Страница 57 из 79
Дыхание постепенно возвращалось к ней, но голос все равно слегка звенел от напряжения.
— Мы просто не были уверены, что его выпустят сегодня, и не хотели волновать вас прежде времени, — смущенно сказал Уолвин. — Но по их отъезде я немедленно собирался пойти к вам и все рассказать.
— «Выпустят»? Скажите лучше — «спустят со сворки». Уверена, что между собой тюремщики используют именно такой оборот. Джон, ты сам-то разве не видишь? Они просто спускают тебя на Кромвеля, как борзую на медведя. Но этот медведь свернет тебе шею. В Уэре собраны семь полков. Самых надежных, в которых ваши памфлеты почти не читают.
— Полк Роберта тоже придет туда.
— Ты все еще надеешься на своего братца? Да он побежит за генералами, куда бы они его ни позвали, и сделает все, что они прикажут.
— Мне не нужен сам Роберт. Мне нужен его полк.
— Хорошо, пусть даже полк придет. Хотя это будет прямой бунт, ибо им было приказано отправляться на север. И что? Сейчас, после бегства короля, солдаты снова тянутся к генералам, как овцы к пастухам. Как бы они ни опьянялись вашим «Народным соглашением», увидев себя один против семи, они протрезвеют. И что тогда? Вас выдадут как зачинщиков и подстрекателей и тут же передадут в руки полевого суда.
— В том, что вы сказали, много справедливого, миссис Лилберн, — Овертон говорил, не поднимая глаз, положив обе руки на спину коня. — Но при всем этом думаете ли вы, что мы имеем право не ехать? После всего, что мы писали и к чему призывали солдат?
Элизабет на минуту замешкалась с ответом, потом произнесла начало какой-то фразы: «Если бы все женщины на свете…» — но, видимо, почувствовав неубедительность того, что собиралась сказать, начала было искать другие слова, не нашла их и сердито умолкла. Лилберн подошел обнять ее — она отвернула лицо.
— Ты сама видишь, Лиз, не тот это случай, когда можно выбирать.
Он ткнулся лбом ей в плечо, потом быстро отошел и разобрал поводья.
— Кроме того, я дал расписку коменданту в том, что к вечеру буду в камере. Так что, хочешь не хочешь, мне придется вернуться целым и невредимым.
Она молча смотрела на него из полутьмы, качала головой. Похоже, только страх стать как «все женщины на свете» удерживал ее от того, чтобы вцепиться в стремя и завопить.
Овертон, уже сидевший в седле, дал Лилберну отъехать вперед, потом тронул коня. У въезда в улочку, ведшую к Бишопсгейту, они на секунду оглянулись. Две фигуры, освещенные печами пекарни, стояли рядом, отбрасывая длинную слитную тень через всю площадь, потом их скрыло углом дома.
Ночные сторожа уже разошлись, первые квадраты света упали на мостовую из загоравшихся окон. Двое всадников быстро достигли Северных ворот, выехали на кембриджскую дорогу, но здесь им пришлось натянуть поводья и ехать шагом. Встречный поток возов, телег, тачек втекал из окрестных деревень в ненасытное городское чрево, растекался по рынкам, лавкам, харчевням, тавернам, гостиницам. Только за Тоттенемом дорога стала свободнее и можно было снова пустить коней вскачь.
Лилберн, отвыкший от верховой езды, поначалу отставал, одрябшие мышцы ног быстро наливались болью. Но при этом от посветлевшего неба, от бескрайней стерни, уходившей в обе стороны от дороги, от малинового диска, проклюнувшегося вдали, от всей холодной утренней умытости мира, скользившего вдоль обочин, чувство счастливой легкости и полноты бытия постепенно наполняло его, пронзало счастливым предчувствием. Что-то должно было случиться сегодня, что-то похожее на конец долгого плавания, на благословенный берег. Стена поддавалась, нужен был лишь последний толчок, последнее усилие. Огонь, который жег его все эти месяцы в тюрьме и который ему удавалось разбрасывать наружу лишь мелкими печатными головешками, был таким сильным и неподдельным, что, казалось, никто и ничто, прикоснувшись к нему вживе, не сможет остаться невоспламененным. И когда после двухчасовой скачки, не доезжая нескольких миль до Уэра, они увидели за очередным поворотом густую колонну пехоты, выливавшуюся с проселка на главную дорогу, он, ни на минуту не усомнившись, что это они, те самые, к кому он так рвался, пришпорил коня, обогнал Овертона и, поравнявшись с рядами, весело закричал:
— Эгей, армия! На какого врага поднялись?
Несколько лиц повернулось к нему — настороженных, возбужденных, усмешливых, — и чей-то голос крикнул:
— Идем к друзьям, которые нас не ждут, на врагов, которых не видно!
Солдаты одобрительно загудели: замысловатый ответ понравился. Лилберн поехал дальше, высматривая знакомых офицеров, пытаясь понять, действительно ли это полк Роберта или какой-то другой. Но офицеров не было. Во главе рот шли сержанты, в лучшем случае корнеты. Далеко впереди над рядами возвышалась фигура всадника начальственного вида, но даже отсюда было видно, что это не Роберт.
— Не сам ли Джон-свободный пожаловал к нам? — раздался вдруг сзади изумленный голос. И сразу ему откликнулось несколько других:
— Джон Лилберн!
— Он!
— Откуда?
— Прямо из Тауэра!
— О, теперь дело пойдет!
— Джон-свободный прочистит им мозги.
— Вот кому бы командовать нами.
— С братом его каши не сваришь.
— Лилберну-младшему — ура!
Шеренги продолжали двигаться, не сбивая строя, но все лица оборачивались теперь в сторону Лилберна, словно ожидая, чтобы он объяснил им, против кого они поднялись, и в то же время уже гордясь своим единством и одержимостью.
— Солдаты! — Лилберн ехал шагом, развернувшись всем корпусом к рядам. — Там на равнине, впереди, собраны семь полков. Но это не враги, с которыми надо драться, а братья ваши, которых надо убедить. Как и вы, они кровью своей отстояли английскую свободу. И они не могут не понять того же, что поняли вы: свобода не протянет и дня, если вы отдадите ее судьбу в руки Вестминстерских предателей и лицемеров. Английские вольности! Ваши права! Только вы способны сейчас защитить их. Требуйте «Народного соглашения»! Стойте на своем так же крепко, как вы стояли под Эджхиллом и Брентфордом, Глостером и Ньюбери, Марстон-Муром и Нэзби!
Он расстегнул седельную сумку, достал пачку отпечатанных текстов, не глядя сунул их вниз. Чьи-то руки подхватили, разобрали по листкам. Он сунул вторую — исчезла и эта. Радостный гомон вырастал над рядами, перекрывая треск барабанов и посвист флейт. Кто-то приколол лист «Народного соглашения» к шляпе, красовался перед приятелями. Идея понравилась, белые прямоугольники замелькали на высоких тульях здесь и там. Овертон тоже опустошал свои сумки. Незнакомый капитан, командовавший полком, подъехал, улыбаясь и протягивая руку:
— За брата не тревожьтесь, мистер Лилберн. Ничего худого с ним не случилось. Но всех, кто не хотел идти с нами, пришлось посадить под арест, чтоб не сбивали с толку солдат.
— Есть у вас вести из других полков?
— Конный полк Гаррисона тоже обещал прийти и поддержать нас.
— И что?
— Утром от них приезжал Сексби, сказал, что солдаты колеблются.
— Где их лагерь?
— Отсюда по прямой через рощу миль пять.
— Ричард! Оставьте несколько пачек. Мы едем в другой полк.
— За ручьем деревня, там вам покажут дорогу. Конный полк — очень веский аргумент на армейском собрании.
Овертон напоследок, видимо, что-то сказанул солдатам — его проводили громким хохотом. Капитан помахал им рукой и поехал обратно на свое место во главе колонны, на ходу подсовывая «Народное соглашение» под ленту шляпы. Треск барабанов и гул некоторое время был еще слышен из-за деревьев, потом растаял.
Мир снова стал тихим, бескрайним, равнодушным. Но теперь они этого не замечали. Пригибаясь и уворачиваясь от несшихся навстречу веток, они проскакали через облетевшую рощу, обогнули густую поросль сосняка, пересекли ручей и, свернув на запах дыма, вскоре выехали на небольшую свежую вырубку на опушке леса.
Два угольщика возились вокруг круглой поленницы, облепляли ее грязью и глиной. Другая поленница, уже наглухо облепленная и подожженная внутри, тихо тлела поодаль, выпуская пар и дым сквозь щели в запекшейся корке. Несколько корзин с готовым древесным углем стояли под кустами.