На грани веков

К утру дождь перестал, но сильный северо-западный ветер так и не унялся. Когда Мартынь, продрогший, спустился поглядеть, как провел ночь Пострел, прибежал запыхавшийся Мегис, ухватил его за руку и потащил на взгорье.

— Пошли, пошли, поглядите, какое чудо за ночь приключилось!

Инта, идя следом, видела, что Мартынь упирается и пытается вырвать руку. Ну, что еще за чудеса?! Он видел лишь два вчерашних бревна, что еле выволокли к взгорью. Но, поднявшись выше, увидел еще два, потом еще два и еще… Тут Мегис за его спиной подмигнул Инте и махнул рукой, чтоб молчала. Мартынь сперва ошеломленно остановился, потом перебрался через бревна, вернулся, обвел глазами умело, с толком сложенные в ряд бурые стволы, поглядел в лес, где виднелись лишь мохнатые груды сучьев и веток, потом медленно повернул назад. Инта с Мегисом напрасно надеялись, что на его лице появится хоть бы легкое отражение восторга и радости, написанных на лице Мегиса. Он прошел мимо, не сказав ни слова, опустив глаза и угрюмо сжав губы. В кузнице орудовал так свирепо, будто не подкову ковал, а весь толстый брус железа собирался расплющить, чтобы потом порубить на гвозди. Искры так и летели в двери, Мегис опасался подходить — не дай бог, еще заденет молотом! Заказчиков он живо выпроваживал, не давая им застаиваться и заводить обычные разговоры. Завтракать Мартынь не пошел, но постепенно поостыл, видимо, пока молот ковал, мысли крутились своим чередом. Заметив в двери Лаукову с большущим узлом, Мегис вышел ей навстречу и оттер за угол кузницы. Когда они о чем-то пошептались, широкое лицо ее расплылось в такой же широкой улыбке, она кивнула головой и, уходя, сказала:

— Ну ничего, все обойдется!

К полудню Мартынь совсем успокоился. Когда Мегис, сполоснув руки в корыте, направился и двери, Мартынь, отбросив молот, проворчал:

— Знать бы только, какая паскуда это придумала!

Но этого он так и не узнал. На все его расспросы сосновцы только перемигивались и хитро улыбались. Озабоченно поглядывая из-за угла кузницы, Инта поджидала Мегиса. А он, проходя мимо, кивнул ей и сказал:

— Ничего, все обойдется!

И верно, все обошлось. Они скатили вниз два бревна, распилили по мерке, окорили, с одной стороны вырубили паз, с другой вытесали брус, затем поднялись за двумя следующими. Это уж была не работа, а одна забота. Инта ног под собой не чуяла, слыша, что Мартынь время от времени даже насвистывает какую-то песенку, — голоса старой Дарты он не унаследовал. Понятно, что без помощи Пострела и тут не обошлось. Он непременно должен был сидеть на вершине отпиливаемого бревна и следить, чтобы пилу не зажимало. Когда же сидеть надоело, он вытащил из-под бревна совершенно замечательную полосу коры, у которой одна сторона была чешуйчато-красная, а другая — ослепительно белая и скользкая, правда, немножечко липкая. Кору можно было свернуть в обод, отпиленный от бревна кружок был Пеструхой, большая щепка — ее телушкой Буренкой, а сам Пострел — за пастуха. Руки у него были такие, что Инта, бранясь, оттирала золой, но так и не отмыла добела. Правда, отец с дядей Мегисом показали свои и заверили, что при подобном ремесле иначе и нельзя. К обеду бесповоротно решили, что Пострел станет плотником — так же бесповоротно, как до полудня решено было выучить его на кузнеца.

Но вскоре у будущего кузнеца и плотника стряслась большая беда. Его котенок, совершая охотничьи вылазки, забежал наверх и принялся лазить по бревнам. И так как это место было хорошо видно из Бриедисов, то соседский Дуксис, большой мастак душить зайцев, заметив кота, тихонько подкрался к нему. Кот кинулся удирать, но огромные лапы втиснули его между бревнами, и тотчас косточки его хрустнули в челюстях разбойника. Когда же Мегис примчался наверх с колом в руке, там остался лишь окровавленный комок мяса, а убийца, словно совершив доброе дело, подняв хвост, неторопливой рысцой удалялся к своему двору. До вечера Пострел напрасно звал пушистого теплого друга, искал его повсюду, даже ночью просыпался и плакал. Кое-как он успокоился, когда тетушка Мильда принесла из имения почти такого же котенка, только чуть поменьше. Два дня спустя Мегис заметил, как отважный Дуксис шныряет в зарослях у рощи в надежде отыскать птичье гнездышко, не замеченное им прежде. Одержимый стремлением полакомиться, он даже не заметил, что к нему подкрадываются точно так же, как он подкрадывался прошлый раз к котенку Атаугов. Даже взвизгнуть Дуксис не успел, как страшный удар колом раздробил ему череп. Оставлять здесь падаль не годилось. Мегис за заднюю ногу оттащил его к меже и перекинул через изгородь в конопляник Бриедисов. На следующее утро всех обитателей Атаугов выгнал из клети дикий вой: Анна, стоя на своем дворе, обратясь к Атаугам, потрясала кулаками и голосила так, что у суеверного человека волосы встали бы дыбом. Но в Атаугах только посмеялись, не почувствовав в этот миг, какого смертельного врага нажили на всю жизнь.

Как знать, не проклятие ли Бриедисовой Анны сказалось в том, что спустя несколько дней с ними едва не приключилось страшное несчастье. С самого утра Мартынь без особой причины был в отличнейшем настроении. Выйдя из кузницы, он неожиданно остановился у обломка камня старого Марциса. Камень уже так давно лежал здесь, наполовину погрузившись в землю, что взор скользил по нему так же равнодушно, как по березе среди двора или по колодцу на взгорке. Но сегодня Мартынь не прошел мимо, а подозвал Мегиса и весело сказал:

— А что, мастер, сдается мне, старый Марцис обижается, что ему приходится лежать только под одной половиной камня, а ему всегда хотелось нести на себе всю тяжесть. Может, попробуем и эту половину вкатить наверх?

Мегис согласился без лишних слов.

— А что ж, давай.

И они принялись за дело. Будь камень покруглее, все было бы просто, но обломок был плоский, переваливаясь через излом, он грохался со звоном и каждый раз взрывал глубокую борозду, из которой его вновь надо было выворачивать. Пришлось немало повозиться и попотеть, хотя работали втроем — ведь Пострел тоже принимал в этом участие, главным образом помогая громко ухать, когда обломок — ух, как здорово! — валился набок. Даже Инта пришла на помощь, так вчетвером они и протащили камень мимо клети до середины откоса, рядом с местом, по которому скатывали бревна. Мартынь выпрямился, вытер пот и усмехнулся.

— Старого Марциса камень, легкого он всю жизнь не признавал. Пускай полежит до утра, а там уж доставим ему камень наверняка.

После полудня Инта отправилась на мшарины в окрестностях Черного озера мха надрать, а мужчины вновь принялись за бревна. Первое бревно попалось ладное и ровное, скатилось легко, точно каток. А вот второе оказалось неудачным, еще в лесу они долго рядили, стоит ли его валить, потом все-таки повалили только затем, чтоб дорогу не загораживало. В комле не меньше двух футов, а верхушка тонкая-тонкая и ветвистая, все дерево восемнадцать футов в длину, одним словом, не бог весть какое добро. Но скатить его все же надо, не станешь же весь штабель переваливать через эту уродину. Еще наверху повернули его наискось — известное дело, этакие загогулины никогда по-хорошему не катятся, толстый конец тяжелее и забегает вперед, ничуть не заботясь о тонком. Но даже и такого поворота оказалось недостаточно. Как только бревно покатилось, сразу стало ясно, что оно опишет дугу. Мегис подскочил.

— С-сатана, как бы оно нам клеть не…

Язык у него отнялся, в мгновение ока лицо Мегиса стало землисто-серым: в самой середине этой дуги из-за камня старого Марциса показалась белая головка Пострела. У Мартыня ноги подкосились, он склонился, закрыл лицо руками и взревел, как бык, пораженный ножом в самое сердце. Но Мегис, вынужденный смотреть, видел весь этот кошмар. Бревно катилось с бешеной скоростью, с каждой пядью все быстрее — какое там бревно, волчок, очертания которого уже неразличимы, только видно что-то красное, гудящее и мелькающее. Комель уже описал дугу, устремясь на угол клети, в то время как вершина с грохотом наскочила на камень, высоко подпрыгнула, перелетела через камень и ребенка и, глухо бухнув, уткнулась в звено сруба.