Страница 57 из 99
Официант принес заказанное, но у Гылэ уже пропал аппетит. Он поковырял фаршированный перец, не доел отбивную, а к гарниру вовсе не притронулся. Какой-то непонятный страх терзал его… И как он ни старался его отогнать, ничего не получалось. Он выпил две бутылки пива, велел принести плитку хорошего шоколада и стал расплачиваться.
Швейцар помог ему одеть макинтош, а когда Гылэ отошел, нагнал его и зашептал что-то на ухо. Да, действительно, сзади макинтош сильно испачкан. Макинтош Думитреску! Ведь его надо будет вернуть! Гылэ снял его и, внимательно осмотрев коричневые пятна, решил, что испачкался, когда ехал на извозчике. Теперь Гылэ держал на руке «исторический» макинтош, который одевал лично фюрер. На улице он посмотрел на часы: отправляться к шоссе на Кицканы было еще рано. Из громкоговорителя с противоположной стороны тротуара донеслось: «До начала сеанса остается пять минут!» И Гылэ решил зайти в кино, чтобы попусту не шататься по городу и не встретить кого-нибудь из знакомых. Когда он вошел в зал, свет уже был погашен. Показывали журнал: итальянский диктатор Бенито Муссолини принимал парад батальонов чернорубашечников, отличившихся при взятии Аддис-Абебы; его величество король Румынии Карл второй и наследный принц престола, воевода де Алба Юлия — Михай по случаю праздника «Дня героев» присутствовали на церемонии возложения венков на могилу «Неизвестного солдата», павшего «за независимость» страны; Адольф Гитлер и Генрих Гиммлер инспектировали новый лагерь для заключенных, оборудованный по последнему слову техники; премьер-министр Великобритании Невилль Чемберлен и первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль принимали германского посла в Лондоне Герберта фон Дирксена; глава румынского правительства Арманд Калинеску утверждал новую форму для членов «Фронта национального возрождения»… Потом стали показывать лошадей, получивших призы, затем гонки на автомашинах и, под конец, последний вид американского спорта «Кеч-кеч»: на ринге боролись, скорее дрались, две женщины: тянули друг друга за волосы, царапались, кусались, пока одна не сломала сопернице руку и, повалив на пол побежденную, не стала топтать ее ногами…
В перерыве между журналом и фильмом Гылэ вышел из кинотеатра и медленно пошел по направлению к шоссе. Уже где-то на окраине города, проходя мимо шинка, он почувствовал жажду: выпил большой бокал теплого пива и потом долго отплевывался. Теперь он шел по шоссе на Кицканы, перекинув через плечо макинтош. Мутило, стучало в висках; то ли от пива, то ли от ходьбы его бросило в жар. Гылэ ослабил узел галстука и расстегнул воротничок. С Днестра тянуло прохладой. Где-то в вышине с жалобными стонами пронеслась стая диких гусей. Гылэ подумал: вот и осень. А у него скоро будет настоящая семья… О, если парень! Тогда он смастерит ему на зиму санки, а через пару лет сможет уже водить его на горку. К тому времени и жена станет фармацевтом и, возможно, уже будет собственный аптекарский магазин. А если будет дочь? И дочь неплохо. Зато второй обязательно будет парень… Жена согласится. Она умная и понимает. Немного ревнивая, но… такие они все: сначала миленький, лапочка, кошечка, готова каждую пушинку с тебя сдувать, а теперь дуется, как индейка. Беременность — дело сложное! Это не то что мне сейчас: прибудет тип из-за Днестра — хорошо. Нет? Оревуар! — и я немедленно обратно. Жаль, конечно, если не прибудет, уж все равно я приехал. А с Думитреску, при всех обстоятельствах, надо быть в ладах. Этот либо доверяет и возвышает, либо презирает и уничтожает… Но все обойдется. Обидно только, что испачкал макинтош. Наверное, та бессарабская образина нарочно вылил краску на сидение фаэтона. А ведь можно подумать, что это даже кровь!.. Противная нация — руснаки… Но Думитреску может обидеться за макинтош. Как я верну его испачканным?..
Гылэ прошел уже около двух километров, когда сзади показался все приближающийся свет. Он взглянул на часы. Было без четверти десять. Гылэ посторонился: захватывая одним колесом обочину шоссе, мимо пронеслась легковая автомашина, оставив за собой большой столб пыли. Гылэ начал проклинать шофера паршивого тарантаса, который, наверное, как и извозчик, нарочно обдал его пылью догадавшись, что он румын. Он не мог, разумеется, знать, что за рулем машины сидел легионер Попа, а рядом с ним связной из центра, групповод Лулу Митреску. Когда машина подкатила к столбу третьего километра, Попа с портфелем в руке вышел из машины. Лулу пересел за руль и отъехав в сторону, выключил мотор и погасил фары…
Гылэ постоял немного и, когда глаза снова привыкли к темноте, пошел дальше. Вдруг его осенила мысль: прежде чем возвратить макинтош Думитреску, он отдаст его в чистку… А потом когда-нибудь этот макинтош будет выставлен в музее, и тогда он расскажет о казусе, происшедшем в Тигине осенью тысяча девятьсот тридцать девятого года. Это немного успокоило Гылэ; он шел, прислушиваясь, как в зарослях посвистывал сверчок. Гылэ вспомнил тот осенний вечер, когда познакомился со своей будущей женой. Тогда тоже мерцали звезды, дул легкий ветерок, где-то рядом свистели сверчки, а они сидели на скамейке вблизи студенческого общежития… Из окна соседнего дома беспрерывно доносилась модная тогда в Бухаресте песенка: «Хочу, чтобы ты мне призналась, моя прелестная Зараза, кто еще любил тебя?!» В тот вечер Гылэ спросил свою будущую жену:
— Ты сможешь меня полюбить?
Она задумчиво ответила:
— Не знаю.
Гылэ удивился:
— Не таков должен быть твой герой?
Она молчала.
— Может быть, есть другой?
— Не первое, и не второе. А просто так… То есть не совсем просто…
— Именно? — перебил Гылэ.
— Ты легионер, а мой брат — сидит в тюрьме, он коммунист. …Правда, отец от него отказался, но мама переживает… А я ее люблю…
Гылэ рассмеялся и сказал, что его увлечение — пустяковое. Спустя месяц под звуки «прелестной Заразы» они поклялись быть вместе и вскоре поженились. Жили мирно, спокойно, и первое, что купили, — был патефон и пластинка «Хочу, чтобы ты мне призналась, моя прелестная Зараза», без которой у молодоженов не проходило ни одно торжество. Теперь, шагая по шоссе, Гылэ отдался воспоминаниям.
Впереди, в нескольких шагах, Гылэ заметил нужный столб. Он насторожился, достал из заднего кармана брюк никелированный «Штейер», с которым редко расставался, и переложил его в карман пиджака. Подойдя к столбу, он осмотрелся, затем круто свернул влево и стал спускаться с насыпи куда-то в гущу деревьев. Однако не успел он сделать и десяти шагов по склону, как услышал будто кто-то кашлянул. Гылэ остановился и присел, держа наготове заряженный «Штейер». В лощине клубился туман, реки не было видно, хотя плеск ее слышался отчетливо. Кто-то тихо сказал по-румынски:
— В такое позднее время не сворачивают с дороги!
Гылэ почувствовал, как его всего затрясло, но тут же сообразил, что это и есть условные слова пароля.
— У кого есть необходимость, тот всегда сворачивает, — пробормотал он.
Через несколько мгновений к нему приблизилась худощавая фигура. Гылэ не двигался с места и не снимал палец с курка. Незнакомец подошел почти вплотную.
— Вы от «капитана»?
— Нет. «Капитан» пал…
— Мы слыхали, но не верили… Значит, правда?
— Да, «капитан» пал, — снова повторил Гылэ, начиная успокаиваться, так как все шло согласно инструкции Думитреску. Гылэ хотелось рассмотреть лицо незнакомца, он ведь прибыл оттуда, от большевиков! Но тот протянул портфель:
— Здесь все материалы… Передайте их «апостолам Петру и Павлу»…
Гылэ удивился, как четко все продумано! Он взял портфель левой рукой, а правую все еще держал в кармане на «Штейере». Незнакомец сказал:
— И это тоже…
Гылэ хотел рассмотреть, что именно ему дают, и протянул правую руку, но вдруг перед глазами блеснула молния!.. Гылэ показалось, что это тот самый багровый солнечный закат, который он видел вечером на перроне вокзала. Что-то обожгло, оглушило, потом снова перед глазами возникло огненное зарево… Гылэ сделал несколько шагов вперед и уронил макинтош. Захлебываясь кровью, он прохрипел: