Страница 58 из 62
— Надо хоть петлю на двери поправить, — сказал Мордик, который ни минуты не мог сидеть без работы.
— Подожди, дай подышать, — остановил его Мусаев. — Тебе бы все время руками шевелить.
— Когда сидишь сложа руки, сильнее есть охота, — ответил Мордик.
— И пить охота, — добавил тракторист.
— Мордик, есть хочешь? — спросил Мирза. — Давно бы сказал. Со мной не пропадешь. Сейчас я тебе дам хлеба.
Мирза полез в карман плаща и вынул оттуда влажное месиво из хлеба, табака и обертки папирос «Беломор». Лицо его сделалось таким растерянным, что Мордик захохотал, откинувшись к стенке.
— Вон как стучит, — прислушиваясь к грохоту ударяющих о доски голубятни тросов, проговорил Мусаев. — Надо бы блок до самого верха подбасить.
— Пробовал басить, не идет, — ответил тракторист, — там дыру досками закидало.
— Тогда расчалить надо, — продолжал Мордик.
— Ты всегда работу найдешь, — Мирза улыбнулся.
— Ясно, надо расчалить. А то голубятню свалит.
В будке воцарилось молчание.
— Погоди-ка, мастер, — сказал вдруг Мусаев. — А если под голубятней одну или две струны троса подтянуть веревкой с наветренной стороны, так, наверное, крюк болтаться не будет. Может быть, и трубы поднимать сможем? А?
— Правильно, — подтвердил Мордик.
— Как же ты подтянешь? — спросил Мирза. — Туда же лезть надо.
— Конечно, надо. Я полезу и еще кто-нибудь — чтобы меня держать.
— Нет, этого делать нельзя.
— Почему нельзя?
Мирза хитро прищурился.
— Потому что ты забыл, что есть люди, которые за тебя отвечают.
— Ничего, мастер. Такие ли дела мы делали с тобой в сорок пятом году!
Все рассмеялись. Мирза протянул Мусаеву руку, и тот хлопнул по ней в знак дружбы и согласия.
— Давайте жребий кидать, кому лезть, — предложил тракторист. — Я полезу, и еще кто?
— Я полезу, я уже сказал, — проговорил Мусаев.
— Ты, тракторист, сиди, — сказал Мирза, — это не твое дело…
— Все хотят лезть, — хмуро перебил Мордик, — тут жребий кидать надо, чтобы решить, кому здесь оставаться номера на стенке читать.
После короткого спора Мирза начальническим тоном назначил на эту рискованную работу Мусаева, инициатора ее, и себя.
Он откинул крючок, и ветер сразу же услужливо распахнул дверь будки.
Привязав к пожарному поясу конец тяжелого каната, Мирза ступил на хрупкую лестницу, которая винтом обвивала буровую вышку. Мусаев, натянув на уши фуражку, шел сзади. Они условились, что Мирза прихватит канатом струну троса и привяжет канат к стойке вышки, а Мусаев привяжется сам и все это время будет держать мастера, чтобы его не сдуло.
Подниматься вверх надо было на двадцатипятиметровую высоту. Мирза переступал по ступеням, хватаясь обеими руками за перила. Ветер отрывал его. Схватываясь за крепления, Мирза чувствовал, что вышка дрожит, как испуганный джайран. «Хорошо, что заведующий этого не видит», — мелькнуло в сознании Мирзы. Наконец он добрался до голубятни и оглянулся вниз. За ним по пятам шел Мусаев без фуражки. Ветер выл так, что переговариваться было невозможно. Пришлось, как глухонемым, объясняться знаками. Мирза лег на настил голубятни, Мусаев навалился на него, и через несколько минут канат надежно оттягивал талевый блок с крюком к центру вышки.
Когда оба верхолаза спустились вниз, Мордик сообщил, что минут десять тому назад звонил Николай Артемович и спрашивал, кто позволил Мирзе и Мусаеву во время шторма лазить на голубятню. Мордик ему хотел объяснить все с начала до конца, но Николай Артемович не стал дослушивать и приказал, чтобы Мирза и Мусаев немедленно слезали, если не хотят получить по выговору в приказе. «Тогда я спросил заведующего, — говорил Мордик, — как мне им об этом сообщить. Самому туда лезть?» Николай Артемович засмеялся, сказал, что лазить не надо, что с Мирзой расправится сам, а потом спросил, как дела, как самочувствие. «Я сказал заведующему, что у меня лично самочувствие никуда не годится, потому что нечего делать и от этого охота поесть, но скоро, кажется, работать станет можно, и тогда будет все в порядке», — заключил Мордик.
После того как зачалили трос, спуск труб пошел так спокойно, как будто не было никакого шторма. Трубы опускали всю ночь, к немалому удивлению Николая Артемовича, который звонил несколько раз в будку, и никто к телефону не подходил. Все шло хорошо, только к утру всем захотелось пить, а пресной воды не было ни капли. Мордика так мучила жажда, что он даже забыл об еде.
Рано утром, когда все трубы первого и второго ряда были опущены и Мирза, несмотря на бессонную ночь, сиял, как именинник, на бушующем море показался катер. Катер шел к 3019-й. Ветер старался загнать его в море, но упрямый кораблик изо всех своих сил пробивался к вышке. Держась за поручни, на носу стоял человек в плаще и с биноклем.
— Зачем едет заведующий? — беспокойно заговорил Мирза, сразу узнав Николая Артемовича. — Ведь к наш им все равно не подойти. Разобьет катер о сваи. Зачем он едет?
— Приказ с выговором везет, — мрачно пошутил Мордик.
А дело было нешуточное. Если катер ударится о стальные сваи, он разломится, как скорлупа. Людей спасать в-такую погоду почти невозможно. Ветер нагнал на небо темные облака, закрывшие солнце. Море стало зловеще-серым и, в довершение всего, начал накрапывать дождь.
Катер подходил все ближе, ближе, и Мирза различил уже большой термос и что-то покрытое брезентом.
— Обед везет, — догадался Мордик. — Это правильно.
Катер развернулся и стал заходить против ветра так, чтоб пройти как можно ближе к вышке. Вымокшие с головы до ног Мирза, Мордик, Мусаев и тракторист, несмотря на то, что волны хлестали их по ногам, столпились у поручней на краю площадки. Николай Артемович схватил маленький сверток и, дождавшись, когда катер оказался метрах в пяти от площадки, бросил сверток Мирзе. Но ветер не дал ему долететь. Обернутая в газету буханка хлеба шлепнулась в море.
— Там! — сказал Мордик, грустно глядя на воду.
Николай Артемович быстро схватил другой сверток и с силой метнул его на площадку. Этот пакет был тяжелее и долетел. Мордик торопливо стал разворачивать его.. Там были металлические тарелки, кружки, вилки и: ложки.
— А почему салфеток нет? — сказал Мордик сердито, унося все это в будку.
Катер сделал круг и снова приблизился к вышке. Николай Артемович бросил еще один пакет, но на этот раз катер был слишком далеко.
— Опять там! — сказал Мордик, сокрушенно глядя на воду. — Одни сервизы и долетают. А как что дельное, так и нет.
Между тем ливень усилился, и нельзя было понять, когда волны обливали людей, когда дождь. В водяном тумане стало плохо видно. Когда катер подошел к вышке в третий раз, Николай Артемович бросил Мордику конец веревки. Пока катер делал круг, заведующий успел увязать все оставшиеся пакеты и термос в один большой брезентовый узел и привязать к этому узлу десятиметровую веревку. Конец этой веревки он и бросал теперь на площадку буровой. После нескольких попыток это ему удалось. Тяжелый узел упал в море, но через секунду был на площадке.
Николай Артемович помахал на прощанье рукой и вместе с катером скрылся во мгле.
— Ну вот, теперь все в порядке, — сказал Мирза Мордику, когда все уселись в тесной будке, — теперь можно исправлять петли на двери.
— Сейчас у меня есть занятие поважней, — ответил Мордик, нарезая колбасу и чурек, который, к всеобщему удивлению, оказался сухим. Термос был наполнен холодной шолларской водой…
К полудню ветер резко упал, облака рассеялись, и над морем повисла чистая, отчетливая радуга. Она отражалась в посветлевшей воде и была похожа на многоцветное колесо, и только нижний край его был срезан, потому что для полного колеса нехватило моря.
А на следующий день в столовую прибежала Липатова и, найдя Мирзу, закричала:
— Мастер, 3019-я давления не принимает!
— Да что ты говоришь!
Мирза плеснул в тарелку стакан воды, чтобы суп сделался похолодней, быстро доел его и побежал к трубе, по которой должна итти нефть из 3019-й. Дойдя до нее, он сел на корточки и приложил ухо к ее теплой, пыльной поверхности. Труба чуть-чуть вздрагивала.