Страница 61 из 115
— Снимаю.
— Кого?
— Чайку, лягушку...
Вера начала выбираться из воды, раздвигая осоку и кувшинки. Она выходила на берег в это утро, заблестевшее вдруг, потому что отгорел рассвет и показалось солнце. Нефедов оглянулся, увидел рядом Аркадия Павловича в кожаных шортах и панаме и показал на Веру:
— Моя жена!
Аркадий Павлович не сказал: мы ведь знакомы, он радостно развел своими длинными руками и крикнул раньше, чем Вера выступила из воды на берег:
— Здравствуйте, Вера, друг Любви и Надежды!
— Доброе утро, люди! — откликнулась она.
— Редкая красавица, — сказал Аркадий Павлович.
— Спасибо, — ответил ему Нефедов. — Порядок!
— Что вы имеете в виду?
— Тсс!
Вера подошла, и, чтобы показать, что у них свой, деловой разговор, Нефедов покашлял и неожиданно объявил:
— У вас, значит, кибернетика с психологией, а мы делаем новую свеклопосадочную машину!
— Ого! Интересно!
Над всем лагерем по радио колокольно раскатился голос культурника, призывающего записавшихся через десять минут на посадку в автобус. Вера побежала:
— Я быстренько оденусь!
— А я уже готов, — сказал Аркадий Павлович, приподняв целлофановый пакет с термосом и едой в бумажных свертках.
— Наша машина клубни мнет, — вздохнул Нефедов. — Директор хотел послать меня в совхоз, на словах доказать там, что машина хорошая, а я — сюда! Спасся бегством, благодаря Вере.
Аркадий Павлович вдруг помрачнел:
— Это стыдно.
— А что было делать?
— Воевать с директором. Вы — инженер!
— Рядовой, — ответил Нефедов, будто это извиняло его.
Аркадий Павлович посмотрел в упор:
— Без рядовых еще не выиграли ни одной битвы! Никогда и нигде! Во всей человеческой истории...
Подошла Вера в сарафане из джинсового материала и протянула мужу клеенчатую сумку:
— Это тебе нести.
— Нет, — ответил он, — я с вами не еду.
— Новости!
— Это Волга, это неповторимо! — первым включился в уговоры Аркадий Павлович, а Нефедов скорчился:
— Зубы... Сил нет! Думал, вытерплю, а...
— Господи! — заволновалась Вера. — Куда же ты?
— В райцентр, — еще труднее выговорил Нефедов и совеем уже непонятно промычал, что там он найдет врача и вылечится. — Пока вы сюда, я туда...
— Я виноват, — расстроился Аркадий Павлович. — Долго сидели у костра, и вас продуло!
— Что вы! — провякал в ответ Нефедов. — У меня это часто бывает. Вы посмотрите там за моими... Хорошо?
Он молча взял у Веры сумку, отдал Женьке и на опушке, с которой уезжал автобус, еще долго стоял печальным изваянием, прижав руку к щеке.
И не видел, как проталкивался автобус среди берез, иногда перемежавшихся соснами. Они росли в такой непроглядной лесной тесноте, что дорога скоро стала казаться тропой, а лесу все не было конца. И под колесами был не асфальт, а трава, и в старых колеях держалась свежая вода от дождя, отражая зелень листьев и хвои, и ромашки заглядывали в воду с обочин.
На пеньке у дороги сидел заяц — непуганый, хотя и большой, — до тех пор сидел, пока автобус не подкатил почти вплотную. Вера «щелкнула» раза три, как он длинными скачками убирался с придорожного пенька в березовую гущу. А главное, не увидел Нефедов терема, в котором рождалась Волга...
И какой умелец сколотил его, уснастив затейливой резьбой? Кто раскрасил? Маленькая сказочная избушка желтела на зеленой поляне среди рослых берез, и солнечные лучи перебирали их трепещущие листья. Вековая березовая роща шевелилась вокруг терема, накрытого острой крышей, как шлемом. А из-под него вытекал тонкий ручеек и тут же нырял в осоку...
У распахнутой дверцы терема толпились приехавшие. Одни входили, другие выходили. Вера навела на них фотоаппарат, и все повернулись к ней, быстро построили группу, обхватили друг друга за плечи, заулыбались, а потом стали давать адреса на мятых бумажках, а иногда на остатках от разорванных сигаретных пачек, чтобы когда-нибудь получить карточку.
В белой рубашке апаш между березами бродил турбазовский культурник, похожий на борца, и с равномерными паузами привычно торопил любопытных, поднося к губам дребезжащий мегафон. Его стальной голос звучал раскатисто и сурово, как будто он поднимал людей в атаку.
— Быстрей, товарищи, быстрей! Все слышали? — спрашивал он и сам себе отвечал: — Все до одного слышали!
Вера схватила Женьку за руку и обежала терем, а мегафон со стальной неумолимостью предупреждал за спиной:
— До конца осмотра осталось двадцать минут! Сколько? Двадцать! Все слышали? Все до одного!
Потом время непоправимо сократилось до десяти минут, и стальной голос, не задумываясь, опять спросил:
— Все слышали?
Вера опустила фотоаппарат и по глубокой, сроду не кошенной траве подбежала к культурнику.
— Зачем вы так?
— А как еще? — непредвиденно мирно осведомился у нее борец в распираемой всем телом рубашке. — Я, например, больше не знаю как. Особенно если фотографировать все подряд! Все, что вы захочете, все равно не снять. И дня не хватит. Очень жаль, но кто прав? Я прав!
Вера выслушала эту речь и облегченно вздохнула, когда выпуклая грудь культурника снова открыла белые стволы и зеленый мир, А культурник лениво, враскачечку отошел к автобусу, взобрался на подножку и продул мегафон.
— Внимание! Через пять минут трогаемся в обратный путь! Все слышали? Отдельно повторять не будем! — Вера не могла не оглянуться на него еще раз, а он улыбнулся ей. — У нас все рассчитано. Опоздаем на обед! Сознательные уже сидят, — и показал своим мегафоном на автобус, в некоторых окнах которого виднелись головы пассажиров.
— Ну и езжайте! А мы останемся.
— А на турбазу, — спросил удивленный культурник, соскакивая с подножки и двигаясь за Верой, — как?
— Пешком, — ответила она, уходя.
— Женщина! — позвал он покладисто, но Вера не оглядывалась, и он поспешно загремел в мегафон на всю приволжскую рощу: — Товарищ женщина! Вы шутите? Женщина пошутила!
К автобусу уже бежали люди, а Вера, успокоившаяся, в совершенно раскрепощенном состоянии духа, шла в терем, затягивая за собой и Женьку за его хрупкую руку.
Внутри все стены терема нежданно оказались исчерканными, как записная книжка, только беспорядочно, вдоль и поперек. Надписи делали цветными карандашами, словно их специально захватывали с собой, передавая об этой необходимости друг другу по всегда исправному голосовому телеграфу. Отмечали, когда и кто здесь побывал, из какого города. Полный адрес. Не стеснялись. Вроде старались не столько подивиться, сколько себя запечатлеть.
А кому это интересно, что был здесь, например, Редькин из Сызрани? Неужели ничего другого не могли придумать, кроме как отмечаться на стенах этого теремка, словно в домовой книге? Нет, придумал кто-то... К одной стене, возле двери, прибил косую полку, точь-в-точь как у школьной парты, положил на нее общую тетрадь, а на первой ее странице по-печатному написал — Вера прочла вслух, чтобы и Женька слышал:
— «Люди! Пожалейте стены. Пишите здесь».
— Напиши, что я тут был! — сейчас же потребовал Женька.
— Мед-пиво пил, — добавила Вера, листая страницы, пока не остановилась на одной. — Слушай! «Привела я сюда своих сынов. Всех трех. Их отец сложил голову на Волге, младшему тогда было два годика. Теперь у него свои детишки. И они тоже здесь. Все мы здесь. Пришли поклониться Волге и отцу. Тут все самое святое. Их мать Анохина Пелагея». Понял, Женька? — спросила Вера, помолчав.
Женька, ухватившись за кольцо перил в середине терема и привстав на цыпочки, силился заглянуть и увидеть, а что же там? Кольцо было никелированное, сияло на солнце, по-хозяйски проникавшем в терем, словно оно тут и обитало, а за кольцом темнела железная бочка. Вера, охваченная каким-то объяснимым, конечно, но не имеющим точных слов для своего названия волнением, оттягивая эту минуту, не заглядывала за кольцо, ждала умиротворенности, но сейчас пожалела Женьку, приподняла его. И сама заглянула. Вделанная в пол бочка была без дна, и там, внизу, в ней закипала бурая вода. Горбился, и бурлил первый ключ, из которого сочилась Волга.