Каган Русов

Танкмар был белобрыс и долговяз, лицом и статью он напоминал своего деда Оттона Светловолосого, которого Тугомир видел еще мальчишкой, но почему-то очень хорошо запомнил. Тогда саксы ладили со славянами и герцог Оттон не раз и не два навещал деда Тугомира князя Изяслава. Жаль, что времена переменились. А виной всему христова вера, которую с большой кровью навязал саксам франкский император Карл Великий.

- Граф Зигфрид ждет от тебя вассальной клятвы королю Генриху, князь Тугомир. Хватит вам наособицу жить.

Танкмар чисто говорил на вендском наречии, да и обликом ничем от славян не отличался, а потому, наверное, Тугомир никак не мог поверить, что перед ним чужак. Бабкой Танкмара была лужицкая княжна Володрада, и, наверное, именно от нее он унаследовал большие и поразительно синие глаза.

- Скажи графу Зигфриду, что говоляне не кланялись даже франкским императорам, так с какой стати нам идти под руку саксонского герцога, будь он хоть трижды король.

Бояре и старшие дружинники, стеной стоящие за спиной князя, засмеялись. Танкмар насупился:

- Это твое последнее слово, благородный Тугомир.

- Последнее, благородный Танкмар.

Сестричад Зигфрида водрузил на голову шлем, который вовремя разговора держал в руке, и легко запрыгнул в седло. И уже в воротах он обернулся и крикнул Тугомиру:

- Зря упрямишься, князь. Саксы не уйдут от твоего города с пустыми руками.

Ночью в город пробрался гонец от князя Никлота. Долечане уже выступили в поход и к утру должны были подойти под стены Бранибора. Тугомир вздохнул с облегчением. Князь Никлот проявил, надо отдать ему должное, редкостную расторопность. Кроме долечан под его рукой были еще и укры, здраво рассудившие, что в нынешней ситуации можно высидеть разве что хомут на собственную шею. Гонец уверял, что объединенная рать долечан и укров насчитывает в своих рядах пятнадцать тысяч пеших и три сотни конных воинов. Бранибор без труда мог выставить три тысячи ополченцев, еще столько же ратников, набранных в Говолянской земле, должен был привести к городу боярин Чеслав. А если к ним прибавить конную дружину князя Тугомира в триста человек, то славянская рать не уступит рати саксонской.

- Надо выходить за стены, - подсказал боярин Венцелин. – С такой силой мы сумеем одолеть саксов и в чистом поле. Иначе они сядут в осаду и начнут разорять окрестные городки и села.

Тугомир понимал это и без советов Венцелина, но и сомнение было. Саксы опасные противники, большие мастера как пешего, так и конного боя. Оружием и бронью они славянам тоже не уступят. Одолеть-то их Тугомир с Никлотом возможно и одолеют, но крови придется пролить немеряно. Конечно, говоляне могли бы месяц-другой посидеть за крепкими стенами, пока у саксов от мороза носы не подмерзнут, но вряд ли долечане и укры согласятся все это время стоять в чистом поле или прятаться по окрестным городкам. Нет уж, коли собрали такую большую рать, то надо бить и бить не мешкая, иначе у людей запал может начисто пропасть.

- Решено, - обернулся Тугомир к гонцу. – Скажешь князю Никлоту, пусть атакует саксов с рассветом. Боярин Чеслав ударит им в бок, а мы из Бранибора – в спину. Главное, не дать легионам выстроиться в фалангу. А конных у графа Зигфрида меньше, чем у нас.

С первым лучом солнца князь Тугомир был уже на стене. В стане саксов затухали разведенные на ночь костры. Сонные легионеры ходили меж шатров, не чуя беды, а сигнал тревоги зазвучал только тогда, когда рать князя Никлота вынырнула из предутренней мглы в тысяче шагах от сонного лагеря. Князя Тугомира смущал лес, расположенный у саксов за спиной. Давно его следовало извести под корень, но все как-то руки не доходили. Впрочем, от того леса до стана было не менее двух тысяч шагов, а может и того более. Даже если саксы спрятали там конных, им придется преодолеть немалое расстояние, а за это время фалангу саксов вполне можно в грязь втоптать. Боярин Чеслав расположил свою трехтысячную рать как раз там, где и договаривались. То есть между лесом и саксонским станом. Саксы его, конечно, видели, но почему-то мер никаких не приняли, видимо просто не успели. Долечане и укры князя Никлота шли в напуск настолько стремительно, что ударили раньше, чем саксонский еж успел ощетиниться копьями. Князь Тугомир бросил тревожный взгляд на лес, но ничего подозрительного не обнаружил. Говоляне боярина Чеслава, почти бегом преодолев расстояние, отделявшее их от саксов, ударили фаланге в бок. Черед теперь был за браниборцами.

- Отворяйте ворота, - крикнул Тугомир и ринулся вниз со стены.

Пешие браниборцы дружно затопали сапогами по подъемному мосту. До стана саксов им предстояло пробежать по заснеженному полю тысячу шагов. Дружина Тугомира преодолеет это расстояние значительно быстрее. Саксы графа Зигфрида дорого заплатят за нынешний разбой, учиненный на Говолянской земле.

Тугомир уже отчетливо видел затянутые кожей спины легионеров и даже успел вынести из ножен меч, когда вдруг услышал испуганный голос боярина Венцелина:

- Панцирная конница!

О том, что король Генрих создает панцирную кавалерию, в которой не только всадники, но и кони защищены железной броней, Тугомир слышал, но сталкиваться с ней ему не приходилось.

- Много их? – успел спросить он у боярина прежде, чем врубиться в фалангу саксов.

- Три тысячи, по меньшей мере, - донеслось до него сквозь нарастающий гул.

Панцирная кавалерия просто растоптала говолян боярина Чеслава, неосторожно подставивших им спину, а потом обрушилась в бок наступающей рати долечан и укров. Положение могли бы спасти конные дружинники, но они уже успели врубиться в фалангу саксов и встретить панцирников смогла лишь малая их часть. Тугомир понял, что дело проиграно раньше, чем тяжелое копье конного сакса ударило в его щит. Удар был настолько силен, что князь вылетел из седла и рухнул под ноги закованным в железо коням. Уцелел он чудом, хотя особой радости при этом не испытал. Подоспевшие пехотинцы скрутили ошеломленному князю руки, сбили с головы шлем и, наверное, прикончили его здесь же на месте, если бы их не остановил строгий голос благородного Танкмара:

- Не сметь!

Тугомир оторопело наблюдал, как закованные в сталь конники гонят по окровавленному полю пеших долечан и укров. Верших славян он вокруг не видел, но очень надеялся, что хотя бы малая часть их успела спастись от безжалостных всадников и их выносливых, но не быстрых на ногу коней. Вышедшие из Бранибора ополченцы были вырублены почти начисто, и до Тугомира наконец дошло, что ратился он не с графом Зигфридом, а с самим королем Генрихом, который, подчинив швабов и баварцев, принялся теперь за славян. Выходит, правы были Мстивой и Селибур когда призывали в Микельборе князей к единству. Послушай их тогда Тугомир, не стоял бы сейчас с непокрытой головой на залитом кровью поле и не смотрел бы с болью на ворота своего города, в которые уже въезжали чужие горделивые всадники.

- Я тебя предупреждал, князь, - с горькой усмешкой сказал Танкмар. – Король Генрих подмял под себя всех франкских сеньоров, так с какой же стати ему щадить вас.

- Он здесь? – спросил у сакса Тугомир.

- Король сам возглавил поход против славян, - охотно ответил Танкмар. – А потому – горе побежденным.

Глава

5 Киев.

Тринадцать лет, прожитых патрикием Аристархом в Киеве, не были потрачены в пустую. За это время родной дядя княгини Ольги приобрел большой вес при дворе великого князя. Сам Ингер к Аристарху благоволил и охотно прислушивался к его советам. В Киеве не было человека более осведомленного в европейских, хазарских и византийских делах, чем бывший патрикий, а ныне боярин Аристарх. Возвышению хитрого ромея, как называли сына Кончака княжьи ближники, поспособствовала сестричада Ольга, родившая Ингеру сначала дочь Умилу, а потом и сына Святослава. Но если по поводу дочери меж князем и княгиней споров не было, то по поводу сына Ингер свое слово сказал твердо. И определил в воспитатели к Святославу не просвещенного боярина Аристарха, а смурного Асмолда, который взял княжича под свою опеку сразу же, как только тот вышел из пеленок. Святославу уже исполнилось семь лет, но никакого расположения к христовой вере он не выказывал, к большому огорчению и матери, и боярина Аристарха, имевшего на него большие виды. Впрочем, неудача со Святославом Аристарха не обескуражила. Время терпело, а княжич был еще слишком мал, чтобы вести с ним разговоры о вере. Свои усилия патрикий направил на киевских бояр и весьма преуспел в богоугодной деятельности. Погрузневший и постаревший боярин Жирослав теперь не выглядел среди ближников князя Ингера белой вороной. Уже до двух десятков бояр и старших мечников пополнили христианскую общину Киева и в этом заслуга Аристарха была несомненной. Росло количество христиан и среди простого люда. Двух христианских церквей городу уже не хватало и патрикий сейчас хлопотал о строительстве третьей. Князь Ингер, надо отдать ему должное, хоть и не выказывал расположения к Христу, но к его печальникам относился терпимо и даже защищал их от наветов волхвов. Последние доставляли Аристарху много хлопот, но с божьей помощью он разрешал все возникающие проблемы миром. И даже добился если не расположения, то во всяком случае терпимого отношения от Даджбогова кудесника Солоха, который обрел при великом князе Ингере большой вес, потеснив в сторону волхвов Перуна. Словом, патрикий был вполне доволен результатами своей деятельности в Киеве, и был немало удивлен, когда узнал, что, оказывается, есть и иное мнение на этот счет. И это мнение уважаемых людей донес до его ушей Иосиф, богатейший купец из славного города Итиля. Его приезд в Киев никого в окружении князя Ингера не насторожил. В Киеве хазарские купцы чувствовали себя почти как дома и не в последнюю очередь благодаря усилиям патрикия Аристарха, сумевшего убедить князя Ингера, что худой мир лучше доброй ссоры. И что утерянной Матархи, конечно, жаль, но война с каганатом ничего хорошего не принесет ни Руси, ни Хазарии.