Покушение на Гейдриха

С той поры я почти не спал спокойно. Каждую ночь повторялось одно и то же. Сначала неясный гул вдалеке, потом отчетливый звук моторов. Я стоял у окна, хотелось кричать, но слова застревали в горле.

Таким было лето 1942 года.

Мы выпустили несколько листовок, организовали новый сбор средств. Ясно, те, у кого много было денег, от всего хотели быть подальше, не желали рисковать своей шкурой. Население тогда так делилось. В подпольной работе нам помогали женщины, среди них немало было смелых и отважных.

После войны мы переехали из Кобылис — не могли слышать по ночам шум машин. Жена и спустя много лет все просыпалась, заслышав вдали гул моторов.

ЧЕТВЕРТЫЙ МОНОЛОГ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ ХИМИИ

Теперь нечего было говорить о том, что произошло бы, если бы покушение отменили… В конце концов, оно состоялось. Из этого факта и надо было исходить. Прежде всего — переправить ребят в укрытие и попытаться сделать максимум, чтобы уберечь нашу подпольную организацию от нацистов. А они лютовали, вымещая свою злость на безоружных жертвах, расстреливали людей сотнями. «Вина» их состояла лишь в том, что они «одобряли покушение».

Ужасное это было время.

Зеленка обязан был подыскать для ребят надежное укрытие. Через Петра Фафека, мужественного и честного человека, он связался с Яном Зонневендом, старостой прихода православной церкви в Праге, и тот обещал ему помочь. Короче говоря — устроить для них убежище в подвале под церковью на Рессловой улице.

Можно возразить: убежище, где в одном месте собрались все парашютисты, — не самый лучший вариант. Лучше было остаться в городе и устроиться в разных местах, на разных квартирах…

Все имеет свои положительные и отрицательные стороны. Не забывайте, что тогда всю Прагу прочесывали нацистские патрули, были проведены большие облавы. Церковь казалась наиболее подходящим местом для ребят: ни храмы, ни тем более гробницы не обыскивались, а оттуда в удобный момент можно будет переправить всех куда-нибудь за пределы города.

Подвал церкви — церкви Кирилла и Мефодия — был холодный и промозглый. Я дважды побывал там. А когда шел туда в третий раз, увидел, что церковь окружена кордоном эсэсовцев и гестаповцев.

Появившись у них впервые, я разговаривал с одним Опалкой. До этого я побывал у настоятеля Петршека. Мы давно были знакомы. Его отец преподавал в начальной школе в Годоланах, где я учился в 1912 году. Я объяснил, зачем пришел. Священник попросил меня отвернуться, стать лицом к стене, чтобы я не видел, откуда он приведет Опалку. Вскоре настоятель вернулся и позвал меня:

— Идем, Адольф тебя ждет…

Опалка сидел на стуле. Он был в толстом свитере, несмотря на то что на дворе припекало солнце, был июнь.

— Как там у вас дела: — начал я разговор.

Он молча уставился в землю.

— Где ребята? Я хотел бы с ними поговорить.

— Им стыдно.

Я понимал их. Каждый день на казнь отправляли десятки ни в чем не повинных людей. Ежедневно вывешивали все новые списки расстрелянных. Габчик переживал свою неудачу — осечку автомата. Все были в ужасе от того, что происходило за пределами церкви.

Подумав, Опалка нерешительно сказал:

— Я беспокоюсь за них… Они воображают, что все было бы иначе, если…

Он замолчал.

— Что «если»?

— Они хотят идти к Моравцу[32].

— К Моравцу? А это еще зачем?

— Они читают в газетах о казнях, и Габчик с Кубишем надумали пойти к Эмануэлю Моравцу — признаться, что они и есть те самые террористы, которых ищут немцы. Хотят убить Моравца, а потом и себя…

— Что за глупость! Ты запретил им?

— Конечно!

— А они?

— Молчат. Но слишком нервничают…

Отчаянная мысль. Нацисты жаждут крови тысяч людей, и даже если оба они пожертвуют собой и пойдут сдаваться, они этим не предотвратят новые расстрелы.

Я смотрел в лицо Опалки. Он был отличный командир. С ним легко было говорить о самых серьезных вещах, я всегда мог быть уверен, что он будет молчать. Я пришел сюда сообщить, что мы подыскиваем для них новые убежища и выведем их за пределы города.

— И куда же?

— Ты останешься в Праге. Твои знания и способности нам нужны здесь… Остальные отправятся в разные места как инструкторы диверсионных групп. Но прежде всего, конечно, надо выбраться отсюда… По нашему плану, шесть человек на полицейской машине поедут в Кладно, там они будут скрываться на складе одного местного торговца. У доктора Лычки есть знакомый в уголовной полиции, тот обещал обеспечить полицейскую машину, на ней перевезем людей из церковного подземелья.

— Что будет с Кубишем и Габчиком?

— Они поедут в Оубенице, это деревня за Бенешовом. Там они спрячутся у одного столяра. Мы уже побывали там и все осмотрели. А чтобы они без затруднений выбрались из церкви, мы уложим их в гробы, которые будут официально перевозиться из Праги за город…

Опалка одобрил наш план. Мы расстались, и я ушел. Через несколько дней, уточнив новые подробности, — было это 16 июня — я опять встретился с Опалкой в церкви и обсудил с ним все необходимое. Мы договорились, что в пятницу, 19 июня, ребята будут перевезены из церкви. В конце недели возвращалась из отпуска жена церковного сторожа, и мы не хотели, чтобы ей стало известно обо всем. Мне предстояло обеспечить перевозку до ее возвращения. С Опалкой мы договорились: в воскресенье вместе поедем «на экскурсию» в Кладно и на месте проверим, все ли как следует подготовлено для ребят.

Кубиш с Габчиком пробудут в Оубенице несколько дней, пока я за ними не приду. Потом мы все втроем — они и я — собирались вылететь в Лондон и там доложить о проведенной операции. У Опалки был свой радиомаяк, с помощью которого он мог управлять посадкой самолетов… На время моего отсутствия руководство организацией возьмет на себя Опалка. Из Лондона я собирался вернуться сюда — тоже самолетом.

В Кладно ребятам тоже нельзя было оставаться надолго. Мы хотели перебросить их на Драганское плоскогорье. Там мы могли рассчитывать на наши партизанские базы. Деревня, куда ребятам предстояло добраться, называлась Рупрехтов-у-Вышкова. Недалеко в лесу жил лесничий, чех-патриот, и его домик должен был стать центром нашей деятельности…

Группе «Сильвер А» в Пардубице тоже приходилось туго, на ее след вот-вот могли напасть. И было решено, что Бартош, Потучек и Вальчик — разумеется, вместе с передатчиком «Либуша» — перебазируются в Ольшаны-у-Русинова, в каменоломню, принадлежавшую, кажется, местному старосте. Они могли бы оттуда по-прежнему вести передачи.

«СТЕНА СМЕРТИ»

Вот уж никогда не предполагала, что придется ездить по ярмаркам. Но когда влюбляешься, то не думаешь, чем занимается твой избранник.

Мой отец был человек тихий, хороший, скромный. У него была лавка на улице «Ве Смечках» по продаже подержанных вещей, а в задней комнате — портняжная мастерская. Папа сидел с утра до вечера, латал драные локти, колени, пришивал заплаты, укорачивал рукава, переделывал манжеты, а по воскресеньям подрабатывал как церковный сторож: он был сторожем в православном храме Кирилла и Мефодия на Рессловой улице. В той самой церкви, где укрывались парашютисты.

Я ничего этого не знала. Вышла замуж, мой муж ездил на мотоцикле по «стене смерти». Вы наверняка видели такой аттракцион на ярмарках. Деревянная круглая загородка, зрители смотрят сверху, а по стене с завязанными глазами ездит мотоциклист. Я вечно боялась за него. У нас ведь был маленький ребенок. Я не хотела, чтобы он этим занимался, но попробуй скажи что-нибудь мужчине… Он был влюблен в свой мотоцикл.

Раньше он работал там же, но только ремонтировал машины, когда что-то ломалось. А потом его уговорили, и он сам, не зная страха, начал ездить по «стене смерти». Погладит меня по щеке и отправляется. Сложно, конечно, вечно переезжать из города в город, но надо же было как-то зарабатывать.

У меня были сестры-двойняшки. Милушка, незамужняя, жила с родителями, а Мария вышла замуж. Ее муж Карел Лоуда преподавал где-то рисование. Он рисовал вывески и красивые картины: Градчаны, натюрморты с яблоками и всякое такое. Хороший был человек. У них было неплохое жилье в районе Годковички. Пока мы с мужем мотались по белу свету, родители, у которых была комната с кухней при церкви, переехали жить к нам, чтобы никто не забрался, — нас часто месяцами не бывало в Праге. Мария с Карелом и детьми переехали в ту их комнату при церкви. Оконце из кухни выходило прямо на алтарную часть, они всегда видели, что делалось в церкви.

32

Имеется в виду Эмануэль Моравец, премьер марионеточного правительства протектората.