Страница 72 из 115
— Чего? Как это?
— Я устал говорить и думать, как она. Устал думать.
Клара опять поднесла к губам бутылку — только бы одолеть эту мерзкую, ненавистную дрожь. Чувство такое, словно собственное тело отдаляется от тебя, выходит из твоей власти и не желает больше слушаться.
— Я тогда вступил в армию, лапочка, — сказал Лаури. — Вернулся в Штаты и пошел добровольцем, как раз вовремя.
— Это как же?
— Побывал в Европе — знаешь, где Европа? Мне нужен человек, который этого не знает.
Лаури сказал это без улыбки. Погладил локоть Клары, плечо; она не отстранилась, следила, как движется его рука по ее загорелой коже. Пальцы его поросли светлыми волосками, и ей показалось — она их помнит, да-да, ей знаком каждый волосок. Ногти у него крепкие, в молочно-белых крапинках и не совсем чистые. Лаури посмотрел пристально, удивленно:
— Ты очень изменилась, Клара. Теперь ты настоящая женщина.
Она отвела глаза.
— Я понимаю, почему он тебя любит. И не осуждаю его. Но он женат, у него семья… он ничего не сможет для тебя сделать. Ты и сама понимаешь. Ты никогда не сможешь войти в его дом, у тебя нет с этими людьми ничего общего. Он на тебе не женится.
— Заткнись.
— Клара, ты же знаешь, я прав.
— Он меня любит. И какое твое дело…
— Но сидеть тут и ждать чьей-то смерти… ждать, чтобы умерла женщина, которую ты даже не знаешь.
— Не знаю, а все равно ненавижу! — вскинулась Клара.
Это его позабавило.
— Как же можно ненавидеть, если ты ее не знаешь?
— Когда она умрет, он на мне женится.
— И тебе правда хочется стать его женой?
— Хочется.
— Не верю.
— Ну и пошел к чертям! И откуда ты такой взялся? Тебе все подавай готовенькое… даже сына, вон такого мальчонку — и то подавай. Верно? — Она задохнулась, испытующе поглядела на Лаури. Казалось, вот сейчас случится что-то ужасное, непоправимое.
— Ну, раз это твой ребенок… — неопределенно сказал Лаури, и от этого им словно стало немного полегче друг с другом. — Спокойный мальчуган, тихий.
— Он крепкий и растет быстро. И смекалистый.
— Я сразу увидал, что это твой сын…
— Лаури, ты зачем приехал?
— Я давно собирался. Я ведь тебе писал, ты получила письмо?
— Какое письмо?
— Из Мексики.
— Никакого я письма не получала.
— Уж наверно, получила.
— Нет, не получала.
— Что же, этот негодяй не отдал тебе?..
— Нет. — Клара закрыла глаза руками. — Про что ж ты писал, про свою жену? Приглашал на свадьбу? — Опустила руки, посмотрела на него в упор. — Ты писал, правда? Уж и не знаю, верить тебе или нет… Женился там, и вообще…
— Не надо быть такой ревнючей, лапочка. Столько времени прошло, а ты все такая же ревнючая.
— Ничего не ревнючая. Плевать я хотела.
— Мне казалось, что мне нужна женщина совсем другого склада, вот и все. Вы с ней так не похожи, что дальше некуда… лапочка, если б ты была рядом, ни один мужчина и смотреть бы на нее не стал. Но я думал, мне кое-что другое надо, а оказалось, совсем мне это не нужно.
— А теперь тебе, значит, нужно дурочку, чтоб не умела говорить и не приставала, — сказала Клара. — Такую нужно, чтоб переспал с ней и забыл, верно? И ты знаешь: когда бы ни приехал, тебе всегда рады, так какого еще черта? Она-то тебя враз выгнала.
— Неправда.
— Хороши муж с женой, черт возьми!
— Не надо так сердиться, Клара.
— А я не сержусь.
— Допивай-ка свое пиво.
— Не хочу. С души воротит.
Лучше вот так держаться, грубить, это его немножко смешит. Она не решалась подолгу смотреть ему в лицо. Все равно как смотреть на огонь, на ослепительно яркий свет: миг — и посередине всплывет темное пятно, и тогда уже вовсе ничего не увидишь.
— Так вот, я ее оставил, вернулся в Штаты и пошел добровольцем в армию. Был в Англии, потом во Франции. Когда-нибудь я тебе расскажу, что там случилось.
— И ты все время там был?
— Два года.
— В армии? Это правда?
— Ну конечно.
— А я ничего не знала… Вдруг бы тебя убили?
Лаури невесело засмеялся:
— Кое-кого из нас и убили.
— Но тебе же нельзя умереть, Лаури. Как же… вдруг бы ты…
Ей не хватило слов. Это так близко, так страшно: вот он, Лаури, и он может умереть, а сам этого, пожалуй, просто не понимает. Он взял у нее из рук бутылку, отставил, притянул Клару к себе на колени.
— Так ты бы за меня тревожилась, лапочка?
— Да, Лаури.
— И ты не получала того письма?
— Нет. Не получала.
— А скучала обо мне?
— Да.
— Хотелось тебе, чтоб я был тут, с тобой?
— Да.
— А как же Ревир?
— Он меня любил, он обо мне заботился…
— А ты его любишь? Или хоть любила?
— Не знаю.
— Тяжело это было, что родился ребенок, а ты не замужем?
— Нет. Я про это и не думала.
— И не огорчалась?
— Нет.
— Так ты что же, хотела ребенка?
— Ясно, хотела.
Лаури откинул волосы у нее со лба, пригладил ладонью. Посмотрел на нее так, словно она не рядом, а где-то далеко. Помолчал минуту, спросил:
— Может, это мой малыш, а?
Губы ее дрогнули от неожиданности.
— Нет.
— Похож он на Ревира?
— Больше на меня.
— Я когда-то знал Ревира, — сказал Лаури. — Я тебе об этом не рассказывал, но мои родители были вроде твоих, только отец сам нанимался батрачить. Переходил с фермы на ферму, и отовсюду его выгоняли. Под конец он сбежал, а нас бросил, и мать отвезла нас, ребят, к своей матери. Мне тогда было четырнадцать. Одно время отец работал у Ревира… Я тебе раньше не говорил.
— А я думала…
— Мы с тобой одной породы, только я поездил по свету, старался кое-что понять и даже нарвался на пулю, а ты осела на одном месте и получила все, чего хотела. И цветы у тебя очень славные, лапочка, — Лаури поцеловал ее. — Просто сказать не могу, как они мне нравятся. И дом нравится. Если бы мне раньше не сказали, чей это дом…
— Лаури, а я думала… я думала, твои родные…
— Просто подонки, лапочка, самая последняя голытьба.
— Да ведь у тебя машина была хорошая и денег вдоволь…
— Я помогал одному типу возить контрабандой виски. Родных тогда уже никого не осталось.
— Ты возил виски? Вот оно что! — Клара не сдержалась, в голосе ее прозвучало удивление и разочарование.
— Потом я это бросил, затеял одно дело в Мексике. У меня было несколько тысяч долларов, я их взял у того мерзавца, на которого работал, и затеял одно дело… настоящее дело… и ничего не вышло. Слишком я мало знал. Вот тогда я ее встретил…
— Жену свою.
— Она вроде как бродяжничала, но все-таки она еще и учительница, могла сказать — вот, есть у меня занятие. Родные все подсылали к ней разных людей, хотели вернуть ее домой — она тогда жила со мной, может, и замуж за меня вышла им назло, чтоб отстали. Она мне говорила, что я только сам себя обманываю, жизнь у меня дурацкая: гоняю по свету, а ни к чему не пришел… Она права, конечно, ну и к черту.
— Ничего она не права…
— К черту.
— Ты сказал, в тебя стреляли?
— Ничего страшного, вот тут ногу прострелили.
Клара тронула его ногу выше колена.
— Зажило?
— Теперь уже зажило.
— А очень больно было?
— Не знаю…
— Ох, господи, Лаури…
— Что такое?
— Ты был на войне, и всякое такое, тебя ранило… а я ничего не знала…
— Мало ли народу ранило. В людей и сейчас стреляют, в эту самую минуту. Или бомбят, в куски разносят — еще того лучше. Не желаю об этом говорить.
— Ты лежал в больнице?
Губы Лаури дернулись, будто ему надо было отведать какой-то гадости, и Клара не стала добиваться ответа. Он молчал. Она не рассердилась. Спросила:
— Удивился ты, когда узнал про меня?
— Нет. Хотя, пожалуй, удивился.
— А что ты думал?
— Думал, ты уже уехала отсюда. Или, может, вышла замуж.
— Я все равно что замужем.
— Ну, не совсем.
— У меня ребенок.
— Ревир не живет с тобой под одной крышей, лапочка. Часто он приезжает?