Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 9

A

Татьяна Янковская – прозаик и эссеист, живет в США. Ее первая книга «ММ. Роман в историях» была тепло встречена критиками и читателями России и русского зарубежья. Тема новой повести – драма и радость детства, соблазны и разочарования, дружба и влюбленности, ежедневные маленькие открытия, определяющие судьбу и характер. Эпизоды складываются в мозаику, воссоздающую картину 1950-60-х годов. В текст включены отрывки из дневников автора, которые помогают прочувствовать атмосферу тех лет и связь настоящего с прошлым.

Татьяна Владимировна Янковская

От автора

Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47





48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

Татьяна Владимировна Янковская

Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

От автора

Когда моя дочь училась в первом классе, им задали в школе нарисовать свою комнату. Наташа нарисовала ее простым карандашом в альбоме для рисования и показала мне. Это был вид комнаты от входной двери, в глубине ее было окно. Все было на своем месте – это был очень хороший для первоклассницы рисунок! – но каждый предмет был изображен таким, каким его видела Наташа, когда им пользовалась. Так, настольная лампа была изображена снизу, как она ее видела, когда учила уроки. Под кроватью был нарисован ящик с игрушками, хотя от двери его не было видно, но Наташа всегда видела его, когда подходила к кровати. Письменный стол был изображен с той стороны, где она сидела, тогда как от двери была видна противоположная застекленная половина с книжной полкой. Я подвела Наташу к двери и показала, что оттуда все выглядит не совсем так. Рассказала про закон перспективы. И предложила ей исправить рисунок – стереть то, что неправильно, и нарисовать по правилам. И ребенок стер и нарисовал «правильно», в соответствии со взрослым ви́дением и законами перспективы. До сих пор я чувствую себя преступницей, когда думаю об этом своем вмешательстве. Чудесный рисунок, запечатлевший мир, увиденный глазами ребенка, был навсегда утерян! И всегда ли закон – перспективы или любой другой – прав, заставляя нас изображать то, что мы видим, по установленным кем-то правилам? Я вижу, как усердно стирают ластиком многое, что реально существовало во времена моего детства, и рисуют взамен другое, с позиций сегодняшней перспективы, которая завтра может быть заменена другой. Черное часто становится белым, белое черным, красное – серо-буро-малиновым в крапинку. А иногда столь усердно трут резинкой, что бумага протирается до дыр и исчезает часть обстановки, в которой мы выросли. И когда я нашла свои старые школьные дневники, мне показалось интересным рассказать о том времени так, как это виделось тогда, забыв о том, что положено говорить сегодня. Хотя записи немногочисленны и нерегулярны, в них запечатлено время без ретуши и без патины, что помогает не соврать и не сфальшивить.

Эта книга не автобиографическая, ведь такой дневник могли вести в те годы многие девочки. Ничего в нем нет необыкновенного, это не дневник вундеркинда Али Эфрон, дочери гениальной Марины. А то, что не вошло в дневник, я тоже старалась не замутить сегодняшним восприятием, не смотреть ни сквозь розовые, ни сквозь черные очки. Это не только мой опыт, но и моих близких и друзей, которые росли в то время, которое, удаляясь, порой уносит с собой и пространство, в котором протекала наша жизнь. Так, город на Урале, где я жила в школьные годы, «стоящий на калийных копях, в буквальном смысле уходит из-под ног. Образовался огромный провал… гигантская воронка, которая продолжает увеличиваться в размерах». Так пишут в газетах. В зону возможного проседания грунта попали двадцать девять жилых домов, две школы, два детских сада и участок железной дороги. Среди них мой дом, мой детский сад, обе школы, где я училась. Там теперь никто не живет, не учится, не бегает по улицам. Они пусты. Разрушен Дворец культуры, в котором кипела жизнь, с которым связано столько воспоминаний. Земля, по которой я ходила тринадцать лет, исчезает, как древняя северная страна Гиперборея, которая, согласно легенде, могла находиться и в районе Уральских гор. Как писал древний историк, «за этими горами, по ту сторону Аквилона, счастливый народ (если можно этому верить), который называется гиперборейцами, достигает весьма преклонных лет и прославлен чудесными легендами… Нельзя сомневаться в существовании этого народа».

Эта книга посвящается городу моего детства, моим старым товарищам и учителям, которые, казалось, потерялись навсегда, а теперь иногда возвращаются благодаря Интернету, моему дедушке, который был арестован и бесследно исчез задолго до моего рождения и которого я подарила своей героине. Может быть, мы еще научимся видеть ушедшее время таким, каким оно было, и тем самым не дадим нашему прошлому исчезнуть бесследно. Ведь у человека и народа без прошлого не может быть и будущего. Недавно ушедшая из жизни Ольга Бешенковская, может быть, лучшая из «котельных поэтов», отвергшая сначала доперестроечную несвободу, а потом перестроечный карьеризм и лицемерие «халявного рая» эмиграции, писала, что «если бы каждый из нас вгляделся в себя не под сиюминутным углом честности, в обществе бы не было такой конфронтации. Ибо все мы жили в этой стране и этом времени».

Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

«…слово лишь социальное сырье, и чрезвычайно податливое и обратимое. Но зачем пользоваться сырьем, когда можно иметь полуфабрикаты?.. «Полуфабрикатами» также могут быть и личные происшествия с автором, насколько это действительные и, стало быть, искренние непорочные факты. Ведь искусство получается… в результате сложения (или помножения) социального, объективного явления с душой человека…»

Андрей Платонов. Фабрика литературы

Весов холодных помню я прикосновенье,

                                                           спиною помню

И сладкой струйки внутрь тёплое теченье

                                                            губами помню.

Потом – провал. Потом – как озаренье

                                                      открылось зренье.

Жужжанье мух. И новым ощущеньем

                                                   открылся слух…

Катя Яровая

1

Темно. Холодно. Нева. Аню несут на руках. Ей нет двух лет. Громкие хлопки залпов. Взлетают и падают охапки разноцветных огней над Невой. Красиво и страшно.

Днем на улицах весело. Лошади с косичками, в косички вплетены голубые или красные ленты. Дяденька без ног на дощечке с колесами мчится по тротуару, отталкиваясь от асфальта деревянными утюжками.

2

Два года. Нянька Нюра. Она злая. Проколола Ане уши и вдела сережки. Папа и мама негодуют. Аня не любит Нюру, не слушается ее, не хочет одеваться. Надевает платье, как штаны, просунув ноги в рукава и, поддерживая подол руками на талии, выходит на кухню. Она думает, что это очень смешно, но никто из соседок не смеется. Нюра тащит ее в комнату, больно бьет. «А еще девочка называется! Сиди здесь! Чтоб я тебя больше не видела!»