Страница 23 из 135
Далеко не все из них собирались идти в духовное звание. Мы никому не отказывали. Через эту молодежь мы осуществляли свое идейное влияние на остальные школы. Новые учебники для школ взамен советских нам удалось, в конце концов, выписать из Риги через ту же фельдкомендатуру. Это были учебники на русском языке, что чисто механическим путем разрешило в отрицательном смысле вопрос о белорусизации школ. После получения учебников немцы больше не стали настаивать на обязательном преподавании всех предметов по-белорусски.
Д. Укрепление религиозной жизни в результате непрерывного кропотливого труда продолжалось своим чередом. К ранней весне 1943 года параллельно церковному отделу горуправы, ведавшему по преимуществу сношениями всех имеющихся в городе вероисповеданий с оккупационными властями, было создано независимое церковное учреждение «Православное епархиальное управление». Все должности в нем были выборные, подчинялось оно смоленской епископской кафедре. Попытка этого учреждения установить непосредственную связь с митрополитом Германским и Берлинским Серафимом[114], однако, не удалась, немцы сказали, что это категорически запрещено[115]. Со своим епископом мы сносились письменно и через нарочных из числа командировочных.
Ремонт храма все время шел полным ходом; уже к началу лета 1943 года успели открыть два новых. К тому же времени окончательно оформился организационно и признан юридически женский монастырь с 35–40 монахинями. К осени в монастырь удалось с необычайным торжеством перевезти из Витебска мощи основательницы этого самого монастыря св. Евфросинии, княжны Полоцкой, которые раньше хранились у большевиков в антирелигиозном музее. Недостаток в священнослужителях поставил перед епархиальным управлением вопрос об организации пасторских курсов, о которых уже было сказано выше.
Е. Расширение и довооружение крестьянской самообороны было и осталось нашей постоянной, неустанной заботой. После стольких, почти бесплодных, трудов нас наконец посетил в этом отношении неожиданный успех. Вскоре после городского кризиса зуевская цитадель действительно подверглась большому нападению партизан. Плохо бы пришлось крестьянам, если бы они располагали только теми восемью винтовками, на которое первоначально было выдано разрешение фельдкомендатуры. Партизаны, очевидно, не ожидали серьезного сопротивления. Бросив на эту операцию несколько десятков хорошо вооруженных людей, они был уверены в легкой победе. За ближним лесом они оставили свои подводы, на которых приехали и посредством которых собирались везти назад пленных и награбленное имущество.
Благодаря угрожающим письмам и некоторым другим признакам, Зуев ждал нападения и хорошо подготовился к нему. Только незначительная часть его «вооруженных сил», какие-нибудь семь — восемь человек, оставалась на ночь в деревне и держала оборону в окопах по околице. Остальные составляли силу главного подвижного ударного отряда под командой самого Зуева. Эти последние с наступлением сумерек уходили куда-нибудь на опушку леса в овраг или в придорожные кусты. Секреты были расставлены со всех сторон в достаточном количестве. Для связи служили мальчишки-посыльные по двенадцать — пятнадцать лет.
Когда неосторожно продвигавшийся в темноте отряд подвыпивших партизан стал приближаться к деревне Гендики, Зуев со своим ударным отрядом бесшумно пошел вслед за ними. У околицы партизаны оказались между окопами первой линии обороны спереди и ударным отрядом — с тыла. Это был, конечно, самый подходящий момент для начала военных действий. Раньше, чем партизаны успели что-либо сообразить, несколько дружных залпов в упор выкосили их ряды чуть ли не до полного уничтожения. Оставшиеся в живых бросились врассыпную — кто куда. Пленных не брали, все было кончено буквально в несколько минут. Винтовки, автоматы, ручные гранаты, пистолеты и один ручной пулемет стали легкой добычей победителя. У Зуева потерь не было. Эта операция, наглядно показавшая серьезность партизанской опасности и эффективность крестьянской самообороны, дала нам возможность вырвать у немцев разрешение еще на 50 винтовок, на несколько автоматов и пистолетов, а также на ручной пулемет. Дальнейшее развертывание крестьянской самообороны было таким образом сразу обеспечено.
Ж. Попытка облегчения участи военнопленных была запроектирована группой еще очень давно. Но дело это было нелегкое, и другие события городской жизни его сильно задерживали. О. Иоанн, проникнув в лагерь военнопленных на предмет удовлетворения их религиозных нужд, подвергся сначала со стороны русской администрации лагеря, назначенной немцами среди самих же военнопленных (так называемая лагерная полиция), ожесточенной травле. Лишь путем длительных усилий упорный священник добился возможности беседовать без помехи с отдельными заключенными и таким образом сблизиться с ними. Сколько дней потратил он для этого перехватывания людей на дорогах или разыскивая их где-то на работе в городе, знает один Бог.
В лагере говорить свободно с заключенными было невозможно: там царил чудовищный красный террор. В лагерях полновластно распоряжалась лагерная полиция, которая сплошь состояла из бывшего политсостава. Эти люди действовали в контакте с лагерным немецким начальством и помогали ему красть и так уже скудные пайки заключенных. Больше всего они боялись какого-либо доброжелательства между военнопленными и немцами. Путем докладов, лжи и изыскания фактов они старались всячески ожесточить немцев. Действуя от имени немецких властей, они, в свою очередь, всячески издевались над военнопленными, пытаясь таким образом довести последних до отчаянных поступков. Одним словом, в лагере происходило почти то же самое, что и в городе, только в еще худшей, еще более страшной редакции. Это был настоящий ад. Отнимание у голодных людей пищи или бессмысленная порча ее, страшное избиение резиновыми палками и другие необычайно жестокие и при этом совершенно не заслуженные наказания происходили по преимуществу от своих, а не от немцев. Критическое отношение к советской власти каралось тихой смертью. Только после отстранения коммунистов от власти в городе группа смогла предпринять какие-то решительные шаги и в отношении лагеря военнопленных. Благожелательность фельдкомендатуры и свежее впечатление в немецких военных кругах от городских событий премного тому способствовали.
Сначала в лагере произошла смена немецкого начальства, затем из него сразу же удалили всю русскую полицию. С остальными негодяями, а их было немало, военнопленные расправились в первую же ночь сами, немцы этому не препятствовали. Несколько позднее общими усилиями удалось добиться от немцев разрешения собирать для лагеря продовольствие в городе (главным образом, картофель и другие овощи). Но этого, конечно, было недостаточно, поэтому картошку возили время от времени и прямо из городских складов, что было, конечно, уже незаконно. «Хищения» картошки покрывали общими усилиями сотрудников продовольственного отдела. Еще позднее имели место отдельные случаи полного освобождения военнопленных из лагеря или перевода их на работу во вспомогательные команды при немецких военных учреждениях. Но и то и другое коснулось, конечно, ничтожного меньшинства. Что сталось с лагерем при последнем отступлении немцев, мне не известно.
К описываемому времени относятся еще два общественно-политических мероприятия, о которых я считаю необходимым сказать именно здесь несколько слов. Речь идет о раскопках развалин «архитектурного ансамбля» НКВД в Полоцке и о раскопках братских могил прибалтийских народностей около города Улы.
О раскопках развалин комбината НКВД, разрушенного авиабомбами и пожаром еще в 1941 году, неоднократно ходатайствовали перед горуправой многие жители города. Эти раскопки позволили наконец открыть для всеобщего обозрения много «чудес» коммунистического правосудия, как-то: бассейн для холодной воды, при помощи которого при длительных допросах заключенного по нескольку раз подряд то топили, то опять откачивали; камеры, в которых «поджаривали» или наоборот — подмораживали людей, желая их заставить отдать спрятанное золото; «операционную», где над людьми с целью пытки производились разные «хирургические» операции и многое-многое другое. Лица, оставшиеся в живых после допросов и проживавшие при немцах в Полоцке, рассказывали, что все эти «операции» и «чудеса» производились под наблюдением и руководством молоденькой женщины — врача, исчезнувшей из города в первые же дни после прихода немцев.