Свои люди – сочтемся

Подхалюзин . Да за что вам деньги-то давать? Диво бы за дело за какое!

Устинья Наумовна . За дело ли, за безделье ли, а давай, – ты сам обещал!

Подхалюзин . Мало ли что я обещал! Я обещал с Ивана Великого прыгнуть, коли женюсь на Алимпияде Самсоновне, – так и прыгать?

Устинья Наумовна . Что ж ты думаешь, я на тебя суда не найду? Велика важность, что ты купец второй гильдии, я сама на четырнадцатом классе сижу, какая ни на есть, все-таки чиновница.

Подхалюзин . Да хоть бы генеральша – мне все равно; я вас и знать-то не хочу, – вот и весь разговор.

Устинья Наумовна . Ан врешь не весь: ты мне еще соболий салоп обещал.

Подхалюзин . Чего-с?

Устинья Наумовна . Соболий салоп. Что ты оглох, что ли?

Подхалюзин . Соболий-с! Хе, хе, хе…

Устинья Наумовна . Да, соболий! Что ту смеешься-то, что горло-то пялишь!

Подхалюзин . Еще рылом не вышли-с в собольих-то салопах ходить!

Олимпиада Самсоновна выносит платье и отдает Устинье Наумовне.

Явление третье

Те же и Олимпиада Самсоновна .

Устинья Наумовна . Что ж это вы в самом деле – ограбить меня, что ли, хотите?

Подхалюзин . Что за грабеж, а ступайте с богом, вот и все тут.

Устинья Наумовна . Уж ты гнать меня стал; да и я-то, дура бестолковая, связалась с вами, – сейчас видно: мещанская-то кровь!

Подхалюзин . Так-с! Скажите пожалуйста!

Устинья Наумовна . А коли так, я и смотреть на вас не хочу! Ни за какие сокровища и водиться-то с вами не соглашусь! Кругом обегу тридцать верст, а мимо вас не пойду! Скорей зажмурюсь да на лошадь наткнусь, чем стану глядеть на ваше логовище! Плюнуть захочется, и то в эту улицу не заверну. Лопнуть на десять частей, коли лгу! Провалиться в тартарары, коли меня здесь увидите!

Подхалюзин . Да вы, тетенька, легонько; а то мы и за квартальным пошлем.

Устинья Наумовна . Уж я вас, золотые, распечатаю: будете знать! Я вас так по Москве-то расславлю, что стыдно будет в люди глаза показать!.. Ах я, дура, дура, с кем связалась! Даме-то с званием-чином… Тьфу! Тьфу! Тьфу! (Уходит.)

Подхалюзин . Ишь ты, расходилась дворянская-то кровь! Ах ты, господи! Туда же чиновница! Вот пословица-то говорится: гром-то гремит не из тучи, а из навозной кучи! Ах ты, господи! Вот и смотри на нее, дама какая!

Олимпиада Самсоновна . Охота вам была, Лазарь Елизарыч, с ней связываться!

Подхалюзин . Да помилуйте, совсем несообразная женщина!

Олимпиада Самсоновна (глядит в окно) Никак тятеньку из ямы выпустили – посмотрите, Лазарь Елизарыч!

Подхалюзин . Ну, нет-с: из ямы-то тятеньку не скоро выпустят; а надо полагать, его в конкурс выписывали, так отпросился домой… Маменька-с! Аграфена Кондратьевна! Тятенька идет-с!

Явление четвертое

Те же , Болъшов и Аграфена Кондратьевна .

Аграфена Кондратьевна . Где он? Где он?! Родные вы мои, голубчики вы мои!

Целуются.

Подхалюзин . Тятенька, здравствуйте, наше почтение!

Аграфена Кондратьевна . Голубчик ты мой, Самсон Силыч, золотой ты мой! Оставил ты меня сиротой на старости лет!

Большов . Полно, жена, перестань!

Олимпиада Самсоновна . Что это вы, маменька, точно по покойнике плачете! Не бог знает что случилось.

Большов . Оно точно, дочка, не бог знает что, а все-таки отец твой в яме сидит.

Олимпиада Самсоновна . Что ж, тятенька, сидят и лучше нас с вами.

Большов . Сидят-то сидят, да каково сидеть-то! Каково по улице-то идти с солдатом! Ох, дочка! Ведь меня сорок лет в городе-то все знают, сорок лет все в пояс кланялись, а теперь мальчишки пальцами показывают.

Аграфена Кондратьевна . И лица-то нет на тебе, голубчик ты мой! Словно ты с того света выходец!

Подхалюзин . Э, тятенька, бог милостив! Все перемелется – мука будет. Что же, тятенька, кредиторы-то говорят?

Большов . Да что: на сделку согласны. Что, говорят, тянуть-то, – еще возьмешь ли, нет ли, а ты что-нибудь чистыми дай, да и бог с тобой.

Подхалюзин . Отчего же не дать-с! Надать дать-с! А много ли, тятенька, просят?

Большов . Просят-то двадцать пять копеек.

Подхалюзин . Это, тятенька, много-с!

Большов . И сам, брат, знаю, что много, да что ж делать-то? Меньше не берут.

Подхалюзин . Как бы десять копеек, так бы ладно-с. Семь с половиною на удовлетворение, а две с половиною на конкурсные расходы.

Большов . Я так-то говорил, да и слышать не хотят.

Подхалюзин . Зазнались больно! А не хотят они восемь копеек в пять лет?

Большов . Что ж, Лазарь, придется и двадцать пять дать, ведь мы сами прежде так предлагали.

Подхалюзин . Да как же, тятенька-с! Ведь вы тогда сами изволили говорить-с, больше десяти копеек не давать-с. Вы сами рассудите: по двадцати пяти копеек денег много. Вам, тятенька, закусить чего не угодно ли-с? Маменька! Прикажите водочки подать да велите самоварчик поставить, уж и мы, для компании, выпьем-с. – А двадцать пять копеек много-с!

Аграфена Кондратьевна . Сейчас, батюшка, сейчас! (Уходит.)

Большов . Да что ты мне толкуешь-то: я и сам знаю, что много, да как же быть-то? Потомят года полтора в яме-то, да каждую неделю будут с солдатом по улицам водить, а еще, того гляди, в острог переместят: так рад будешь и полтину дать. От одного страма-то не знаешь, куда спрятаться.

Аграфена Кондратьевна с водкой; Тишка сносит закуску и уходит.

Аграфена Кондратьевна . Голубчик ты мой! Кушай, батюшко, кушай! Чай, тебя там голодом изморили!

Подхалюзин . Кушайте, тятенька! Не взыщите, чем бог послал!

Большов . Спасибо, Лазарь! Спасибо! (Пьет.) Пей-ко сам.

Подхалюзин . За ваше здоровье! (Пьет.) Маменька! Не угодно ли-с? Сделайте одолжение!

Аграфена Кондратьевна . А, батюшко, до того ли мне теперь! Эдакое божеское попущение! Ах ты, господи боже мой! Ах ты, голубчик ты мой!

Подхалюзин . Э, маменька, бог милостив, как-нибудь отделаемся! Не вдруг-с!