Каган Русов

Старый, ставленый еще дедом Казимиром, терем боярина Жирослава понравился патрикию Аристарху, во всяком случае, его стены, размалеванные петухами и прочими птицами он разглядывал с видимым интересом. И к столу гость сел не чинясь, и золотую чарку с вином, поднесенную боярыней Татьяной, принял с поклоном.

- Ты уж позаботься о моей сестричаде, боярыня, не сочти за труд. Сморила ее долгая дорога.

Жирослав бросил на спутницу патрикия беглый взгляд и пришел к выводу, что девки в Константинополе никак не хуже, чем в Киеве. В отличие от жуковатого дядьки Елена была светловолоса и синеглаза. Встреть такую Жирослав на киевском торгу принял бы за свою доморощенную. И телом девка удалась – грудаста и широкозада, такой рожать да рожать.

- Елена родилась в Болгарии, - пояснил Аристарх, - и тамошнему царю Симеону она доводится внучкой. Можете звать ее Ольгой, так славянскому уху привычнее.

Боярин Жирослав глупцом не был, а потому быстро сообразил, что патрикий Аристарх явился в Киев неспроста и девушку неспроста с собой привез. Шутка сказать – царская внучка.

- Ну, - поднял здравную чарку хозяин, дабы прервать затянувшееся неловкое молчание, - за счастливое окончание пути.

Елену-Ольгу боярыня Татьяна увела на женскую половину, а гость с хозяином продолжили неспешный разговор, приглядываясь меж чарками друг к другу. Жирослав полагал, что усталость после долгого пути и выпитое вино быстро сморят гостя, но ошибся. Патрикий Аристарх был, судя по всему, железного здоровья человек. Он и после четвертой чарки сидел соколом за столом и охотно пересказывал заинтересованному хозяину забавные происшествия из цареградской жизни. Жирослав слушал в оба уха. Да и мудрено было не слушать, коли Аристарх доводилось пировать и с императором Византии, и с царем Болгарии, как вот сейчас с Жирославом.

- Значит, царь Симеон в христианской вере тверд? – задумчиво переспросил хозяин гостя.

- Как и мы с тобой, боярин, - охотно подтвердил Аристарх. – И внучка у царя христианка. Отсюда и два имени у нее, одно славянское, другое греческое.

Боярин Жирослав, в крещении Василий, такому раскладу не удивился. В Киеве тоже и у мужей, и у женок два имени не в редкость, особенно у тех, кто придерживается христианской веры.

- Выходит, побаиваетесь язычников? – сделал неожиданный вывод из слов хозяина Аристарх.

- Скорее, по привычке, - махнул рукой Жирослав. – Имена христианские не каждому славянскому языку под силу. А князь Ингер к истинной вере спокоен. Чего не скажешь о волхвах, эти иной раз косят в нашу сторону злыми глазами. Но погромов в Киеве не было.

Да и не дает князь Ингер разгуляться ближникам славянских богов. Волхвам только дай спуску, так они не только бояр, но и самого князя прижмут.

- А среди бояр много христиан?

- Есть поборники истиной веры и среди бояр, есть и среди купцов, но их гораздо меньше, чем при князе Аскольде, - вздохнул Жирослав. – Это кабы сам князь Христу поклонился, тогда много бы нашлось охотников последовать его примеру.

- А если Христу будет кланяться не князь, а княгиня? – прищурился на хозяина гость. – Пойдет сие киевским христианам на пользу?

- Это как? – не сразу понял боярин патрикия.

- Слышал я, что у князя Ингера нет наследников, а ведь годы его немалые?

- Правда твоя, Аристарх, - кивнул головой Жирослав, быстро сообразивший куда клонит гость. – Княгиня Миловзора родила князю Ингеру дочь, а потом как обрезало. А сейчас княгиня уже не в тех годах, чтобы порадовать князя наследником.

- А почему Ингер вторую жену не взял, ведь по славянской вере это не возбраняется?

- Так ведь Миловзора внучка великого князя Дира, к ней цепочка идет от самого Кия, - пояснил Жирослав. – Кабы родила Миловзора Ингеру наследника, то никто уже права того княжича оспаривать не рискнул, а ныне многие на великий стол косятся. Случись что с Ингером, в крови утонем.

- Жениться надо князю, - веско сказал Аристарх и твердо глянул в глаза хозяина.

Жирослав не то чтобы смутился, но в задумчивость впал. Ход мыслей константинопольского патрикия он разгадал без труда да и мудрено было не разгадать, коли невеста сейчас находилась под его кровом, но уж больно резво погнал коней гость, так большие дела не делаются. Сватовство дело тонкое, а уж когда речь идет о нареченной великого князя, то очень многих близко касаемое. Аристарх, как человек умный, должен это понимать.

- А я тебя не тороплю, боярин, - спокойно отозвался патрикий. – Возьми только в расчет, что я не обмылок князю в жены предлагаю, а внучку царя Симеона.

- Так ведь христианка она, – понизил голос почти до шепота Жирослав.

- И что с того? – вскинул бровь Аристарх. – Какое великому князю дело, что его жена иному богу кланяется? Здесь кровь важнее веры. Об этом ты и скажи Ингеру. В Ольге кровь царская, эта кровь не только силу дает, но и права.

- Права на Болгарское царство?

- Все может быть, Жирослав, - усмехнулся Аристарх. – Но не будем пока так далеко заглядывать.

- А как же сестричада твоя? – покачал головой боярин. – Каково ей быть второй женой языческого князя?

- Елене этот грех сам патриарх Феофилакт отпустил. Так что о моей сестричаде не беспокойся, Жирослав. Царь Симеон одно только условие поставил великому князю – чтобы не нудил Елену и ее ближников из Болгарии в чужую веру переходить.

- Это условие к нашей выгоде, - впервые за все время разговора улыбнулся боярин.

- Да уж конечно не в ущерб, - засмеялся Аристарх. – А мне царь Симеон поручил присматривать за соблюдением этого договора и от его имени, и от имени императора Византии. Много мы от князя Ингера не потребуем: поставим один храм и все.

- Христианский храм в Киеве есть.

- Значит, будет два, - решительно рубанул рукой воздух патрикий. – А князь к тебе хорош?

- Грех жаловаться, - пожал плечами Жирослав. – Еще мой отец, боярин Вратислав, встал на сторону Ингера в его споре с Олегом и с младых лет был при нем ближником. А мне место при великом князе по наследству досталось. Ингера я ни разу не подводил ни в сече, ни в совете.

- Добро, - обрадовался Аристарх. – А с Асмолдом ты как?

- Так ведь он язычник! – удивился Жирослав. – Но мы с ним мирим.

- Вот и хорошо, - кивнул патрикий. – Что Асмолд язычник, это полбеды, зато он Ингеру единоутробный брат. Его слову великий князь поверит, все же не чужой человек.

- Это так, - охотно подтвердил Жирослав. – Ингер верит Асмолду как самому себе. Да и причин его опасаться у великого князя нет. Не соперник ему младший сын Ефанды в борьбе за власть. Такого в Киеве не бывало, чтобы на великий стол сел байстрюк.

- Тогда поговори сначала с Асмолдом, боярин, - посоветовал хозяину гость. – Пусть он донесет твою тревогу до великого князя.

- Какую тревогу? – не враз понял Жирослав.

- По поводу наследника, - подсказал Аристарх. – Ингеру-то уже за пятьдесят. Самое время подумать о наследнике, а то поздно будет.

Князь Ингер смотрел на младшего брата с удивлением. Смущенный Асмолд переминался с ноги на ногу и разводил руками. Ингер не мог взять в толк одного - с чего это воевода вдруг завел разговор о наследнике? Неужто у Асмолда других забот нет, как только беспокоится о новой жене для великого князя?

- Так ведь годы твои немалые, - напомнил Асмолд.

Князь и без подсказки брата знал, что затягивать более с наследником нельзя, но и бросаться в омут с закрытыми глазами ему тоже не хотелось. Новый брак мог окончательно рассорить его с княгиней Миловзорой и преданными ей боярами. Все-таки как ни крути, а Ингер в Киеве человек пришлый. Да и князь Русалании Данбор за сына которого великий князь киевский отдал свою единственную дочь, вряд ли обрадуется, если будут ущемлены права его внука. Пока что именно русаланского княжича многие прочат в наследники киевского князя. Правда, есть еще и сын князя Олега Вещего, о коем Ингеру даже думать не хочется. Олегаст с детских лет находится под влиянием волхвов Велеса и их кудесника Рулава, который спит и видит, как бы спихнуть Ингера с княжьего стола. Не может старый Рулав простить князю смерти Олега, а того не хочет взять в толк, что двух правителей ни одна земля не выдержит. Более десяти лет уже прошло с того дня, когда князья Киевский и Русаланский приняли решение, не торопится на помощь Олегу Вещему, а Ингер до сих пор не уверен, правильно он поступил тогда или нет. Олег и его дружина были разбиты и истреблены гвардейцами каган-бека Вениамина в том самом месте, куда так и не дошли рати киевлян и донских русов. Из ближних к Олегу людей уцелел только Рулав. С тех самых пор он и торчит словно заноза под сердцем у великого князя Ингера. За спиной у кудесника Рулава не только волхвы и боготуры из радимецких земель, многие удельные князья смотрят в его сторону и прислушиваются к его словам. Взять хотя бы Мечидрага Полоцкого и Лихаря Торусинского, связанных не только родством, но и общей ненавистью к великому князю Киевскому. Впрочем, и тому и другому было от чего злобиться на Ингера и без науськивания кудесника Рулава. У Мечидрага киевский князь отобрал Смоленск и Псков, а Лихаря он и вовсе согнал с радимецкого стола. Но если Мечидраг и имел какие-то права на Кривицкий стол, то у Лихаря на Славутич таких прав не было. И ставлен он был в Радимицкую землю волею Олега Вещего. Так что князь Ингер вправе был его прогнать из Славутича. А надо было не гнать, а казнить лютой смертью, вот тогда бы у правителя Киева и всей Руси не болела бы сейчас голова. И не косился бы он сейчас на единоутробного брата с подозрением – а не по наущению ли Рулава тот предлагает ему новый, во всех отношениях невыгодный брак?