Персонных дел мастер

— Сударь! — возмущенно начал было Никита, увидев, что в его убежище вошли без всякого позволения.— Если вы в столь поздний час пришли за деньгами, то вот вам задаток, а завтра я заплачу весь долг. — И он протянул домохозяину несколько сольди, полученных за случайный труд — всю вторую половину дня и вечер Никита таскал на тачках песок и кирпичи на стройке вместо заболевшего подмастерья.

— Оставьте эту безделицу себе на ужин, молодой человек!— Синьор Чирелли отодвинул деньги,— Лучше скажите: это Рафаэль?— Трость синьора уперлась в копию с Рафаэлевой «Мадонны со щегленком»,— И не говорите мне «нет»! Я ведь тоже был когда-то допущен в галерею великого герцога и стоял перед картиной божественного Рафаэля. Мы, итальянцы, все в душе художники, запомните это, молодой человек!

— Но, синьор Чирелли, сие только копия с картины великого Рафаэля,— пробовал было возразить Никита, благословляя про себя тот случай, который задержал хозяина перед чуланом.

— Зато какая славная копия! У вас такой верный глаз, синьор Никита. Ну признайтесь, положа руку на сердце, какой англичанин, а богатых лордов ездит в наш славный город все больше, отличит настоящего Рафаэля от подделки? И все эти знатные лорды так хотят увезти с собой из Италии именно Рафаэля. Между прочим, я на днях продал вашу «Обнаженную римлянку» одному англичанину за весьма приличные деньги, выдав ее за раннего Рафаэля!— Синьор Чирелли засмеялся мелким и дробным смешком, словно воробышек склевывал доброе зерно.— Так что вам стоит, синьор художник, поставить вот здесь, на обороте холста, в самом уголке, маленькое имечко — Рафаэль! А я через свою лавочку всегда найду вам глупого и богатого покупателя. И все разойдемся с миром: лорд уедет в Лондон, вы — в Москву, а я останусь на берегах Арно!— В возбуждении от предстоящей сделки синьор Чирелли даже поднялся со стула и схватил художника за руку. Но к его немалому удивлению, этот московит вырвал руку и, схватив палку, совсем по-варварски принялся выколачивать пыль из халата домохозяина, приговаривая по-русски:

— Это тебе, живоглот, за жадность! Это за подлость! А сие за то, что ты так плохо обо мне подумал!

На жалобные вопли синьора Чирелли на чердак поднялась его дородная супруга, и скоро дом наполнился такими криками, что сбежались все жильцы, а следом явились и жандармы, совершавшие вечерний обход, так что эту ночь Никита провел в квартальном участке, среди поножовщиков и бродяг — лаццарони. И всю ночь он не мог заснуть, думая, открыл или не открыл хозяин дверь в чулан, где стояла бесценная статуя. Ключ от замка чуланчика Никита, правда, всегда носил с собой, но что стоило синьору Чирелли сбить замок и проникнуть в кладовку? Он проворочался всю ночь и забылся тревожным сном только на рассвете.

А утреннее пробуждение было неспокойным: пропала последняя его ценность — нательный золотой крестик, матушкино благословение, которое он хотел пронести через все дороги войны.

Он пожаловался было на кражу усатому сержанту, но тот в ответ загоготал, как жеребец: «Го-го-го! У нищего мазилки золотой крестик!» Впрочем, золото есть золото, и сержант устроил повальный обыск среди заключенных. В лохмотьях одного грязного лаццарони и сверкнул золотой крестик.

— Вот оно, матушкино благословение! — вскинулся было Никита, но сержант молвил лукаво:

— Нужно еще доказать, чей это крестик. Сей почтенный синьор,—он показал па бродягу,—тоже ведь твердит, что и у пего была матушка! Истина мне дороже всего на свете, синьоры, так что пусть пока крестик побудет у меня! — И сержант опустил золото в свой широкий карман. А вслед за тем строго наказал Никите:— Не беспокойте меня боле вашими глупостями, иноземец! Сидите и ждите скорого и правого суда за насилие, учиненное вами над нашим синьором Чирелли.— Нет сомнения, на чьей бы стороне оказался сей скорый и правый суд, но заветная звезда в сей час заглянула вдруг в камеру, где томился Никита.

Сначала раздались громкие голоса, и среди них Никита, еще не веря, опознал громкий голос Сонцева, затем зазвенели засовы, и тот же усатый сержант льстиво попросил русского синьора Никиту выйти из камеры. Когда Никита перешагнул порог, жандарм успел сунуть ему нечто в руку. Никита разжал ладонь и увидел золотой крестик — матушкино благословение. А вслед за тем увидел улыбающегося Сонцева и господина Савву Рагузинского.

— Вовремя же мы явились в сие узилище, дабы вырвать тебя из лап альгвасилов! — Сонцев крепко обнял Никиту. У того голова пошла кругом: он видел то Сонцева, то улыбающегося посла, то усатого жандарма, который навытяжку стоял перед адъютантом великого герцога и, выпучив глаза, слушал звонкую речь офицера о вежливом обращении с иноземцами.

— Ба! Да в каком ты непрезентабельном виде, мой Бочудес! — рассмеялся тем временем Со о цен, в котором, как обычно, насмешка взяла верх над чувством.— Взгляни-ка на себя в зеркало!

Никита взглянул в жандармское зеркало и обомлел: кафтан был порван во время стычки с синьором Чирелли и его блистательной супругой, белая нательная рубаха была черной от грязи и тоже порвана, под глазом красовался здоровенный синяк от жандармской длани.

— А ведь Мари Голицына требует сего Рафаэля в снятое ею палаццо!— обратился Сонцев к Савве Рагузинскому.— Не можем же мы представить перед очи ее светлости этакого лаццарони. Придется тебя, мой милый, сначала отмыть и отскрести от грязи! И благослови жадность сего альгвасила. Товарищам его не понравилось, что сей сержант не поделился с ними золотом твоей матушки,— вот они и сообщили в канцелярию великого герцога, что схвачен, мол, и сидит на съезжей некий российский Тициан. А здесь, к твоему счастью, господин Савва заглянул в канцелярию — вручить тебе государев пансион. Пришли тебе наконец денежки из Петербурга! Ну да и я заскочил к тебе часом, по известному тебе делу... — И здесь вдруг Никита вспомнил о томящейся в чулане статуе прекрасной Венеры.

— Едем, немедля едем!— Никита совсем даже невежливо первым вскочил в карету Сонцева и крикнул кучеру:— Погоняй!— И, обернувшись к Сонцеву, объяснил опасность, которая грозила статуе Венеры.

Перепрыгивая через три ступеньки, он взлетел на свой чердак и первое, что увидел,— крепкий замок на дверце чулана. Синьор Чирелли явно посчитал, что там, кроме пыли, у бедного художника ничего нет, и не стал возиться с замком. Зато все холсты мастера исчезли. Но что значат его работы перед знаменитой Венерой!

Никита распахнул дверцу чулана, и потрясенный Сонцев увидел прекрасную статую.

— Ай да Петька Кологривов! Поймал жар-птицу за хвост!— восхитился Сонцев.— Да и ты, сударь мой, молодец! Сохранил статую. Чаю, Россия и государь заслуги твоей не забудет! А пока вот тебе окроме пансиона золотые ефимки от брата твоего Романа! Я ведь в Италию на корабле с русской красной икрой приплыл, и вел тот корабль приятель твой Джованни!

На другой день умытый и щегольски наряженный Никита, после того как вещи его были перевезены в новую мастерскую (при появлении адъютанта великого герцога синьор Чирелли безропотно возвернул все холсты художника), вошел в малую полутемную гостиную старинного палаццо, в углу коей белел мрамор Венеры, а рядом сидела белокурая красавица, напоминавшая распустившуюся розу, в которой он сразу и не узнал прежнюю вертушку и капризницу Мари Голицыну.

«Владычествует четырьмя!»

Гангутская виктория укрепила владычество России в Финском заливе, куда ныне шведский флот боялся и нос сунуть, русские овладели всей Финляндией, с Аландских островов создавали прямую угрозу коренным шведским владениям. И все же прямой десант под Стокгольм был невозможен, пока в открытом море стояла шведская эскадра, а русский линейный флот, был еще малым дитятей. Шведам в открытом море надобно было немедля создать противовес, и мысли Петра снова обращаются к Дании и совместной высадке русских и датских войск на южное побережье Швеции, в Сконе. Тем паче что датчане после Гангута сами стали призывать русских. Десант в Сконе стал еще более возможным из-за великой перемены в английских делах. Там после кончины королевы Анны в 1714 году партия вигов пригласила на английский престол Георга I, курфюрста Ганновера. Династию Стюартов в Англии сменил Ганноверский дом. Однако уже в 1715 году сын Якова И Стюарта, претендент, высадился в Шотландии и с помощью своих сторонников — якобитов поднял мятеж. Одно время вся Шотландия оказалась в его руках, и новая ганноверская династия зашаталась, не успев поцарствовать и года. И здесь Карл XII устроил сам себе новые, на сей раз дипломатические, Бендеры, вступив в открытые сношения с партией якобитов. В Лондоне тотчас о том демарше свей-ского короля стало известно, и в ответ Англия послала на Балтику мощную эскадру под командой адмирала Норриса. К своим союзникам — англичанам присоединились и голландцы. Так что летом 1716 года в Копенгагене собрались сразу четыре союзные эскадры — русская, английская, голландская и датская.