Избранное

— Два дня назад я видела вас наверху, на дороге. Ехала с мужем и еще издалека узнала вас по шляпе и походке.

— И мне господин кажется знакомым, — сказала брюнетка, глядя на того, что ниже ростом. — Может, вы когда-нибудь приезжали в Панчево? — Говорила она с иностранным акцентом, подыскивая слова. Замолчала внезапно, словно проговорилась, и можно было с уверенностью сказать, что больше она ничего не сообщит, сколько бы ее к тому ни подстрекали.

— Вы мадьярка? А как вас зовут?

— Ютка, — сказала она.

— Ютка! — выдохнул меньший, словно имя это уже само по себе требовало быть повторенным. Она была старше блондинки и не столь красива. Держалась спокойно, хотя чувствовалось, что внутри вся дрожит.

— И вы замужем, Ютка?

— Да, — ответила она.

— Дети есть?

— К сожалению, нет.

— А у меня двое! — похвалилась блондинка. — Мальчик и девочка.

— И сами еще кажетесь ребенком. Как вас зовут?

— Любица! Но все зовут меня Буба. — Она поставила чашку на стол. — Ну вот, теперь мы должны идти. И то бегом.

— Что вы так торопитесь? — спросил тот, что поменьше, почти с грустью.

— Утро на редкость красивое.

— Утро прекрасное!

Никто не заметил, кто первый произнес эти слова, — настолько все одинаково чувствовали. Некоторое время сидели молча. Когда блондинка заговорила опять, голос ее был менее звонким, старее, а лицо серьезным.

— Пошли, — сказала она поднимаясь. — Сегодня мы у самого дома отдыха застали автобус, он вот-вот отправлялся. По утрам он ходит сюда и тут же возвращается. Мне взбрело в голову прокатиться, и шофер согласился нас подвезти; дал нам времени пройтись парком, пока будет нагружать товар. Мы опоздали, а скоро проснутся мужья, и мы еще должны приготовить им завтрак.

Они стояли, опять тесно прижавшись одна к другой, у противоположной стороны стола, и он их разделял и защищал.

— Мы вас проводим, — предложил высокий.

— Нет, не нужно. Одни мы быстрей.

— Тут, справа, есть тропинка напрямик.

— Не беспокойтесь. Не потеряемся.

— Тогда счастливого пути!

Они уже удалялись. Блондинка еще успела обернуться.

— Прощайте! И спасибо! — крикнула она, махнув им рукой.

— До свиданья! — ответил тот, что поменьше, но они уже этого не слышали.

Расплатились. Опять нагрузились багажом и продолжали свой путь. Кельнер не спеша собрал посуду и, словно стирая все следы, поставил стулья на места. Теперь все было готово к приему первых посетителей.

С Протичами мы друзья. По крайней мере раз в неделю собираемся вечером у них или у нас. Вместе ходим в кино или в театр, наши жены почти ежедневно говорят по телефону, мы поздравляем друг друга с днем рождения, посылаем открытки из служебных поездок и всегда привозим друг другу хотя бы маленькие символические подарки. Обязательно советуемся по серьезным вопросам, таким, как покупка автомобиля, стиральной машины или выбор места для летнего отдыха, обсуждаем, как водится, важные общественные и политические новости, а также наших общих знакомых. И все это уже более пятнадцати лет.

Встретились мы летом, случайно, по совету приятелей попав в один и тот же профсоюзный дом отдыха. Здесь, в многолюдье трудовых семейств, нас окружавших, супружеская пара Протичей сразу обращала на себя внимание. Это были две замкнувшиеся в себе, близкие нам физиономии городских интеллигентов с выражением того же неприятия среды, куда они нечаянно попали, если только не большего — презрения к ней. Несколько раз мы перехватили их взгляды, обменялись негодующими репликами, а после стали и здороваться. Из этой первоначальной стадии наших отношений совершенно самопроизвольно развилось ощущение солидарности, чуть ли не классовой, постепенно переросшей в некий род союза. Мы купались на одном и том же краю пляжа, ели в одном и том же углу ресторана и только вместе чувствовали себя менее потерянными в этой чуждой нам толпе. Мы были уже более чем просто знакомые.

Началось, как это всегда бывает, с осторожных, окольных расспросов.

— Они из Белграда. Это по выговору видно, — строила догадки моя жена.

— Скорее всего, работники просвещения, — мерял я их со своей колокольни.

— Наверное, так же, как и мы, на удочку попались, — приходили мы к выводу и из обмена короткими вступительными фразами стали дополнять складывающуюся картину о них, как они свою — о нас.

Первые впечатления оказались довольно верными. Она, Теа Протич, — врач медпункта той самой школы, в которую с осени пойдет наша дочка; он, Данило Протич, — редактор кинорубрики столичной газеты, а по призванию и главным интересам, по его собственным словам, кинематографист. Мы установили, что наши жены родом из одних краев и даже некоторое время учились в школе в одном и том же месте, хотя раньше не были знакомы (Теа Протич моложе моей жены на шесть лет). Они с первых слов обнаружили целый перечень общих знакомых и ярких воспоминаний из поры девичества. В свою очередь Данило Протич и я открыли в своих занятиях ровно столько родственных черт и точек соприкосновения, сколько требуется для взаимопонимания, но и достаточно различий, чтобы не ощущать себя ни конкурентами, ни соперниками.

У Протичей была машина, в то время у нас еще редкость, а так как до ближайшего места, где можно было купить газеты или достать лекарства, было добрых пять километров, то и это оказало несомненное влияние на наши отношения. Они с готовностью предложили нам свои услуги, и, хотя вначале мы стеснялись ими злоупотреблять, в конце своего пребывания на отдыхе почти ежедневно оказывались у них в машине, в том обособленном тесном мирке, который отгораживает автомобилистов от прочей публики, а их самих еще больше сближает. Страстный фотограф-любитель, Протич снимал нас во всех видах своими камерами, а когда наша маленькая дочь получила сильное расстройство желудка — неизбежное следствие антисанитарных условий и неумеренного увлечения инжиром и виноградом, — Теа Протич ревностно взялась ее лечить лекарствами из их походной аптечки. В ответ на любезность наших новых друзей Рада по нескольку раз в день варила в нашей комнате кофе, приглашала их посидеть в тени нашего зонта, а я, хотя и безуспешно, предлагал кое-что из книг, захваченных с собой из города. Несколько раз мы вместе съездили на какие-то экскурсии и в общем и в целом благодаря друг другу вполне приятно провели отпуск. Отдыхающая публика под конец уже меньше нас раздражала и казалась не лишенной некоторого обаяния первобытной искренности и подлинной непосредственности.

В Белграде, возвращая долг вежливости, мы первые позвали к себе в гости Протичей. Потом они пригласили нас посмотреть летние слайды, сделанные Данилой, и вскоре эти встречи превратились в потребность и привычку. Выяснилось, что мы живем неподалеку друг от друга, имеем множество общих знакомых, также нас объединяющих, и тот же круг светских обязанностей, сводящих нас вместе на разных торжествах и приемах, так что вскоре уже не было дня, когда бы мы не виделись или по меньшей мере не переговорили бы по телефону.

Словом, мы стали, как я сказал, друзьями. Давно уже мы зовем друг друга уменьшительными именами. И обращаемся друг к другу с помощью личных местоимений второго лица единственного числа, а наши дети взаимно называют нас «дядями» и «тетями». Если в семьях празднуются радостные события — рождения, юбилеи, повышения по службе, — мы неизменно — они у нас или же мы у них — бываем почетными, а порой и единственными гостями. Мы, мужчины, совещаемся по всем важным событиям общественно-политического характера, а женщины и по другим, более обыденным и не менее важным вопросам: например, о повышении цен на тот или иной товар или о возможности приобрести на рынке что-нибудь подешевле. Протич, более практичный и технически грамотный, опекает мою машину с тех пор, как мы ее приобрели, и производит выбор и бронирование мест на лето, и, хотя мы отдыхаем не всегда одновременно или непременно вместе, тем не менее навещаем друг друга и летом.