Кордон

— Богатая история маленького порта, — сказал Василий Степанович, выслушав рассказ Зарудного. — Только подумать, с какими знаменитостями связан наш Петропавловск! С историей Камчатке повезло. Плохо другое: без спроса в Авачинскую губу заглядывают незваные гости.

Завойко знал, что в последнее время в Петропавловскую гавань беспрепятственно входили суда разных стран — торговые, транспортные, военные. Одни сворачивали из океана в Авачинскую губу, чтобы передохнуть, другие прибывали с явным намерением поохотиться в тихом водоеме на китов, третьи появлялись с целью досконально разведать чужие берега. Никто из иностранцев тут никого не боялся, а к запретам малочисленных россиян относились наплевательски. Чужеземные моряки вели себя в порту разнузданно, не обращая внимания на хозяев.

Увидя все это своими глазами, Завойко взялся руками за седую голову. С чего начинать? Очистить порт полностью от иностранцев невозможно. Коммерческим судам, к примеру, путь в гавань не преградишь. Но ведь и другие не просят разрешения. Эти обстоятельства и волновали в первую очередь нового правителя Камчатки. Как допустили, что зарубежные суда самовольно входят в Авачинскую губу? Кто позволил их экипажам бузить в русском порту? Это же очень опасно, когда пьяные иностранные моряки нсдут себя как флибустьеры. Женщины страшатся выходить из домов, переживают за мужей — от чужеземцев нечто ожидать можно. У губернатора самого не старая и красивая жена, восемь детей. При таком положении в порту и им небезопасно удаляться от флигеля. Нет, вопиющих безобразий Завойко не потерпит.

Торговые корабли союзников и нейтральных стран, понятно, приходить в гавань будут. Но капитанам их судов надо дать ощутимо понять, что отныне в Камчатке есть свой губернатор и он на полуострове полный хозяин. Если иностранцы будут учинять в русском порту беспорядки, к ним примейят самые жестокие меры: пороть дебоширов лозой или сажать в карцер. Так Завойко поступит с моряками союзников. Неизвестным же чужестранным судам доступ в Авачинскую губу закрыть!

Василий Степанович распорядился поставить на Дальнем маяке, у входа в губу, пушку. Она будет приветствовать свои корабли и союзников, а остальных предупреждать — вход в русский порт запрещен! Исключение составят только суда, потерпевшие в пути бедствие. Но и в этих случаях с капитанов будут брать заверения, что их люди ни при каких обстоятельствах не нарушат правила, установленные губернатором Камчатки. Что касается внутреннего порядка, Василий Степанович тоже все продумает в деталях. Главное, надо сразу же внушить, довести до сознания каждого, что так, как они жили в Камчатке до прибытия губернатора, жить больше нельзя, психологически настроить людей на коренное изменение. Но прежде чем требовать от моряков и солдат больших физических и душевных усилий, необходимо побеспокоиться хотя бы об элементарном улучшении их быта. Как вовремя Муравьев прислал имущество для петропавловского гарнизона!

Разместив семью в двухэтажном особняке, расположенном на зеленом склоне Петровской горы, почти у ее подножья, на берегу Петропавловской (или Малой) гавани, Завойко сразу же приступил к служебным делам. Он приказал построить на смотр гарнизон порта.

Капитан-лейтенант Стиценков, временно оставшийся за правителя Камчатки, выполнил приказ губернатора. Облаченный в морскую парадную форму (возможно, надел ее в Петропавловске впервые) капитан-лейтенант контрастно выделялся на фоне пестро одетого гарнизона. Вы-ровнив строй, Стиценков подал команду:

— Смирно! Глаза — прямо!

Морской офицер строевым шагом направился к губернатору, поднимая ногами пыль. Остановился в двух саженях, взметнул руку к фуражке, но не успел открыть рта, как Завойко небрежно махнул перчаткой. Капитан-лейте-

нант, не опуская руки с оттопыренным большим пальцем, уставился на генерала бессмысленно выпученными главами. Он не понял: докладывать или не докладывать?

Губернатор смотрел на офицера в новой форме уничтожающим взглядом.

— Вы кого мне построили? — тихо спросил он. — Кого намерены представить?

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, сие не в полном составе сорок седьмой флотский экипаж и инвалидная…

Генерал не дал договорить:

— Куда вы дели моряков и солдат?

— Матросов отсутствует двадцать восемь человек, солдат — семнадцать, — отрапортовал офицер. — Все по уважительным причинам…

— Где остальные?

На лице Стиценкова появилось нечто вроде улыбки — он не понял шутки генерала.

— Остальные, смею доложить, присутствуют. — Для большей убедительности офицер показал рукой на строй. — Сие — моряки, а сие — солдаты инвалидной команды.

— Сие, — иронически произнес Завойко, — толпа нищих, а сие — голодранцы под ружьем.

Стиценков смущенно заморгал глазами. Он не находил слов для ответа.

— Подайте команду «вольно», — приказал генерал и подошел к правофланговому, самому высокому моряку с облинявшими лычками на коротких матерчатых погонах.

— Унтер-офицер Сорок седьмого флотского экипажа Спылихин! — вытянувшись, представился тот.

— Как звать?

— Степаном.

Генерал осмотрел его с ног до головы.

— Скажи мне, Степан, не стыдно ли тебе, моряку славного Российского флота, появляться на людях в таком затрапезном виде? Форма рваная и латаная, обувь худая.

Спылихин опустил голову.

— Так точно, ваше превосходство, стыдно.

— Как часто вам меняют исподнее?

— Никак нет, не меняют, — последовал ответ. — У кого не истлело, сами в бане стирают.

— Так-с! — Губернатор метнул гневный взгляд на капитан-лейтенанта, словно он был виновен в том, что гарнизон так плохо одет.

— Пот и вши одежду съели, — проговорил стоящий рядом со Спылихиным рослый матрос.

Завойко сделал к нему полуоборот.

— Матрос Сорок седьмого флотского экипажа Уда-лов! — назвал себя моряк.

— Когда форму получали?

— Новую в Камчатке не получали, а бывшую в употреблении выдали три года назад, — четко ответил матрос.

— Как вас кормят? Харчей хватает?

— К казенным харчам дичь и рыбу промышляем, — отозвался Удалов. — А если бы не промысел, бабы сниться бы перестали.

Моряки заулыбались.

— Не скоморошничайте! — одернул матроса губернатор и уже спокойнее спросил — Нравятся ли тебе в порту порядки?

— Никак нет.

— Почему?

— А как, ваше превосходительство, будут нравиться порядки, когда их тут нет?

— Интересно! — нарочито удивился генерал. — Неужто нет?

— Так точно! Никаких, — подтвердил Удалов. — Сказывают, морякам казенные одеяла и подушки положены, а мы спим под шинелями на ветках кедровника. Людей от тяжелой работы и от сырости хворь разная берет, а в лазарете нет ни мази наружной, ни пойла для нутра. Беспризорные мы. Хороший хозяин скотину лучше содержит, чем тут матросов…

В строю послышался одобрительный ропот.

— Понятно, — Завойко прикусил нижнюю губу. Ему не понравилось столь откровенное и смелое заявление матроса. — А тебе, Степан, что в порту не нравится?

— Еще от заморских людишек спасу нет, — пожаловался Спылихин, утвердив своим «еще» солидарность с Удаловым, — Девок наших портят, баб насилуют. А нам не велено с дебоширами связываться. С иностранцами, говорят, драться нельзя, скандалу, мол, не оберешься.

— А если бы тебе, Степан, всему вашему экипажу, разрешили их утихомирить? Что тогда?

— Да уж приструнил бы! — пообещал Спылихин. — Своих людей в обиду не дали бы…

Завойко одобрительно похлопал унтер-офицера по плечу, похвалил:

— Хороший, видать, ты моряк, Степан; Русской души человек. Своих людей нам в обиду давать никак нельзя. Вот и будем общими силами наводить такие порядки, какие нам нравятся.

Обернувшись к капитан-лейтенанту, губернатор сказал:

— Я привез с собой тысячу комплектов обмундирования, обуви, исподнее белье, наволочки для матрасов и подушек, одеяльное сукно, медикаменты и кое-что еще… Сегодня же извольте распорядиться истопить баню, помыть людей и переодеть. Старое исподнее сжечь без остатка. Завтра в три часа пополудни здесь, на площади, устроим парадный смотр гарнизона.