Страница 26 из 48
Три винта резали воздух над льдиной. На нижних плоскостях огромной черной машины краснели две странные, непонятные звезды.
Мариано видел звезды. Он знал, что на белом небе вечного дня не бывает звезд. Мариано решил, что красные звезды — мираж, звезды родились в небе, как знамение смерти.
Он стал молиться.
Дзаппи тоже видел красные звезды. Звезды летели над ним. И он вспомнил прошлое: людей, войны и страны. Он узнал красные звезды.
— Это русский самолет, Мариано! Самолет русских!
Дзаппи кричал и прыгал. Потом он застыл. Руки его опустились.
— Самолет уходит от нас…
— Дзаппи, не было самолета!
— Был! Вот я вижу его еще. Он повернул обратно. Он долетел до нас и возвращается к западу. Он прилетит еще и сбросит нам пищу. Он спасет нас. Я видел красные звезды русских!
Он отступил от Мариано, поднял кусок брезента, который они берегли, и острым куском жестянки принялся резать брезент на узенькие полоски.
— Что ты делаешь, Дзаппи?
— Из кусочков брезента я составлю буквы. Я напишу ими несколько слов на льдине.
— Ты, кажется, сходишь с ума.
— Самолет вернется и прочтет то, что я напишу. Вот увидишь, они сбросят нам пищу.
Он резал брезент на полоски шириною в два пальца. Когда их стало достаточно, из полосок стал делать буквы и выкладывать их на льдине. Чтобы буквы не разметало ветром, чтобы они не разъехались, он прикрепил их комками снега.
Дзаппи написал по-английски:
«Помогите нам пищей!..»
Всё это я передаю здесь со слов самого капитана Дзаппи. Позднее, на борту «Красина», он рассказывал нам о себе, Мальмгрене и Мариано.
Однако почему же чухновцы не сбросили на льдину Дзаппи продукты? Ведь у них на самолете был запас продовольствия!
Пусть на этот вопрос ответят сами чухновцы, когда мы еще встретимся с ними и выслушаем их рассказ о полете.
А в момент, когда самолет, сделав несколько кругов над льдиной, улетел прочь, Дзаппи был убежден в его возвращении. Но, когда самолет не вернулся, он решил, что все кончено. Никто не прочтет слов, написанных узенькими полосками брезента на льдине.
Им не помогут пищей!
Солнце опять поднималось к югу. Был полдень. Потом солнце шло надо льдами и спускалось на север Наступила ночь. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как красные звезды русских проплыли над пустыней. Дзаппи больше не верил в возвращение само лета.
И опять Дзаппи и Мариано слышали, как рождались странные звуки в мертвой пустыне Ледовитого океана. С шумом ломались льдины, шуршали торосы, как будто кто-то рушил их и они валились один на другой.
И вдруг в белом страшном молчании возник пугающий вой.
Кричала сирена.
Дзаппи поднялся и увидел две желтые трубы ледокола. Корабль двигался по ледяной пустыне, руша льдины, подминая их под себя и раздвигая ледяные поля.
… «Красин» застопорил. Льдина с людьми вздрагивала на расстоянии ста или ста пятидесяти метров от носовой части нашего ледокола. В поперечнике льдины было самое большее десять метров. На вершине ее стоял человек с поднятыми руками, пухлый от множества одежд. Другой — в коротких брюках и рваных носках — лежал, задрав ноги на выступ тороса. Опираясь на руки, он тщетно пытался подняться. На льдине валялись два куска голубого мокрого одеяла, два флажка, сделанных из тряпок и металлических трубок. Третий флажок — шелковый, синий. По синему фону белым вышита латинская фраза: «Куда не долетал орел».
Люди «Красина» сгрудились на носу.
— А третий где? Товарищи, третьего нет!
По штормтрапу спускались на лед люди команды. Через каналы, разделявшие льдины, они перебрасывали большие доски и по доскам добрались до Дзаппи и Мариано.
Вахтначальник Брейнкопф был первым, кто задал вопрос:
— Мальмгрен?
Дзаппи покачал головой и назвал свое имя. Затем он рукой указал на лежавшего Мариано и представил его:
— Командор Мариано!
Мертвенное лицо Мариано в первый и единственный раз осветилось улыбкой. Потом он долго лежал в забытьи.
Мальмгрена не было в группе Мальмгрена. Отвечая на вопрос вахтначальника корабля, Дзаппи рукой указал вниз:
— Умер!
Для Мариано притащили носилки. Его положили на них и осторожно понесли по доскам, проложенным над трещинами во льдах.
Красинцы с изумлением рассматривали полуодетого Мариано.
По приказу доктора его унесли в лазарет. В лазарете хлопотал фельдшер Анатолий Иванович Щукин. Выслушивая приказание врача, он повторял:
— Одинус минутус. Момент, моментус!
Дзаппи положил руку на плечо рядом стоявшего человека и зашагал по льду, осторожно перебираясь по доскам над трещинами.
Он ловко взобрался по узкой веревочной лестнице и ступил на борт корабля. Ему жали руки, поздравляли. Он вдруг сделал один шаг вперед, приблизился к кочегару Филиппову и упал перед ним на колени.
— Ну, ну, зачем же? — бормотал смущенно Филиппов.
Он поднял Дзаппи и поддерживал его рукой, как бы боясь, что Дзаппи может упасть.
Дзаппи оглядывал красинцев сверкающими глазами. Он поворачивал то в одну, то в другую сторону лицо, обветренное, почти черное, с грязной всклокоченной бородой. Вдруг он открыл рот и крикнул по-итальянски:
— Кушать!
— Кушать, кушать он хочет! — пояснил Филиппов, без труда поняв смысл итальянского слова.
Дзаппи протянули бисквит, и он с волчьей жадностью проглотил его. Ему дали еще, он проглотил второй и умолял о третьем. Но доктор сказал, что больше нельзя.
Дзаппи стонал.
Он подносил пальцы ко рту, открывал огромный жадный рот, стонал.
Его взяли под руки, уводя вниз. Он на минуту остановился, повернулся лицом к льдине, которую только что оставил, помахал ей рукой и громко сказал:
— Аддио!
И еще раз:
— Аддио!
Потом он повернулся к льдине спиной и глазами дал понять людям, что готов идти с ними.
Со льдины унесли все, что на ней было: флажки, две жестяные банки, полоски брезента, которыми Дзаппи писал просьбу о помощи, голубые куски одеяла и безыменные брюки.
Дзаппи ввели в кают-компанию. Ему пододвинули большое зеленое кресло. Он опустился в кресло и простонал:
— Кушать!
Для него уже готовили кофе.
Он не смотрел на людей, казалось ими не интересовался и повторял все одно и то же:
— Кушать!
Когда Дзаппи раскрывал рот, очень широкий, большой, открывались здоровые зубы, белые и ровные. Он был очень тепло одет — три костюма, белье, фуфайка, на ногах мокасины.
Самойлович подошел к Дзаппи. Он сел рядом и попытался задать вопрос:
— Где Мальмгрен?
— Он умер месяц назад.
Потом, задумавшись на минуту, Дзаппи добавил:
— Это был настоящий человек!
Ему принесли немного кофе с бисквитом. Он проглотил всё, смотрел умоляющими глазами и жаждал еще.
— Вам нельзя, — говорил доктор. — Воздержитесь немного. Скоро вы будете есть нормально.
Дзаппи качал головой и пробовал улыбаться.
— Сколько времени вы не ели? — спрашивал доктор.
— Тринадцать дней… Мы не ели тринадцать дней… тринадцать дней…
Вдруг Дзаппи вскочил и потребовал бумагу, чернила и ручку.
Ему принесли. Он сел за стол и в течение двух минут набросал рапорт для передачи по радио генералу Умберто Нобиле. Он уже знал, что Нобиле находится на «Читта ди Милано».
Самойлович просил его рассказать о судьбе Мальмгрена. Всех нас волновала трагическая гибель этого выдающегося молодого ученого. Кому же не известно, что тридцатилетний швед Финн Мальмгрен был одним из любимых и самых ценимых соратников великого Руала Амундсена! По имени Мальмгрена до сих пор называлась исчезнувшая во льдах группа из трех человек, в которую, кроме шведского ученого, входили и два итальянца — Дзаппи и Мариано.
Дзаппи, кажется, был недоволен, что его расспрашивают о Мальмгрене. Он поджал губы, помолчал, подумал и нехотя начал свой рассказ. Позднее он кое-что рассказал и доктору. Джудичи, которому легче всего было сговориться со своим соотечественником, почти принудил его передать нам подробности гибели Финна Мальмгрена. Вообще Дзаппи оказался очень болтлив, непоседлив, словоохотлив, готов был говорить о чем угодно и с кем угодно, но только не о подробностях своего путешествия по льдам с Мальмгреном и Мариано!