На грани веков

Так и не дождавшись приступа, попавшие в осаду понемногу успокоились. Помещение как вверху, так и внизу было сухое и, кажется, теплое, только крысы то и дело сновали, противно царапая когтями глинобитный пол и настил. В темноте одолевал сон, но заснуть ни в коем случае нельзя. Пока что люди чувствовали себя в безопасности; стараясь убить время, они начали было переговариваться и даже перекликаться между собой. Но вожак это сразу же настрого запретил; ему эта безопасность казалась не очень-то надежной, и он принялся советоваться со старшими. Больше всех был удручен уже повидавший войну, все еще прихрамывавший Букис — он все ворчал, будто остальные были тут в чем-то виноваты.

— Загнали нас в ловушку, ясное дело. Вот увидите, утром все это сатанинское отродье навалится на нас.

В темноте было слышно, как Симанис яростно скребет в затылке.

— Это тебе не калмыки с лучками, у татар тоже мушкеты.

Клав оказался самым храбрым.

— Ну, стены у амбара вон какие толстые, пули тут без толку. Бойницы со всех сторон, и пороху у нас пока что хватает — будем палить не жалеючи.

Букиса это не убеждало, он все гудел свое:

— Думаешь, они так и будут сидеть в лесу да царапать наши стены? Мы же окружены — ворвутся и сомнут нас.

Мартынь скрыл свои опасения и постарался говорить так, будто пребывает в твердой уверенности:

— Где же им ворваться?! Покуда они из лесу да из парка добегут сюда, мы добрую половину их положим пулями. А и добегут, то как ворвутся в одни двери? Мечи у нас есть, неужто мы не умеем с ними управляться?

Симанис по-прежнему скреб затылок.

— Ну, тогда они не полезут, а постараются выморить нас голодом. Надолго ли нам провианту хватит?

В каждом возражении есть доля истины, но теперь даже эту долю необходимо приглушить, иначе она породит во всем ополчении малодушие и, может быть, даже отчаяние, из-за которого борьба в самом начале может показаться безнадежным делом. Ответил вожак лишь после длительного раздумья, но зато так твердо, будто сам верил в каждое свое слово.

— Их немногим больше нашего, это тоже ясно-понятно, а потом еще ведь не так темно было, чтобы они нас не разглядели. Будь у них сила, они бы ни за что не пустили нас в эту крепость, а сразу же напали бы на открытом месте. Они, надо думать, ждут подмоги, которая может заявиться сюда завтра. Да только и это еще ничего не значит. Ежели ночь будет темная да ненастная, проберемся к опушке, кто подвернется — как цыпленка задавим, а пока остальные подоспеют, мы уже далеко уйдем. Где им в темноте да верхом с нами справиться! Знать бы только, где тут самая чащоба… А денек нас завтра ждет горячий. Накажите людям, чтобы зря языки не чесали и надеждами себя не очень тешили.

Ночь прошла спокойно, а с утра и впрямь начался горячий день.

Еще с восходом солнца в парке и в лесу стало заметно подозрительное движение, при виде которого у осажденных напряглись нервы и по спине забегали мурашки. Слышно было, как там перекликаются. Нет-нет да и покажется какой-нибудь смуглый человек в мохнатой шапке то верхом, а то и пеший и вновь исчезнет; ржали лошади, за развалинами замка из леса к парку вихрем промчался всадник, низко пригнувшись к спине коня, — казалось, он сросся с несущим его животным. Латышские мужики, выпучив глаза, глядели на этого невиданного летящего всадника, в памяти у них воскресло множество слышанных рассказов о неуловимых татарах, их искусстве верховой езды и жестокостях. Но выхода уже не было, надо держаться до последнего; это сознание заставляло всех сочетать осторожность е отвагой, чтобы до последнего вздоха биться за свою жизнь. Ни одного труса среди ратников уже не было, Эка с Тенисом сами направились к окошку около дверей. Из развалин замка ожидался ближайший и более ожесточенный обстрел, а может быть, и штурм входа. Зарядив мушкеты, они еще опробовали один у другого мечи, показав друг дружке, как лучше колоть и рубить. Храбрость людей еще больше воодушевила Мартыня, он быстро сновал вверх и вниз, проворно расставлял стрелков, точно староста, наряжающий людей на молотьбу в господской риге.

В лесу трижды резко пропела труба; ясно, что это сигнал к началу приступа. С трех сторон на опушке и на краю парка замелькали мохнатые шапки, татары выскочили и залегли в кустах, — видимо, им мешали стрелять деревья. Раньше всего грохнули четыре мушкета из развалин замка; значит, за ночь там прибавилось еще два воина. Пули щелкнули о стену амбара, снизу и сбоку обоих окошек. Затем начали попыхивать дымки; свист и жужжание пуль смешивались с резкими хлопками снаружи; трещала черепица, в крыше зазияли рваные отверстия, по скату загрохотали осколки. Самое дальнее место приходилось против задней стены амбара, в низине с южной стороны; оттуда пули даже не достигали стены, а только вскидывали струйки земли, не долетая до взгорья либо перелетая его. Из амбара же ответил всего один-единственный выстрел — Лауков Тенис не удержался, чтобы не выпалить по развалинам, где у самой земли из подвального окна заклубился серый дым. Но и он сразу же прекратил огонь после окрика вожака и тычка в бок, отпущенного Экой.

Осажденные не отвечали, зато татары стреляли не переставая, то частыми залпами, то поодиночке. В четыре прыжка Мартынь взлетал наверх по ступенькам, в три прыжка оказывался внизу. Треск снаружи, грохот осколков по крыше, пуля, нет-нет да и залетающая в амбар, — ничто его не пугало. Он держался вызывающе, выпрямившись во весь рост, откинув голову, глаза его горели огнем прирожденного воина. Ежеминутно он оказывался то у одной, то у другой бойницы, ничуть не опасаясь, глядел наружу, наблюдая за противником на опушке леса и в развалинах. Его отрывистые приказы слышны были во всем помещении, они подстегивали людей, и ратники тотчас безропотно выполняли их — власть вожака управляла ими, словно туго натянутые вожжи. Даже Пострел на коленях Инты, сидящей на полу у самой стены, следил, как он бегает вверх и вниз, временами протягивая к нему руки и удивленно и восторженно тянул свое «а-а!»

Так прошло часа два-три — некому теперь было следить за временем. Вожак выпрямился на самом верху лестницы и крикнул:

— Поглядывай! Теперь они попытаются добежать сюда. Целиться спокойно, стрелять не спеша, дальше середины поляны не подпускать.

И в самом деле, казалось, что он предугадал события — выстрелы понемногу стихли, запела труба, над кустами показались лохматые шапки, и с трех сторон вынырнули фигуры татар. Теперь настал черед осажденных. В развалинах замка, над бугром, показались четыре головы, но пули Тениса и Эки мгновенно пригнули их к земле. Это были самые первые выстрелы ратников, затем принялись стрелять у окошек задней стены, а там и сверху. Три залпа, один за другим. Но этого было достаточно: там и сям у кустов кое-кто растянулся на земле, остальные исчезли; видимо, латышские воины целились неплохо. Когда ветер рассеял дым, опушка снова опустела, только одинокий злобный треск прозвучал оттуда. Наверху засмеялись.

— Досталось на орехи, будут теперь раскаиваться! Копти небо!

Но вожак с середины лестницы между амбаром и чердаком оборвал их:

— Рано зубы скалить! Это только начало, они еще полезут.

Два раза татары лезли еще. В третий раз они пробежали половину дороги к амбару, но когда четверо упали замертво и некоторые, видимо, были легко ранены, все повернули назад, в кусты, волоча за собою подстреленных. Осажденные начали выдыхаться; возбуждение их спадало, они уже едва держались на ногах; мушкеты в бойницах дрожали, нет-нет да и мерещились подымающиеся из кустов лохматые шапки; иная пуля улетала туда и вовсе зря.

Но к вечеру произошло чистое диво. Позади развалин замка они заметили скачущего всадника, минуту спустя прозвучала труба, заржали кони, похоже было, что татары из лесу собираются к парку и пруду. Осажденные безмолвно и изумленно наблюдали за тем, что там происходит. На лужку за прудом понемногу выстроились две прямых шеренги, человек, верно, с пятьдесят. Размахивая бумагой, мимо них проехал гонец, остановился, с минуту что-то говорил. Построившиеся дружно прокричали в ответ, на миг затихли, потом завопили, вытягивая руки к амбару. Передний ряд пригнулся к конским шеям, задний поднялся на стременах, прогремел дружный залп. Свинцовый град врезался в крышу амбара, о стены хрустели зубы исполинского зверя, единственная шальная пуля влетела в окно рядом с дверью, просвистела над самой головой Эки, выщербила камень в задней стене и метнулась куда-то вбок. Кто-то тихонько вскрикнул, но Мартыню некогда было оглядываться. Не остерегаясь, он высунул голову в открытую дыру и в изумлении убедился, что на затянутой дымом поляне татар уже нет. Выпустили наружу Криша, чтобы он постарался разведать, что же там происходит.