Тихик и Назарий

Он не верил внушениям невидимого — счел их пустыми сновидениями и не желал о них думать. Но самонадеянность обрекала его на одиночество, и, как только ему вспоминался прежний Назарий, томила тоска и мучительно сжималось сердце. Когда у него кончился хлеб, он спустился с гор, ибо не находил уже смысла в своем отшельничестве. "Мироздание находится вне меня, и то, что рядом со мною, отделяется от чего — то во мне самом. Я ощущаю это в себе, но назвать не могу, — думал он. — Оно жаждало Красоты, и я самообольщался, будто мне открыта возвышенная тайна творения божьего. А начав изображать несчастье, стал и сам несчастен. Каждый губит себя делами своими, и все страдают от них. Страдает Тихик от владыческой своей власти, апостол Сильвестр погубил себя новым своим учением, Ивсула — демонами тщеславия и гордыни, Быкоглавый погубит себя разбоем, а я — своим художеством…"

Назарий не хотел возвращаться ни в жалкую богомильскую общину, ни в разбойничье селение. Он вспомнил о князе, и ему пришло на ум построить хижину и поселиться подле пещеры. Минувшей весной он побывал там, видел огромные камни, завалившие вход. Он решил наведаться в свою прежнюю землянку и взять овчины, служившие ему постелью. Богомильская община пришла в запустение, молитвенный дом разорили, балки и кирпичи унесли в разбойничье селение. Возле башни стояла стража, наверху развевался флаг. Неподалеку возводили новый дом для Быкоглавого. Назарий пришел в ту минуту, когда Быкоглавый, богато разодетый, верхом на белом коне, отправлялся со своей дружиной на очередной грабеж.

— Ты где пропадал? — спросил он Н аз ария. — Мои люди с каких пор тебя разыскивают. Хочу я, чтобы ты нарисовал мне на флаге герб и расписал мой новый дом. Ты знаешь, как выглядят болярские хоромы и как все надо разукрасить. Неси сюда свои кисти и краски, поселишься здесь. Получишь самый хороший дом и все, что надобно.

И, не дожидаясь ответа, Быкоглавый поскакал во главе дружины устраивать на дорогах засады и грабить купцов и боля р. Огромная толпа провожала его радостными криками.

Назарий ко всему приглядывался, желая понять, что тут произошло за время его отсутствия. К нему подошел еретик с распоротой губой, подошли и другие, рассказали, что тому два дня Радул повел народ к покоям Совершенного, размахивая поясом познания, и после краткой речи потребовал, чтобы Тихик был предан суду за то, что сулил небесные престолы и блаженство, а сам заставлял их страдать, ходить нищими, оборванными. Радул убедил и остальных приверженцев учения отказаться от богомильства, и они кинулись, чтобы схватить Тихика. Тот, однако, успел вовремя скрыться, и неизвестно, где он теперь — быть может, подался в П ре слав либо его разорвали лесные звери.

Назарий забрел на торжище. Там шла бойкая торговля, многие открыли лавки и корчмы. Посреди торжища, стоя на камне, Радул проповедовал новое учение о власти, в коем мир уравнивался с богом.

Назарий хотел было пройти к пещере, думая поселиться в ней, но тут кто-то потянул его за рукав. Он обернулся и увидел Ивсулу.

— Как ты переменился, Назарий, — сказала она, когда их глаза встретились. — О, да ты теперь настоящий мужчина. Но не гляди на меня так, как все они!

— Да, я уже не тот, — проговорил он, чувствуя, как заколотилось сердце-Но и ты переменилась тоже. Истерзали тебя твои демоны, Ивсула?

— Про каких ты демонов говоришь? Демонов нету, наш учитель Радул тебе растолкует это, я не сумею. Знаешь, я вот к тебе зачем, хочу, чтобы ты нарисовал меня. Очень мне хочется, чтобы нарисовал, — томно сказала она. — В самых лучших моих уборах. Я надену их, когда* ты велишь.

— Нет надобности надевать красивые уборы, я и так нарисую тебя красивой. Но ты заплатишь мне тем, что отдашься мне. Я хочу тебя, Ивсула…

— Ого, ты тоже стал как все. — Она засмеялась, и Назарий заметил в ее глазах сладострастные огоньки. — Столкуемся! — Она ласково провела рукой по его бороде и убежала, а ее смех еще долго звучал у него в ушах.

"Вот это и есть истина, и сколь же она проста! Сколь земна и отвратительна! Двойственна она и погубляет всякого, чей ум потонет в ней, а между тем человек непрестанно и вечно домогается чего-то, пока живет на земле. Я тоже погубил себя, когда понял, что истина раздроблена на множество противоречивых истин и что над миром властвует неведомая сила. Мой бог умер, а с ним умерла и вера в мое искусство". При этой мысли Назарий почувствовал, что дьявол завладел им и влил в него свою желчную мудрость. Засмеявшись, он потащил овчины к пещере.

В лесу он выбрал место для своей будущей хижины, перенес туда краски, кисти, нашлась в землянке и чистая липовая доска, и тогда он попробовал написать Ивсулу по памяти — такой, какой он увидел ее в то утро. Однако рука изменила ему. Страсть бушевала в его груди, сокровенная тайна красок, их песни не пробуждали отзвука в его сердце, и Назарий отшвырнул доску. Отчаявшись, он решил раскидать камни, что преграждали вход в пещеру, и омыть себя в роднике. Подойдя ближе, он заметил, что вход наполовину свободен — кто-то сдвинул камни в сторону. Назарий проник в пещеру и увидел рясу апостола, на которой засохшая кровь Каломелы казалась пятнами ржавчины. Каменные недра земли представились Назарию схожими с его собственной душой: свет и тьма боролись там, как и у него в душе. Однако чудесный родник, голубовато-прозрачный, дымящийся, и широкий поток света, низвергавшийся сверху неземным сиянием, говорили о том неведомом, что Назарий считал ныне ложью…

Он стал раздеваться, но вдруг услыхал стон и, обернувшись, увидел в темном углу устремленные на него глаза — похоже, звериные. Вглядевшись пристальнее, Назарий узнал Тихика. Совершенный держал в руке нож и что-то сжимал под мышкой.

— Не выдавай меня, брат, — шепотом проговорил Тихик. — Они убьют меня.

— Почему ты здесь? — спросил Назарий.

— Укрылся от них, уже два дня прячусь, не знаю, куда идти… О, они злые, брат, в точности такие, какими ты изобразил их. Злые и неблагодарные. Ради их блага я обманывал самого себя, а теперь сатана ополчился против деяний, кои мне сам внушил.

Тихик вышел из угла на свет, падавший сверху. Он исхудал, его била дрожь, беспокойными глазами он оглядел Назария.

— Что с тобой сталось? Ты не такой, как прежде, — произнес он, пораженный происшедшей в Назарии переменой.

Назарий улыбнулся беглой, усталой улыбкой.

— Ты не вини меня, Назарий, не знаешь ты моих мук. Человек пашет и сеет беды — себе и другим. Меня разыскивают, чтобы убить. Быкоглавый, изменник, взбунтовал их. Подай мне совет, ты знаешь их лучше, чем я. Как быть мне, куда бежать? Хлеб у меня на исходе. Остался один ломоть.

Назарий молчал, глядя на воду.

— Хорошо, — проговорил он после долгого молчания. — Коль думаешь, что я знаю их лучше, чем ты, я дам тебе совет. Стань святым, тогда победишь их и сам спасешься. — По лицу у него вновь скользнула улыбка, но теперь в ней была злая насмешка над самим собой, потому что ему вспомнилась былая его мечта.

Тихик смотрел на него в изумлении:

— Мне, погрязшему в грехах, стать святым?

— Ты же верил, что ты служитель божий, владыка, что обладаешь истинной мудростью, дабы вести людей к счастью и благоденствию. Ты измыслил и самого себя и человека, вообразив, будто знаешь его. Сказано же: дьявол назначил слуг своих по порядку, установленному всевышним. Неужто забыл? — Назарий хохотнул, и Тихик увидел, что глаза у него жестокие, совсем как у мертвого Сильвестра.

— Послушай, кто ты и зачем шутишь так? Ты, верно, не Назарий, ты другой! Но кто бы ты ни был, скажи, отчего все, что я делал во их благо, обернулось злом? Скажи, как быть мне дальше?

— Иного совета я тебе дать не могу. Скрывайся в лесу, чтобы люди поверили, будто ты страждал и страждешь ради их блага. Тогда они сами придут поклониться тебе и молить о прощении. Но это станет позднее, когда Быкоглавый измучит их своей властью, как измучил их ты. Он их прельщает свободой, как ты — небесными престолами, и свободой поработит их… — сказал Назарий.