Страница 10 из 17
— Это напечатано в газетах!
— Я их не читала.
— Не может быть! Вы знали! Мать ваша назначает встречу шведскому королю в Саксонии и везет туда с собой вашу сестру.
— Мне писали, что мать моя собирается поехать в Саксонию для свидания с тетушкой. Другой ее цели я не знаю.
— Неправда! Не может этого быть! Это недостойный поступок по отношению ко мне с вашей стороны. Вы не откровенны со мной. По вашей милости лишь из газет я узнаю об обиде, которую наносят моей бедной Александрине. Это просто низко!
— Но, право, я не виновата.
Великая Княгиня Елизавета произнесла эти последние слова в сильном волнении и даже раздражении из-за сделанной ей свекровью неприятной сцены. В конце концов, она вовсе не была обязана докладывать свекрови о событиях в своей родной семье. Хотя императрица, по-видимому, придерживалась иного мнения.
Елизавета отказалась от предложенного императрицей чая, хотя свекровь, желая, видимо, несколько сгладить ситуацию, собственноручно разлила его по чашкам, ни прибегая к помощи слуг. Но отказ невестки так взбесил ее, что она выплеснула содержимое ее чашки в камин, а затем запустила туда же и сам хрупкий фарфоровый предмет.
Император ничем не выражал своего неудовольствия великой княгине лично, но в то же время позволял себе резкие и колкие выходки против невестки без всякого на то повода. Впрочем, он в точности так же относился и к супруге Великого князя Константина, и к собственным сыновьям, а постоянной жертвой его гневных и необузданных поступков была супруга. Которая, естественно, отыгрывалась на невестках.
После неудачного сватовства Густава IV к великой княжне Александре Павел Петрович хоть и назвал свою дочь жертвой политических расчетов, считая виновной во всем происшедшем нелюбимую мать-императрицу, но и сам через три года оказался в подобной же роли.
В то время Австрия, объявив войну революционной Франции, изо всех сил стремилась привлечь на свою сторону Россию в качестве союзника. Не мудрствуя лукаво, австрийские дипломаты прибегли к известному с давних пор девизу государства: «Ты, Австрия, брачуйся». Другими словами, основным дипломатическим методом имперцев были выгодные династические браки. И в 1798 г. с их стороны поступило предложение о браке Александры Павловны и эрцгерцога Иосифа, брата австрийского императора. Павел отнесся к этому положительно, усмотрев с таком союзе противовес против все более набиравшего силу Наполеона, и великая княжна опять стала игрушкой в дипломатических играх.
Об обручении Александры Павловны и эрцгерцога Иосифа договорились необычайно быстро, причем параллельно шли переговоры о браке второй дочери Павла — Елены — с наследственным герцогом Мекленбургским-Шверинским Фредериком, также закончившиеся успешно. Император, как всегда, действовал стремительно и бесчисленных церемоний не устраивал. В честь двойного обручения был дан довольно скромный бал, и женихи отбыли из Петербурга в свои владения готовиться к приему будущих жен.
— Мари, — спросила Като свою фрейлину незадолго до бракосочетания своей сестры, — почему все так спешат избавиться от Александрины? И Елену срочно выдают замуж, хотя она ненамного старше меня?
— Это политика, ваше высочество, — осторожно ответила фрейлина. — Высокая политика, в которой задействованы только высокие персоны.
— Но сестры почти не знают своих женихов! И не любят их!
— Особы царской крови чрезвычайно редко вступают в брак по любви. Корона, к которой вы, ваше высочество, так стремитесь, мало кого делает счастливым. Особенно женщин.
— Значит, мои сестры будут несчастны?
— Боюсь, что если даже случится чудо, счастливы они будут недолго. На месте ваших августейших родителей, я бы включила в свиту каждой из великих княжон несколько преданных им лиц…
— Зачем?
— Предосторожность никогда не бывает лишней, — туманно ответила фрейлина и перевела разговор на другую тему.
Императорская столица давно, еще со времен Екатерины II, так не веселилась… Венчание Александры Павловны с эрцгерцогом Иосифом и Елены Павловны с герцогом Мекленбурнским произошло в середине октября 1799 года. На сей раз торжества, посвященные двум парам новобрачных, были пышными и растянулись на целый месяц.
Их с особым удовольствием устраивала императрица Мария Федоровна. Она была счастлива еще и потому, что на этот раз брак старшей из ее дочерей состоялся без каких-либо осложнений, что можно порадовать праздниками теперь уже великих княгинь Александру и Елену. А они проводили в родном Петербурге последние недели. Затем пришло время собираться в дорогу.
Первой покинула родину Александра Павловна, великая княгиня, палатина венгерская. Сохранились свидетельства, что Александра Павловна, несмотря на юный возраст, была словно томима роковыми предчувствиями: была очень грустна, тосковала, считала, что на чужбине ее ожидает скорая кончина.
И сам отец-император расстался с ней с чрезвычайным волнением. Он беспрестанно повторял, что не увидит ее более, что ее приносят в жертву. Мысли эти приписывали тому, что, будучи в то время справедливо недовольным политикой Австрии относительно его, государь полагал, что вручает дочь своим недругам. Впоследствии часто вспоминали это прощание и приписывали все его предчувствию.
Действительно, Александрина скончалась, произведя на свет мертвого ребенка, за несколько дней до трагической гибели самого императора Павла. Ей не исполнилось и девятнадцати лет…
После отъезда Александры Павловны в Вену Елена Павловна, теперь уже наследная принцесса Мекленбург-Шверинская, еще месяц пробыла в своей семье и накануне Нового года, по первому санному пути, отправилась в дорогу.
В середине сентября 1800 г. в Петербурге было получено известие о рождении у Елены Павловны первенца — сына Павла-Фридриха. После рождения дочери в 1803 г. принцесса умерла. Ей, как и старшей сестре, не исполнилось еще и девятнадцати лет…
Узнав о смерти второй сестры, Като вспомнила давний разговор со своей фрейлиной. Ни при Александрине, ни при Елене не было никого из преданных им русских придворных дам. И подлинная причина столь ранней смерти обеих так и осталась неразгаданной: все потомство Екатерины унаследовало ее железное здоровье, да и Мария Федоровна практически никогда ничем не болела. Сама Като могла сутками отплясывать на балах, часами скакать по окрестностям Гатчины или Павловска и не знала, что такое даже легкое недомогание.
Но это было уже после того, как в жизни самой Като, да и всей России, кстати, произошли огромные, можно сказать, судьбоносные перемены. А пока… пока перемен было много, только, учитывая непредсказуемый характер императора Павла, ничего, кроме хаоса, они в жизнь России не вносили.
Весной 1800 года, зайдя к матери с обычным утренним визитом, Като неожиданно обнаружила, что подавленная и печальная в последнее время императрица необыкновенно оживлена и даже радостна. То же самое радостное оживление царило и среди ее окружения.
— Вы получили хорошие вести, маменька? — осторожно спросила Като.
В тринадцать лет она была уже вполне взрослой, светской девицей и прекрасно понимала, что прямые вопросы царственным особам задавать неприлично.
— Да, дитя мое, — улыбнулась Мария Федоровна. — Приезжает мой племянник, Евгений, принц Вюртембергский.
Привязанность матери к своим немецким родичам была прекрасно известна Като. Известно ей было и стремление укрепить эти родственные узы все новыми и новыми брачными союзами. Неужели родители решили выдать ее замуж за кузена? Да еще не обладавшего фактически ни престолом, ни государством, ни даже перспективами стать впоследствии монархом?
«Остается надеется, что папенька поступит с этим принцем так же, как и со всеми остальными: поиграет и забудет», — подумала Като.
Через три дня в парадном зале Зимнего дворца был устроен пышный прием на удивление придворным, которые уже стали привыкать к тому, что император недолюбливает роскошь. То есть чрезмерную пышность, изобилие позолоты и дорогих драпировок, ослепительное сияние дамских украшений при любом появлении дамы во дворце и тому подобное. Все это великолепие постепенно заменялось истинно прусской строгостью и даже скудностью, что раздражало многих, а саму Като порой бесило до глубины души.