Счастье жить вечно

Дело было не только в том, что Ляпушев, Васильев и Мальцев в утомительном пути через леса и болота выбились из сил, исчерпали все свои продовольственные запасы, до последней степени обносились. Шли они сейчас не одни. Случайно повстречались им юноши, тоже ленинградцы, тоже партизаны, — четверо. Дорога у тех оказалась общей с группой Ляпушева — в Ленинград после выполнения боевого задания. Один из них, поросший иссиня-черной бородой, до страшного бледный и худой, метался в жару, надрывно кашлял, томился жаждой, едва утолив ее, снова просил пить. Товарищи осторожно несли его, часто останавливались, обессиленные опускались на землю. Пот лил с них в три ручья.

— Простужен парень сильно, — заключил Валентин, выслушав пульс больного и прильнув ухом к его груди. — Ему бы сейчас молока испить горячего да с медом. Лучшего лекарства и не придумаешь.

— Необходимо будет в первую же деревню заглянуть и достать. Не погибать же парню! — поддержал Борис и, обращаясь к товарищам больного, добавил: — Падать духом, ребята, не нужно. Все обойдется. Нас теперь целый отряд. Донесем вашего молодца до самого Невского.

— Дойдет сам, был бы только мед, — возразил Мальцев. — Нести тогда не будет надобности…

Ляпушев, твердо придерживавшийся маршрута, который избегал населенных пунктов, теперь принял другое решение.

Показываться в деревне с больным на руках не стали, обошли ее стороной. Сверились по карте. На восток через сжатое поле лежала другая деревня — Вашково, такая же незнакомая, неизвестно что сулящая. Между Петровом и Вашковом, на краю поля, держась поближе к лесу, они выбрали место для привала. Посоветовались и решили: с больным останется один из его друзей, двое вместе с Ляпушевым, Васильевым и Мальцевым тем же путем, что шли сюда, возвратятся на западную околицу Петрова. Оттуда зайдут в это село, разведают, что и как. Если разведка даст хорошие результаты, попросят у крестьян съестного, постараются разжиться медом и без промедления — обратно сюда, а потом все вместе — глубже в лес.

Так и сделали.

На завалинке в сгущающейся темноте увидели женщину, вероятно, хозяйку избы, двух ребятишек, игравших в песке. Чуть в стороне от них — парня, залихватски выплевывающего шелуху подсолнечника. Он был в светлой, расстегнутой на широкой груди косоворотке, в брюках навыпуск и туфлях, начищенных до зеркального блеска.

Мальцев, подойдя к крестьянке, тихо спросил:

— Не найдется ли у тебя, хозяюшка, молочка и хотя бы ложки меда?

Женщина привстала. Мгновение она внимательно всматривалась в изможденное лицо гостя, потом перевела быстрый взгляд на вконец обносившуюся его одежду, дырявые, облепленные грязью сапоги.

— Партизан! — ахнула она и судорожно зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Широко раскрытые от страха глаза скосила в сторону парня, невозмутимо продолжавшего лузгать семечки. Ему, казалось, было совершенно наплевать и на этого неведомого пришельца из леса, и на его разговор с крестьянкой. Пусть себе говорят! Он занят своими мыслями.

Женщина метнулась в избу скорее, чем можно было ожидать, она выбежала обратно с бутылкой молока в руках.

— За медом к соседке сбегать нужно, — сказала подчеркнуто громко, но дрожащим, срывающимся голосом. Потом незаметно дернула Мальцева за рукав, увлекая за угол избы, зашептала:

— Уходите, родимые, скорее уходите! На деревне у нас банда полицаев, лютуют, проклятые. Беги, сынок, пока не поздно, беги, родимый!

— Закурить не желаете? — Парень в косоворотке протягивал Мальцеву кисет с самосадом. — Табачок домашний, высшего качества. Да ну, бери больше, чего жалеешь! Нам для партизан ничего не жаль. И медок будет, не беспокойся. Мигом доставим. Подожди тут, покури пока. И товарищам своим скажи, пусть не торопятся уходить. Я сейчас! Один момент!

Он повернулся и легко побежал в темноту.

— Колька Тимофеев, проклятый немецкий пес! — крестьянка потрясла вслед ему кулаками. — Скорее уходите! Теперь вам тут быть нельзя и минуты лишней. Спасайся, сынок, уходи от верной погибели, от зверей лютых.

Валентин подал крестьянке на прощание руку. Проникновенно сказал:

— Спасибо, родная. Ждите нас в гости после победы… Обязательно ждите!

Он поспешил к центру села. Здесь было условлено встретиться с Ляпушевым и Васильевым. Борис его уже дожидался, Михаила Ивановича не было. Васильев сказал, что командир вместе с остальными разведчиками отправился на восточную сторону села; там они заглянут в одну-другую избы, долго задерживаться не станут. Сюда не вернутся, а пойдут прямо к месту привала.

— Дела дрянь, Метров, — выслушав его, ответил Мальцев. — В деревне отряд полицаев. Сейчас их известят о нашем визите. Наверное, и немцев позовут на подмогу.

— Что ты, Саша? Не может быть!

— Может или не может, гадать некогда! Нужно немедля собрать всех и — подальше от этой деревни.

— Но откуда тебе известно?

— Это сейчас не так важно. Важно вовремя уйти в лес. У нас на руках больной товарищ. В драку вступать нам никак нельзя, сам понимаешь: не до этого.

— Ясно, Рощин, обстановка понятна. Побежали за Быстровым…

— Нет. Так будет неразумно. Сделаем иначе. Я возвращаюсь к тому месту, где только что был. Буду там сторожить один. Вы все уходите. Быстрее, как можно быстрее скрывайтесь в лесу. Если полицаи нагрянут, мимо меня они не пройдут. Тогда услышите мой выстрел.

— Но почему же ты?

— Не будем разводить полемики. Я там уже был, место знакомое. И предатель один тоже знаком. Табачком угостил…

Мальцев сунул в руки Васильеву бутылку молока и щепоть самосада. Обняв за плечи, слегка оттолкнул и, круто повернувшись, твердо зашагал прочь.

Он не успел дойти до знакомой избы.

Навстречу ему послышался топот: по сельской улице торопливо, не в ногу приближалась группа людей. В наступившей темноте разглядеть ее уже не было возможности, но острый слух и наметанный мысленный глазомер разведчика позволили ему безошибочно определить расстояние, которое разделяло их. Вот они уже совсем близко, самое большее шагах в десяти.

Мальцев вскинул наган.

— Стой! Кто идет?

Шаги замерли. Послышались приглушенные голоса, тяжелое дыхание. Кто-то в досаде злобно сплюнул, длинно выругался.

— Упредил, Колька, дурак набитый! Нет, чтоб шито-крыто…

— Да это не я, Иван Андреевич, помилуйте!.. — Валентин узнал этот голос, до боли в пальцах сжал рукоятку револьвера. — Я самым лучшим другом прикинулся, меду обещал, покурить дал…

— Замолчи, стерва!

— Ни с места! Если кто двинется, открываем огонь, — звонко и строго предупредил Валентин, — всех уложим!

— Зачем же стрелять в своих? — ласково, моляще ответил тот, кто ругал Кольку Тимофеева. — Да мы не немцы, мы же свои.

— Какие такие — свои? Толком отвечайте: кто вы?

— Русские, партизаны…

— А куда идете? — Валентин явно тянул время и благословлял темноту, которая не выдавала его простой и отчаянный маневр.

— Браточки, товарищи! Партизаны мы, в лес идем, к вам. От фашистов спасаемся!

— Партизаны? Хорошо! Пароль?

Тягостное, очень долгое молчание…

Сколько же он стоит вот так, на темной улице неизвестной деревни, лицом к лицу со смертью? Минута ли прошла с его окрика «Стой! Кто идет?», десять минут, час? Может быть целая вечность?

Время вдруг словно остановилось. Это огорчает и пугает Валентина больше всего. Куда больше, чем смертельная опасность, которую он пожелал встретить один на один. Об опасности для себя он и не думает. Мысли его заняты бедой, нависшей над товарищами. О них все заботы и тревоги Мальцева: успели уже собраться или еще ищут друг друга по деревне? Как скоро удалось Борису сообщить обо всем командиру? Идут ли уже к лесу? Нужно торопиться, дорожить минутами! Но на руках у них — тяжело больной парень, с ним не побежишь. Вот еще какое преимущество на стороне полицаев.