты? — На этот раз Бостан ткнула его кулаком в колено. — Дай бог, чтобы тебя все уважали так, как меня Марал-джан. Она за меня и Аннама жизни не пожалела бы.
— Бостан-эдже, ты совсем меня запутала. Марина любит тебя и Аннама, ты и Аннам любите Марину. За чём же дело стало? Приглашай всю бригаду на свадьбу!
— Вай, сынок, легко тебе это говорить. — Бостан вздохнула, а Мухаммед на всякий случай отодвинулся от нее, спасая плечо и колено. — Мы с Марал-джан разного племени, я не понимаю её языка, а она моего.
Глаза Мухаммеда смеялись, но в темноте Бостан не видела этого.
Поднявшись с топчана, бригадир встал перед ней в грозной позе, проговорил, осуждающе покачивая головой:
— А я вот тебя не понимаю, Бостан-эдже! Когда Марина учится у тебя прясть или готовить обед, а ты у нее — вязать свитер, обращаться с радиоприемником, — тут вы находите общий язык. А стоило Марине и Аннаму полюбить друг друга, и она для тебя уже другого племени?
— Да, да, сынок, она ведь не туркменка.