Любовь... Любовь?

— Он погас, пока я дремала.

Они прошли по выложенному каменными плитами коридору на кухню, освещенную огнем из очага.

— Я сейчас найду кошелек — может, у меня там есть медяки.

— Подожди, — сказала Ева и достала свой кошелек. — У меня есть шиллинг — дольше гореть будет.

— Да у меня тоже есть медяки... — начала было мать, но Ева уже вышла из комнаты, и каблуки ее застучали по ступенькам, ведущим в погреб. Миссис Скерридж поднесла свернутую бумажку к огню и, услышав звон шиллинга, упавшего в счетчик, зажгла газ.

— А Эрик что, не зайдет? — спросила она у Евы, когда та вернулась.

— У него заседание футбольного клуба в Крессли, — сказала Ева. — Он заедет за мной на обратном пути. Тогда, может, и заглянет на минутку.

Мать смотрела на дочь — та сняла с головы платок и подправила пальцами каштановую шевелюру со свежим перманентом.

— Занятой молодой человек, этот твой Эрик.

— О, за ним не угонишься — его так и рвут на части.

Ева сняла толстое твидовое пальто. Под ним оказалось темно-зеленое шерстяное платье. Вокруг высокого ворота вилось ожерелье из поддельного золота, запястье Евы украшал такой же браслет. Дух преуспеяния и благоденствия вошел вместе с ней в жалкую комнату.

— На прошлой неделе его сделали мастером, — сказала она с легкой гордостью в голосе.

359

— Повысили, значит, да?

Ева приподняла на бедрах юбку, чтоб не вытягивалась сзади, и села в кресло отца. Она сняла меховые зимние сапоги и положила на решетку очага ноги в нейлоновых чулках.

— Рано или поздно он станет управляющим, — сказала она. — Все говорят, что уж очень он толковый.

— Приятно слышать, когда молодой человек в гору идет, — сказала ее мать, — а особенно если этот молодой человек имеет к тебе отношение.

Ева провела ладонями по икрам и приподняла подол платья, чтобы погреть колени. Она была худенькая, тоненькая, зябкая — она вечно мерзла зимой в этом доме. Протянув руки, она пригнулась ближе к огню.

— Бр-р-р! Ну и погодка... Можно живьем замерзнуть.

— Надеюсь, с твоим Эриком ничего не случится на мотоцикле.

— О, за него можно не беспокоиться. Он ездит осторожно. И потом он сегодня с коляской — в такую погоду оно лучше... Ты что, порезалась? — спросила она, только сейчас заметив повязку на руке матери.

Миссис Скерридж рассказала, что случилось, и Ева промолвила:

— Смотри, это не шутка. Еще заражение начнется.

Миссис Скерридж передернула плечами: подумаешь.

— Это всего лишь царапина. Я ее смазала мазью. Через день-два пройдет...

— Мне нравится твое платье, — сказала она немного погодя. — Новое?

— Ну, как тебе сказать? Я надевала его раза два или три. Я купила его в Лидсе, когда мы ездили искать мебель. Увидела в витрине у Крестона — ну, знаешь, в районе Бриггейт, — и уже глаз оторвать не могла. Эрик заметил, что я на него загляделась, и купил. Я понимала, что мы не можем позволить себе такую трату, когда у нас такие расходы с переездом и прочее, но он меня уговорил. — И она рассмеялась от удовольствия, какое доставляет каждой женщине щедрость мужа.

— Вы что же, уже переехали, значит?

— Да, слава богу. Правда, пройдет еще немало времени, прежде чем мы устроимся: ведь все такое новое. Но мы точно в раю после нашего прежнего жилья.

360

— Да, уж наверно. Но ты ведь, кажется, ладила со своими хозяевами? У тебя никогда не было с ними неприятностей?

— Что ты! Конечно, никогда. Ну, бывало, скажешь там слово-другое, но миссис Уолшоу — женщина сдержанная, настоящая леди, так что лаяться она ни с кем не станет. У нее, правда, такая манера смотреть на всех свысока — мне это не по душе. Но уж очень ей Эрик нравился — у нее с мистером Уолшоу никогда не было детей — и она, видно, считала, что нет такой девушки, которая была бы под стать ему. Нет, с миссис Уолшоу невозможно поссориться. Она настоящая леди. По ней никогда не скажешь, что разбогатела она, торгуя рыбой с картошкой и сдавая комнаты постояльцам.

— Да, люди бывают всякие... Значит, у тебя было много дел сейчас, да?

— Ой, ты и представить себе не можешь сколько. Надо было все вымыть, и покрасить, и купить мебель, и сшить занавески — целый месяц на это ухлопала. Зато у нас такой чудесный дом, мама. Когда Эрик уходит на работу, я частенько хожу по комнатам и все говорю себе: это в самом деле наш дом. И никак поверить не могу. Все мне кажется: вот проснусь утром, открою глаза и увижу, что я снова лежу в комнате миссис Уолшоу...

Они немного помолчали; Ева потирала ноги, протянутые к огню. Потом миссий Скерридж заботливо спросила:

— А тебе не... А ты не боишься, что вы немного зарвались, а? Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать: не слишком ли большие вы взяли на себя обязательства.

— Ну, что ты! — сказала Ева. — За нас можешь не беспокоиться. Мы все время откладывали с тех пор, как поженились. И мы оба работаем. И Эрик, пока жил холостяком, приучился к аккуратности. Он не разбрасывается деньгами, как многие другие. Нет, за нас можешь не беспокоиться. Теперь нам, конечно, придется, поужаться, но мы вылезем, можешь не сомневаться.

— Ну, тогда ладно, — сказала, сразу успокоившись, мать. — Ты свои дела знаешь лучше меня. А я только рада, что ты наконец устроилась в собственном доме.

— И ты теперь сможешь навещать нас, когда захочешь, — сказала Ева. — Это недалеко — всего каких-нибудь полчаса на автобусе из Крессли.

361

— Да, надо будет как-нибудь выбраться. Вот выдастся погожий денек — непременно к вам загляну. Только бы погода установилась хорошая.

Ева подставила огню колени.

— Ну, —сказала она,— а ты как живешь?

Миссис Скерридж слегка пожала плечами.

— Да так, живу. Вот поясницу иной раз схватит. А в общем, ничего, не жалуюсь. Конечно, я бы лучше себя чувствовала, если б погода была посуше. А то, когда снег на земле лежит, кажется, будто ты здесь от всего мира отрезан. Ведь до ближайшего дома добрых полмили будет. А вечером по дороге почти никто и не ездит.

— Надо бы тебе почаще выбираться из дому, — заметила Ева, — а не сидеть взаперти из вечера в вечер.

— Да, наверное. Только вот отвыкаешь. Да и потом погода...

— Ну, про папашу я могу не спрашивать, — сказала Ева. — Его, видно, погода дома не удерживает. Куда это он сегодня умотался? В город?

Мать кивнула, глядя в огонь.

— На собачьи бега, должно быть.

— А тебя, как всегда, оставил одну.

— Ну, какое же удовольствие тащиться куда-то в такой вечер.

Ева кивнула:

— Я эту песенку знаю. — Она глубоко вобрала в себя воздух. — Но не понимаю, как ты можешь терпеть. Честное слово, не понимаю. — Она обвела глазами комнату, и зрелище, представшее ее взору, было настолько жалким, что она еле сдержала дрожь отвращения.— Слава богу, что хоть я выбралась отсюда, как только случай представился.

— Ну, ты — это другое дело, — сказала мать. — Ты в любом случае ушла бы со временем.

— Да нет, не ушла бы, если б он сумел настоять на своем. Его бы вполне устроило, чтоб две женщины ухаживали за ним. Да и деньги мои его бы устроили: он тогда мог бы больше себе оставлять. — Она помолчала и, не сдержавшись, разразилась потоком злых, возмущенных слов: — Не понимаю я этого. Просто не понимаю. Муж должен быть — ну, вот как Эрик. Должен относиться с вниманием к жене, должен холить ее. А когда он перестает быть таким, то и жена может махнуть на него рукой. Ты же моему отцу ничем не обязана. Ты можешь

362

уйти отсюда сегодня, сейчас, и никто тебя за это не осудит. И ты знаешь, есть такое место, где тебя в любую минуту примут. Теперь такое место у тебя есть.

Миссис Скерридж проницательно посмотрела на дочь, сидевшую к ней в профиль, разрумянившуюся от жара, который исходил от очага, и от бурлившего в ней возмущения.