Кордон

липкой жиже, он двигался вперед, отчаянно отмахиваясь от комаров. Как и иные офицеры, капитан 1 ранга двигался без какой-либо поклажи — его вещи несли на носилках солдаты. Беспощадное вязкое болото отняло у Арбузова, отвыкшего от физического труда, все силы. Он завидовал лошадиной выносливости солдат, а на гольда-проводника смотрел с открытой неприязнью: все идут пешком, а этот желтолицый едет на олене!

— А ну-ка, господин абориген, слезай с рогатого рысака, промнись немножко, — сказал он проводнику. — Дай командиру чуть-чуть отдохнуть.

Смешон моряк на коне, еще смешнее на олене. Через несколько минут Александр Павлович понял, что поступил опрометчиво. Ездить на олене верхом, не зная повадок животного и не умея им управлять, совсем непросто. Олень не понимал седока, седок — оленя. Неудобное маленькое седло, порывистые взмахи животного при шенкелях (Арбузов управлял им как лошадью), бег трусцой на спусках и резвые порывы на подъемах вскоре убедили моряка, что никогда в жизни ему не овладеть сложным искусством верховой езды на олене. Намучавшись вдоволь сам и сделав мокрым животное, Александр Павлович досадно плюнул и поманил к себе гольда.

— Садись, кавалерист! — с откровенным недовольством сказал он проводнику. — И никому рогатого не предлагай. На нем только дикарям и ездить.

— Несево, несево, насальник! — Гольд улыбнулся, обнажая гнилые зубы, — Езай сама, моя нога ходи мозна.

— Садись, холерный! — прикрикнул на него Арбузов и передразнил — Езай сама! — Он слез с оленя и молча пошлепал по болотистой жиже…

На четвертые сутки проводник вывел отряд к заливу. Александр Павлович, оказавшись у морского простора, повеселел — родная стихия вдохнула в него свежие силы, вселила надежду, что дойдет до порта Де-Кастри на своих ногах. Однако усталость давала себя знать. Оставшиеся десять верст до пункта назначения по песчаному берегу ему показались невыносимой мукой…

ПИСЬМО

«Здравствуй, милая, добрая, бесценная маменька!

Спешу уведомить тебя, что благодаря твоим молитвам Бог хранил меня и что в настоящую минуту я, прапорщик славной Российской армии Николай Алексеевич Глен, здоров как нельзя лучше.

Ныне у меня выпал свободный вечер и я постараюсь передать тебе все, что происходило со мной после описанного в Лончакове. Нахожусь теперь за большими тысячами верст от этой деревни и не надеюсь ранее, как через год, получить от тебя весточку. А посему опишу все подробно.

Я тебе сообщал, как в Лончаково, не имея достаточных средств, мы сами строили большие плоты для длинного сплава по Амуру. Слухи о войне, которая якобы начнется на Западе, в этих местах не угомонились, а даже наоборот. А мы, как ни в чем не бывало, продолжали готовиться к походу на Дальний Восток. Это мало сообразовывалось с моими понятиями о приближавшейся войне. Я со дня на день ожидал оповещения, в котором нам прикажут двигаться на Запад, туда, где предположительно могут начаться военные действия. Но этого не случилось. Сейчас я нахожусь на Дальнем Востоке, в порту Де-Кастри. На карте ты его не найдешь, он на ней еще не помечен. Это маленькое селение из нескольких новых срубов, у Татарского залива, около полуострова Сахалина. Кстати, тут на днях слыхал, что Сахалин будто бы не полуостров, а настоящий остров, а Татарский залив, вроде бы, не залив, а пролив. В эти сказки я не поверил.

А теперь позволь, милая маменька, описать, как я добрался до этих дальних далей.

В мае, 14 дня, несмотря на пятницу, в Лончаково было торжественно и празднично, как на первый день Пасхи. Нас, военных, к этому времени собралось более тысячи человек, а селян вдвое больше. В Лончаково приехали на подводах и пришли пешком люди из других деревень. Я думаю, что они прибыли не столько для того, чтобы проводить нас, сколько посмотреть на пароход «Аргунь», присланный за нами по реке Шилке вместе с шестью барками и двенадцатью офицерскими лодками. Все это построено на средства иркутских купцов, благодаря действиям господина Муравьева, умевшего с ними ладить. Пароход «Аргунь» описывать не буду. Он построен на манер «Державина», который ты видела на Волге. Паровое судно па Шилке появилось впервые, и местные люди прошагали к распутицу большие версты, чтобы взглянуть на такое «чудо».

Мы начали грузиться с утра. Не верилось, что все су-

меем поместить на плавучий транспорт. Отряд, разбитый на 52 части (группы) состоял из тысячи солдат и ста казаков. Кроме людей, надо было разместить на плотах казац.^ ких коней, стадо быков, сухой провиант, оружие, батарею легких пушек, боевые запасы, одежду, плотницкий инструмент, уголь, дрова… Много теплых вещей нам подарили лончаковцы. А золотопромышленник Степан Федорович Соловьев пожаловал нам, кроме всякого добра, полпуда золота! «Это, — сказал он, — от всего русского сердца вам, славные сыны Отечества, на длинную дорогу по Амуру». Вот какие есть у нас замечательные люди!

В полдень из церкви Преображения господня под звон колоколо, в вышел священник с паствой. Он на берегу Шил-ки благословил нас при всем честном народе, сказал напутственные слова. Потом хор наших музыкантов заиграл гимн «Боже, царя храни», и мы тронулись в путь, вниз по течению. Народ долго бежал по берегу. Мужики и мальчишки с криком бросали вверх малахаи и картузы, бабы махали шалями и платками. У нас от таких триумфальных и трогательных проводов выступали слезу…

Сибирь очень просторна, но малолюдна. Трое суток мы плыли по Шилке и все это время, до верховья Амура, ни встретили ни одного селения. Командовали плавучим отрядом капитан 1 ранга А. П. Арбузов и я. У нас не было ни карты, ни лоцмана, но как-то ухитрились вести сплав и ни разу не песадили его на мель. Фарватер реки определяли по струе течения.

17 мая, в понедельник, во второй половине дня, мы прибыли в Усть-Стрелецк (называют его и Усть-Стрелоч-ный). Это небольшой казачий пикет. Располажен он на левом берегу Аргуни. Тут недалеко Шилка сливается с Ар-гунью, и уже дальше река называется Амуром.

В Усть-Стрелецке нас встретил сам военный губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев. В моем понятии, этот человек в России особой важности, и я тебе напишу о нем подробно отдельным письмом. А если коротко, то о господине Муравьеве у меня осталось самое сильное впечатление. В маленьком по росту человеке бьется энергия Петра Великого. Он очень любит Россию и готов для нее сделать все, что в его силах. До встречи с ним я не понимал, зачем нужен сплав по Амуру и для какой надобности направляют людей, можно сказать, в канун войны, вместо Запада на Восток. Теперь я начинаю думать, что так поступить было необходимо. Николай Николаевич

спешит укрепить Дальний Восток и территорию Русской Америки. Он убежден, что, если мы этого не сделаем в ближайшее время, то исконно русские земли, так трудно освоенные российскими первопроходцами, будут захвачены иностранцами, скорее всего англичанами, которые уже не однажды обнюхивали наши дальние берега.

Свой день ангела, весеннего святого Миколу, я встретил в пути. Ничего, maman, не поделаешь — служба. Вот я и прожил уже два десятилетия…

От Усть-Стрелецка далее по Амуру наш плавучий отряд возглавил сам господин Муравьев. Этот удивительный человек, неиссякаемой энергии и светлого ума, впервые в стране по-государственному посмотрел на Дальний Восток. «Если мы на деле, сплавом, докажем, что неизведанная сибирская река судоходна, — сказал как-то Николай Николаевич, — сделаем для России большое и весьма полезное дело…» И господин Муравьев раскрыл перед нами картину, как благодаря судоходству Амура быстро расстроится и укрепится Дальний Восток. Я без малого месяц жил рядом с этим человеком, слушал его и видел в деле. Он считает, что с помощью Амура можно прорубить на Дальнем Востоке окно в Тихий океан. К огорчению, у Николая Николаевича для достижения этой благородной цели мало средств и сил, недостаточно власти. Хочу верить, что всемилостивый государь всея Руси Великой поможет господину Муравьеву осуществить весьма полезную Отечеству цель.