Избранное

Приезжий заслонил собой освещенный квадрат дверного проема. Все головы повернулись к нему. Молодой хозяин, чья вьющаяся шевелюра редела с каждым днем, прервав игру, нехотя пошел к стойке и, зная вкус приезжего, приготовил ему стакан вина с водой. Из ящика вынул письма и пакет.

— Вчера для вас получено! — сказал он и вернулся на место.

Итак, пристанище беглеца открыто. Он не ошибся в своих предположениях: письмо жены было верным предвестником неминуемых последствий. И вот вместе с томительными южными ветрами, словно в доказательство того, что несчастье никогда не приходит одно, первая посылка, а через два-три дня непременные письма, телеграммы и телефонные вызовы начнут поступать систематически. Почтовому отделению из соседнего села придется, видимо, в помощь к подоспевшей ко времени мадьярочке спешно обзавестись еще работником, а ему — секретаршей для перепечатки писем на машинке.

Он начал с конверта из института. Извинившись за долгое молчание, секретарша сообщала ему, что неоднократно пыталась дозвониться ему домой, но никто не отвечал, пока ей не посчастливилось напасть на его жену («госпожу», по ее выражению) и получить от нее его адрес. В институте все расспрашивают про него и передают приветы, а она на вопросы и телефонные звонки отвечает, что он в отъезде. Его жена ей рассказала, что из последней поездки он вернулся сильно утомленным, и, правда обиняками, намекнула, что его поспешный отъезд продиктован также состоянием здоровья. Это ее очень встревожило, потому что ей показалось, что это связано с сердцем. В таком случае ему надо поберечься. Торопиться с возвращением причин особых нет: лето, мертвый сезон, а мелкие текущие дела сделаются как-нибудь и без него. «Кого нет, можно и без тех», — не улавливая неприятного подтекста, совершенно не к месту привела она известную цитату; она принадлежала к породе людей, которые неправильно понимают и еще более неправильно употребляют крылатые фразы и выражения. Теперь она ему будет регулярно писать и переправлять самую важную почту. Место, где он отдыхает, ей незнакомо, она едва отыскала ближайшее к нему почтовое отделение. Никто из институтских там никогда не бывал. Должно быть, это милый и уютный уголок, и, полагаясь на его вкус, кое-кто уже собирается присоединиться к нему и провести с ним часть отпуска. Его коллеги интересуются, можно ли достать номер в отеле? Если он надумает перебраться куда-нибудь еще, она его просит немедленно сообщить ей новый адрес, чтобы почта не плутала и не затерялась.

В другом конверте был счет за телефонный разговор, должно быть только что полученный или случайно не отправленный женой сразу. В третьем письме было обращение из редакции специального журнала по архитектуре с просьбой дать им материал для следующего номера, а также отчет о конференции, на которой он присутствовал. Это послание он разорвал на мелкие клочки. Картежники, в мрачном молчании шаркавшие картами по столу, повернулись к нему.

— Скверное известие, должно быть? — не без злорадства осведомился Уча.

— Если жена обозлилась, не переживай, это временное! — утешил его Капитан, собирая карты. — Пошли ей денег, она и подобреет. — И он сплюнул себе на пальцы, а потом и на пол под ноги.

— Э-э, мой Капитан, в Белграде жену деньгами ублажить не так-то просто, — заметил Уча. — Это тебе не наш Porto Pidocchio с его единственной бакалейной лавчонкой. Там нужна тугая мошна. За один вечер там можно просадить всю мою месячную учительскую пенсию.

— А если она упрется, так, чего доброго, потребует еще и машину! — вставил свое слово Миле.

— Тогда лучше и дешевле остаться с нами, — проговорил капитан Стеван, поднимаясь из-за стола и для верности придерживая штаны. Партия кончена, и он явно неудовлетворен. — Тут тебе мой дом вроде как бы приглянулся, могли бы и договориться — оставайся в нем. Обзаведешься лодкой, сетями и рыбачь себе с дедом Томой.

Пьяный Симо поднял голову, повернув к ним свое помятое лицо.

— На кой ему твои дом? Ему и у Станы неплохо. Глядишь, и приживется там. Днем накормят, а ночью обогреют.

— Верно, что неплохо. И дом не бедный, и баба крепкая. Только на кого ж пенять, что ты за пятнадцать лет устроиться не сумел? А теперь тебя залетный за пятнадцать дней обштопает.

Симо встал, пошатываясь и держась руками за стол. Набычился, глаза налились кровью, жилы напряглись на шее, того и гляди, опрокинет стол на Капитана и приезжего, а не то хватит бутылкой. Но нет, не посмеет он отважиться на это. Давно он свою гордость пропил и опустился до положения грошового прислужника; подавленный сознанием собственного своего ничтожества, Симо сник и, придерживаясь руками за стенки, побрел как был, с непокрытой головой, под дождь и ветер, может впервые не попросив приезжего заплатить за его выпивку.

Ворвался ветер, с улицы хлестнуло дождем, словно для того, чтобы смести и смыть следы Симо Бутылки.

Отвернувшись к полкам, Миле в смущении звякал бокалами, бесцельно переставляя их с места на место. Уча, часто моргая мышиными глазками из-за толстых стекол очков, пересел к приезжему за стол.

— Не обижайтесь на Симо! — заговорил он, почти касаясь губами его уха. — Ведь это он ради нее и осел здесь, в селе. Приехал на строительство верхней дороги с партией рабочих и тут-то и повстречался со Станой — она там кашеварила. Муж ее в то время уже в Америку укатил. А Симина жена вроде бы с другим сошлась, дети давно его забыли, да и он им писать перестал. Стана его и знать не хочет, а он все от нее никак не отлепится, да и деваться ему некуда. От тех отстал, а к этим не пристал. Спился, бездельничает — какой он работник теперь: пропивши пенсию, подсобит иной раз Миле, и то за выпивку. Если бы Стана и передумала сейчас, поздно. Ничто его теперь не спасет. И Симо сирокко на нервы подействовал. Погода поправится, и он остынет. Вы на него не сердитесь; народ здесь необразованный, грубый, — старался умилостивить Уча приезжего, дыша на него винным перегаром.

Он собирался уходить. Дождь перестал, по снизу, с моря, снова наползали дождевые тучи. Надо было поторопиться дойти до села, пока не начался дождь.

Сирокко свирепствовал всю вторую половину дня. Быстро стемнело. Из дому в такую погоду не выйдешь: все вокруг отсырело под потоками хлеставшего дождя. В комнате наверху делать нечего, укладываться спать слишком рано, и поэтому, поужинав, приезжий остался сидеть за кухонным столом, а напротив него, по своему обыкновению сложив на груди руки, стояла Стана. Ливень утихомирил море; в наступившей тишине слышны были даже невыговоренные слова и трепетание робкого пламени в керосиновой лампе под потолком.

— Он один во всем повинен! — в каком-то бессознательном порыве вырвалось у Станы. — Сгубил он мою жизнь.

— Кто сгубил? Это ты о ком?

— Дед Тома! Он и вас старается в свои сети завлечь.

— Старик? Что же он тебе такого сделал?

— Хуже не бывает, что сделал мне он… Я с его младшим сыном, с Божо, встречалась. Он нам пожениться не дал.

— Отчего же это он? В чем он мог тебя упрекнуть?

— Ни в чем, только в том, что я из Новиграда. Боялся, свезу в город последнего сына, а дом, баркас и сети должны были к Божо перейти.

— Вот оно что. И все-таки ты вышла в шторм ему помогать.

— Это совсем другое. Тут закон такой. Если бьют в набат, все, кто стоит на ногах, выходят на берег.

— А что с Божо?

— Ушел в армию, женился. И больше в селе не показывался.

— Ну а ты как, Стана?

— Я тоже вышла замуж. В соседний с Томой дом. Старому назло — чтобы вечно глаза ему колоть.

— А муж? Как это он от тебя в Америку уехал?

— Так и уехал — выправил паспорт, билет на пароход достал и уехал. На следующий день после свадьбы и собрался.

— Он тебе пишет? Вернуться не думает?

— Никогда не писал и возвращаться не думал. Другие надеялись, что он вернется, особенно отец его ждал, а я еще тогда знала, что никогда он не вернется.

— А за другого выйти не хотела?