Страница 60 из 65
— Отличная будет квартирка. Отличная!
— Ну, а как все же насчет нейтронной бомбы? — спрашиваю, чтобы напомнить, что кроме них за столом есть еще и я.
Он недоуменно поглядел на меня.
— Что?
— Я спрашиваю, как с нейтронной?
— А! Мы ее запретили. Не волнуйся, ты от нее не пострадаешь. Мы не допустим! — сказал и продолжает разговор с Лилей.
Сердиться не надо. Валерий шутит. У него хорошее настроение, так почему бы ему и не пошутить?
— Да, папа, позвони Кунгурову, скажи, что я согласен заняться его материалом.
— А почему ты не позвонишь?
— Ну, так будет солиднее. К тому же, в тот раз ты сам хотел поскорее сообщить ему.
Ну что ж, пусть будет солиднее. Я набрал номер.
— Да-да, — тут же отозвался Игорь, будто он все время сидел и ждал моего звонка.
— Все в порядке, — сказал я ему. — Валерий ознакомился с твоими материалами.
— Ну, я ж тебе говорил, ему должно понравиться. Когда ж он теперь засядет вплотную?
— Сейчас спрошу. Валерий, ты когда засядешь вплотную?
— А, черт! — негромко выругался Валерий и взял у меня трубку. — Привет, Игорь Петрович! Да, я посмотрел ваши материалы. Конечно, никакого романа не выйдет, но книга все же может получиться. Этакого эпистолярного плана. Но такая работа займет немало времени. А я занят. У меня своих писательских дел сверх головы. Да еще секретарская работа в Союзе... Да нет, дело не только в соавторстве. Это само собой. Впрочем, этот разговор не по телефону. Хорошо, приезжайте. Нет, сегодня я занят. Давайте на завтра, между шестью и семью вечера. До свидания! — Он положил трубку, походил в раздумье по комнате, закурил.
— Так что, едем или не едем? — спросила невестка. Она стояла перед зеркалом, поправляла прическу.
— А ты уже готова?
— Да... — Лиля повернулась на каблуке перед Валерием. Она конечно, эффектна, тут ничего не скажешь. Есть в ней современная стать. Длинноногая, с небольшой грудью. Волосы у нее ровной полосой опускаются до плеч. Синие тени на веках, и от этого глаза кажутся более светлыми, чем на самом деле. И красив крупный рот с удивительно белыми зубами.
— Что ж, тогда идем.
И они ушли.
— Даже не спросили, занят у нас вечер или нет, — сказал я жене. — Может, мы с тобой собирались куда-нибудь.
— Меня Валерий спросил. Я никуда не собираюсь.
— А я, может, надумал к Ирине съездить.
— Что ж, очень хорошо сделаешь. Бедная девочка, я не могу без слез о ней думать. Ведь надо же, какую неудачную партию себе выбрала. Она и Лиля, обе искусствоведы, подруги, но это небо и земля. Ирина по сравнению с ней просто бедная родственница.
— Не всегда и Лиля хорошо одевалась.
— Да, но зато теперь как одевается, а Ирина? Когда Ирина будет так одеваться? До сих пор Дмитрий простой редактор. И когда он пробьется в главные, и пробьется ли?
— Но ведь не все же главные, надо быть кому-то и рядовым.
— Так может говорить только бездушный человек. Неужели тебе не жаль своей дочери?
— Не понимаю, почему надо жалеть. Нормальная жизнь, нормальная семья. Сыты, одеты. Дмитрий много работает, не пьет.
— Только еще не хватало, чтобы пил. А что много работает, так как ему не работать. Двое детей. А, говорить с тобой! Съезди, посмотри, как там она. Бедная девочка...
Ирина живет на Островке — так в просторечии называют новый район за рекой. По старым масштабам — это целый город из высоких белых зданий. В одном из таких домов живет Ирина.
Она была дома. Такое не часто случается. Как правило, допоздна задерживается на работе: заседания худсовета, выезды в мастерские художников. Но сегодня дома. И зять дома. Впрочем, он все вечера проводит дома: то редактирует рукописи для издательств или журнале, то литературно обрабатывает мемуарные материалы. Все время в работе. Сутуловатый, раньше времени поседевший. Было как-то — попытался стать литератором, даже съездил в Астрахань, в дельту Волги, и написал очерк, но почему-то не напечатали... Только на минуту он отрывается от своей работы, чтобы поздороваться, и снова садится за письменный стол.
— Извини, срочная работа, — говорит он, склоняясь над рукописью.
— Да-да, — понимающе говорю я.
— Как хорошо, что ты приехал, — говорит Ирина, — а мама?
— Осталась с Николкой.
— А где же Валерией с Лилией? — В ее голосе звучат раздражение и ревность. Давно уже нет между нею и Лилей тех дружеских отношений: когда-то они были подругами. Собственно, Ирина и познакомила Лилю с Валерием.
— Куда-то ушли.
— Безобразие! Сделали из мамы домработницу. А ты чего, папа, смотришь?
— А что я могу сделать? Уж так у нее самой заведено.
— Нина, Боря, идите поздоровайтесь с дедушкой!
Нине четырнадцать лет. Она целует меня, привстав на цыпочки. Борису десять. Он молча подает руку, целоваться не любит. И если кто его поцелует, то долго вытирает рукавом щеку.
Вот досада, я ничего не привез им. Нина и не ждет, а Борис выжидающе смотрит на меня и неожиданно застенчиво улыбается.
— Дедушка, ты не смог бы достать мне жевательной резинки? Наверно, у Коли есть. А то ребята в школе жуют, а у меня нет.
Я вспоминаю, — действительно, Николка часто жует.
— Хорошо, я попрошу у него.
— Ни в коем случае! — резко говорит Дмитрий и обращается к сыну: — Ты же не жвачное животное.
— Да, у ребят-то есть, — обиженно тянет Борис.
— Мало ли что у кого есть. Надо рассчитывать только на себя. А попрошайничать нечего!
— Да ведь он мне не чужой, — говорю я.
Ирина делает мне знаки, чтобы я не спорил.
— А я говорю, не надо! — поворачиваясь к нам лицом, гневно говорит зять. — Не надо унижать моих детей!
— Ну, хорошо, хорошо, — успокаиваю я его.
— Ирина, приготовь чай, — говорит он. — А ты, Боря, иди делать уроки. Никто их за тебя не сделает.
Боря, опустив голову, ушел в свою комнату. Зять, глубоко затягиваясь, снова склонился над рукописью. Ирина ушла на кухню.
— Над чем трудишься? — немного выждав, спросил я.
— Да вот предложили причесать эту пухлую кипу, — он показал на объемистую рукопись. — Вот и причесываю. Месяца за три сделаю. Рублей пятьсот заработаю.
— Ну, если такая большая работа, почему бы тебе не стать соавтором?
— Почему большая? Нормальная. А для того чтобы быть соавтором, надо вместе писать... Но извини, мне надо работать. — И он склонился над столом.
Пришла Ирина, села со мной рядом на диван.
— Я с тобой, папа, вот о чем хочу поговорить. Даже хотела поехать. Все же нам надо как-то договориться насчет дачи. Почему мы должны жить на веранде, а Валерий в доме? Ты же знаешь, даже в июне бывает холодно, а в сентябре уже заморозки. Почему ему в доме? Тем более что он не всегда и живет на даче. У него и Дома творчества, и санатории. А у нас ничего нет.
Дмитрий втянул голову в плечи.
Я бессильно развел руками.
— Ты же знаешь, мать нянчила Николку, и ей удобнее было, чтобы рядом находилась Лиля. И они заняли комнаты. А теперь, если их на веранду, то ведь будет скандал.
— Но и мы так не можем. Я же вам не падчерица.
— Ну, зачем ты так говоришь...
— Скажи, а нельзя чередоваться с Валерием? Год он в комнате, год мы.
— Не знаю... Может, как-то пристроить еще комнату.
— У нас нет денег.
— Денег и у меня мало. От всех сбережений осталось две тысячи. А в пенсионные рубли не всегда уложишься. Кроме еды, еще есть расходы. Приходится добавлять...
— А ты поговори с Валерием. У него, наверно, есть деньги.
— Поговорю. Только вряд ли что выйдет.
— Да, — подал голос зять, — по-моему, на все это надо поставить хороший чугунный крестик!
— Ну, зачем уж так-то? — сказал я. — Что-нибудь придумаем. — И вполголоса, чтобы не слышал зять: — Вот ты говоришь, у вас нет денег, а почему тебе все же не взяться за монографию о Пластове? Вот и деньги.
— Для этого нужно сначала договориться с издательством.
— Так договорись.
— Ах, папа, ничего-то ты не знаешь. Ну, кто я? Никому не известный искусствовед. И никто не будет со мной заключать договор. А скажут: пишите, приносите, а там посмотрим. А я так не могу. Как без уверенности работать? Тем более если издательство захочет издать монографию о Пластове, то закажет известному искусствоведу...