Варяги. Славяне. Русские

В этой связи представляет интерес работа Ю.А. Лаучюте «Словарь балтизмов в славянских языках». Автор словаря обнаруживает в польском языке огромное число балтизмов. Она пишет: «Так, наибольшее количество балтизмов наблюдается в белорусском языке, несколько меньше – в польском… затем – в русском, украинском, и единичные слова – в чешском и кашубском» [106, с. 6]. Следует отметить, что сама она считает балтизмы в польском языке результатом заимствования из литовского и кашубского языков. Но здесь с ней ни в коем случае нельзя согласиться по двум основаниям.

Первое. Про белорусов есть твердое и обоснованное мнение, что они представляют собой фактически ославяненных балтов. И в их языке количество балтизмов наибольшее. В польском языке балтизмов «несколько меньше», чем в белорусском, но в этом отношении он твердо занимает второе место, далеко опережая по балтизмам все другие славянские языки, например украинский и русский. Между тем ни у кого из исследователей нет сомнений, что балтский субстрат сыграл известную роль в этногенезе и русских, и украинцев. Ведь еще в XII в. в Подмосковье на реке Протве жил балтский народ голядь, впоследствии ассимилированный. Можно ли при таких данных допустить, что формирование польского этноса произошло без включения балтского субстрата?

Второе. Согласно указанному словарю, среди польских балтизмов – огромное число терминов, отражающих бытовую хозяйственную лексику, связанную с крестьянским земледельческим трудом, с домашним хозяйством земледельцев лесной полосы. Славяне – исконные земледельцы, зачем им заимствовать у соседей с более низкой культурой земледелия такие термины, как «клуня» – «овин», «пуня» – «сарай для хранения соломы», «парсюк» – «поросенок», «курпы» – «берестяные или пеньковые лапти», «пелька» – «прорубь», «свиран» – «амбар», даже «пирст» – «палец» [106, с. 12, 13, 16, 19, 20, 22, 28]. И многие другие бытовые термины.

И еще одно соображение относительно версии «Польша – прародина славян»: если бы на территории Польши славяне были автохтонами, каким образом в XIII в. в Польше могла быть записана легенда о Паннонии как прародине славянства?

Так где же все-таки прародина славян? В.П. Кобычев, исследовав различные варианты по этому вопросу, приходит к неутешительному выводу: «…Мы поставили себя в крайне тяжелое положение в вопросе о происхождении славян. На этнической карте Восточной Европы для них буквально не осталось свободного места» [90, с. 33].

А ведь откуда-то появились они и за исторически короткий срок затопили пол-Европы своим многолюдством, так что Европу даже одно время называли Энетия [90, с. 23]. Впрочем, в факте прихода славян в места нынешнего их обитания со стороны кое у кого тоже есть сомнения. Так, А.Г. Кузьмин в примечаниях, давая оценку работам О.Н. Трубачева, пишет: «Интересна мысль автора о том, что «нужно правильно интерпретировать сам факт отсутствия памяти прихода славян издалека». Автор видит в этом свидетельство устойчивой привязанности славян к определенной (довольно обширной) территории [101, с. 376].

Действительно, если народ пришел на свою новую родину издалека, то он может очень долго – тысячи лет – помнить о древней прародине. Скандинавы помнили о стране в междуречье Волги и Дона более чем через три тысячи лет после исхода, кельтские сказания повествуют об исходе из Причерноморья предков кельтов в эпоху курганной культуры, т. е. около 3,5 тыс. лет назад, индоиранцы тоже спустя тысячелетия помнили некоторые реалии обитания в междуречье Волги и Яика.

По мнению О.Н. Трубачева, такая память у славян отсутствует.

А как же польская легенда, недавно упомянутая, о Пане, жившем в Паннонии, у которого было три сына: Лех, Рус (Мех) и Чех, которые ушли от отца и основали в новых землях народы ляхов, русов, чехов? Да ведь и в «Повести временных лет» не говорится об извечном пребывании славян на занятой ими тогда территории в бассейне Днепра и Волхова. Процитирую широко известные строки: «По мнозех же времянех сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. И от тех Словен разидошася по земле и прозвашася имены своими, кто седше на каком месте.

Якоже пришедше седоша по реце именем Морава и прозъвашася Морава, а друзии Чеси нарекошася; Словен же ови прешедше седоша на Висле и прозъвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозъвашася Поляне: Ляхове, друзии Лутичи ини Мазовшане, ини Поморяне.

А се – ти же Словене: Хорвати Белии и Серьб и Хорутане.

Такоже и ти Словене, пришедше, седоша по Днепру и нарекошася Поляне, а друзии Древляне (зане седова в Лесах), а друзии седоша межу Припетию и Двиною и нарекошася Дреговичи» (далее говорится о полочанах, словенах новгородских и северянах; в конце упомянуты радимичи и вятичи).

Не буду спорить – О.Н. Трубачев, без сомнения, неизмеримо больше меня разбирается в старославянском и древнерусском языках. Но все же, полагаю, не обязательно иметь докторскую степень по филологии, чтобы понять: в этом отрывке говорится именно о переселении славян с прародины на новые земли, обретении ими этнонимов в прямой связи с новым местообитанием и даже сообщаются кое-какие детали расселения, сохранившиеся в памяти славянства к началу русского летописания.

Насколько внимательно читали этот отрывок те исследователи, которые отстаивают гипотезу огромной славянской прародины – от устья Одера до верховьев Сейма, включающую в себя не только реки и горы, но и геополитические границы? Разве из текста не ясно, что практически на всей территории очерченной ими «прародины», славяне – пришельцы? Или объявить летописцев, создававших по частям «Повесть временных лет» с 996 г. по 1113 г., собирателями сомнительных баек и слухов?

От VI в, когда началось стремительное расселение славян по Европе, когда начался распад праславянского языка, Нестора отделяло около пяти веков, если учесть, что как личность он сформировался в XI в., тогда же приобрел знания по истории. Составителя Начального свода конца Х в. от VI в. отделяли четыреста лет. Согласимся, что если народ на какой-то территории автохтон, он не будет выдумывать мифов о недавнем пришествии предков на данную землю. Но если предки пришли откуда-то и поселились на данной земле, то срок в четыре-пять столетий слишком мал для того, чтобы воспоминание об этом событии изгладилось из народной памяти. Если ранние русские летописцы утверждают, что их предки-славяне пришли извне на нынешнюю родину, то это, несомненно, правда. В противном случае летописцев просто осмеяли бы. Даже в XVII в. в Новгороде кое-что помнили о пришествии славян на русскую землю, о чем была написана любопытная повесть, речь о которой впереди.

Вернусь к отрывку из «Повести временных лет». Не знаю, обращал ли кто внимание на некоторые детали, приведенные в нем, мне в научных публикациях читать об этом не приходилось.

Во-первых, фраза «…Сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска». Болгария здесь упомянута, вероятно, в связи с соседствующим рассказом о славянской письменности. Но «Угорьска земля» – это Паннония. Таким образом, польское и русское предания указывают на одну и ту же территорию, откуда произошло расселение славян.

Во-вторых, еще интереснее то, что на Дунай, в Паннонию, славяне тоже пришли, а до того «по мнозех времянех» обитали где-то в другом месте. Значит, Паннония – не прародина славян, а место первого переселения, по крайней мере из сохранившихся в памяти.

В-третьих, в отрывке славянские народы перечисляются в определенном порядке. Сначала моравы и чехи, потом ляхи, за ними другие западнославянские народы. Перечисление народов идет от берегов Дуная на север – к Балтийскому морю.

Далее упоминаются хорваты белые – наиболее западное из восточнославянских племен, жившее в Карпатах, и южные славяне: сербы и хорутане. Возможно, здесь отразилось смутное воспоминание о том, что белые хорваты возникли в ту же эпоху, когда началось активное движение славян на Балканы и образование первых южнославянских народов.