Страница 111 из 187
Выдержать можно. Зато с утра до вечера он будет здесь совершенно один. С тех пор как он в армии, не было ни единого дня, когда он мог позволить себе такую роскошь.
— Не будешь потом ворчать, что я поставил тебя на эту работу? — спросил санитар. — Ты прямо говори.
«Я ее у вас не просил!» — хотел сказать Кадзи, но вовремя сдержался.
— А разве никто из больных здесь не работал? — спросил он.
— Работали. Был тут один, ефрейтор, что ли… Шум поднял. Жарко ему, видите, сил нет. Вранье, вовсе не в этом дело. Просто сидел тут один-одинешенек целый день, ну и дошел. Вот я и подумал, чего доброго, и ты запоешь ту же песню.
— Не запою.
На толстых губах санитара появилась удовлетворенная улыбка.
— Я тебе как-нибудь бутылочку лимонада подброшу.
— Если можно, лучше бы карандаш и бумагу…
— Чего писать-то?
Кадзи промолчал. Может быть, это будет рукопись вроде той, что ему когда-то передал Ван Тин-ли. Но кто ее станет читать?
Мидзугами, ухмыляясь, поднял вверх мизинец.
— Любовное послание?
— Угадали.
— Ладно, принесу.
Уже в дверях санитар оглянулся:
— Конечно, здесь жарковато, а все же не в пример прохладнее, чем под обстрелом… — И расхохотался своей шутке.
— Куда направили мою часть? — спросил Кадзи.
— Как водится, в N-ском направлении… Филиппины, Окинава — все это такие местечки, что будь у тебя хоть тысяча жизней — не хватит! Так что тебе грех обижаться.
— Ясно…
Кадзи смотрел на дверь, за которой скрылась грузная фигура санитара. Отныне ему, Кадзи, предстоит входить и выходить в эту дверь. А товарищи по роте как перешагнули за порог казармы, так и конец… И простодушному крестьянину-переселенцу Таноуэ, и любителю соленых словечек, бывшему коридорному Сасе…
И все же кто знает, Где она — развилка на дороге судьбы? Уж после того, как многие погибнут, оставшиеся в живых поймут: вот тогда-то, именно в ту минуту и решалось, кому жить, а кому умирать…
5
— Знаешь, я решил раздобыть в туберкулезном отделении мокроту… — радостно прошептал Исии, тот самый, что набросился на Кадзи, когда сдали остров Сайпан. Для Исии все надежды теперь были на возвращение в Японию. А единственный способ достичь желаемого состоял в том, чтобы достать мокроту туберкулезного больного и представить ее на анализ, выдав за свою. А потом ждать.
Вовсе не обязательно отправят на родину. Это он понимал. Но, во всяком случае, подержали бы здесь несколько лишних месяцев. А тем временем, кто знает, могло и посчастливиться. Отправка на родину — предпосылка для увольнения из армии вчистую. Исии уже давно продумал весь этот план.
— А на твою долю достать? — шептал Исии, стараясь уловить выражение лица Тангэ.
Тангэ отказался.
— Почему? Вот чудак! Ждешь, пока отправят обратно в часть?
— Ждать не жду, а только не надо, — отмахнулся Тангэ.
Больше Тангэ ничего не сказал. Во-первых, даже если все сойдет, это еще не означает обязательной отправки на родину. А во-вторых, возвращение в Японию само по себе вовсе не гарантирует ни свободы, ни возможности остаться в живых. Скорее наоборот. Если, например, здесь, на границе, наступит затишье, то еще больше шансов выжить, чем в самой Японии. Но Тангэ не стал говорить об этом Исии, пусть мечтает.
Исии предложил Тангэ действовать заодно, опасаясь, как бы его план не открылся. Но когда Тангэ так решительно отказался, того охватила тревога.
— Послушай, смотри не проговорись! — Лицо Исии приняло жалкое, умоляющее выражение. Он не ожидал, что Тангэ откажется вот так, наотрез.
— Болван! — буркнул Тангэ. — Зачем тогда болтаешь кому придется? Действуй в одиночку да помалкивай. Удастся тебе попасть на родину — что ж, порадуюсь за тебя. Но только в Японии, в деревне, к чахоточным относятся хуже, чем к зачумленным. Ты об этом подумал?
Исии кивнул. Ну и пусть их сторонятся, все лучше, чем служба в армии. Здесь ему все ненавистно. Не думал он, когда призывался, что придется расстаться с армией таким вот способом… А сейчас он считает — лучше чахотка, чем такие муки.
— А насчет отношения… — сказал он, не глядя на Тангэ. — Мне бы вернуться к себе в деревню. Ясное дело, забот немало. Во-первых, придется думать, как прокормиться, во-вторых, когда узнают, что я демобилизовался по болезни, так по нынешним временам, пожалуй, не очень-то ласково встретят. Все это правильно… Но только будет меня и хорошее ждать, не одно плохое. Есть одна живая душа, которая обрадуется моему возвращению. Приеду, заберу ее, и подадимся вдвоем куда-нибудь в большой город, где никто нас не знает.
— Жена, что ли?
— Нет еще, покамест не жена. Договорились только. Уедем в город, а там хорошо бы открыть какую-нибудь маленькую торговлю. Такую, чтоб, как ни повернется война, в накладе не остаться. Я ведь, знаешь, и работать умею! Мне бы только начать свое дело…
Лицо Тангэ озарилось добрым, приветливым светом.
— Ты смотри с этой с мокротой… Осторожно. А пуще всего берегись чужих языков. Сам понимаешь, все норовят попасть в отправку, поэтому выслуживаются…
На следующий день в обед в палату вошел Мидзугами в одной рубашке, без кителя, а следом еще один санитар в белом халате. Мидзугами указал на койку Исии. При виде незнакомого санитара, у Исии забилось сердце. Все в порядке! Его переводят в туберкулезное отделение.
Санитар быстрым шагом двинулся к нему.
— Ты?
— Так точно…
Он едва успел ответить. Град пощечин, от которых нельзя было увернуться, обрушился на него.
Санитар схватил его за ворот рубахи, приподнял, поставил на пол и ударил теперь уже кулаком. Еще.
— Какого года службы?
— Третьего… — ответил Исии, утирая кровь из носа.
— Ты что же, скотина, воображаешь, что здесь круглые дураки сидят? Морочить нас вздумал? А если не терпится чахотку заполучить, так я тебя так вздую, мерзавца, что ты и в самом деле начнешь харкать кровью!
Исии сносил побои покорно. Конечно, его выдали в туберкулезном отделении. Удары, посыпавшиеся на него, сокрушили в прах все, все надежды.
Санитар, знавший, как видно, приемы дзюдо, ухватил Исии за ворот и рукав халата и пинком опрокинул на койку.
Кадзи, застыв в дверях, молча наблюдал эту сцену.
Первым не выдержал Тангэ.
— Эй, ты, не знаешь, что ли, как положено обращаться с больными? — бросил он незнакомому санитару.
Тот сначала растерялся. Но когда увидел на табличке на койке Тангэ всего-навсего: «Рядовой 1-го разряда», весь побагровел.
— Санитар, конечно, старше по званию, чем рядовой, — не дав ему опомниться, продолжал Тангэ, — а все же не больно-то задавайся! Хочешь наказать — наказывай по уставу. Да только ничего ты с ним не сделаешь, разве что отправишь до времени обратно в часть. Или, может, ты намерен изуродовать человека, чтоб он в строй не годился? Что ж, валяй, но только учти: на вечерней поверке вся палата против тебя покажет!
Вмешался Мидзугами. На него было жалко смотреть. Чуть не силой он стал тянуть санитара из туберкулезного отделения к дверям.
— Не знаю, в чем провинился Исии, — продолжал Тангэ, обращаясь теперь к Мидзугами, — но, видно, виноват, раз господин санитар так обозлился. А только скажи ему, пусть он действует, как положено. Здесь больные, понятно? И издеваться над собой мы не позволим!
К этому времени сочувствие всей палаты было уже полностью на стороне Тангэ.
Мидзугами кое-как удалось увести незнакомого санитара. Кадзи подошел к Тангэ. Тот встретил его улыбкой.
— Такая уж натура дурацкая… Знаю, что себе же во вред действую, а не могу сдержаться.
— Ты поступил замечательно! — сказал Кадзи.
— Какое там замечательно! Выпишут раньше срока. И меня, и этого Исии — вот и все.
Исии лежал, скорчившись на своей койке, обхватив голову руками.
6
Когда Кадзи отворял дверцы котла, подвал утопал в горячем пару.