Три весны

Он вдруг взял ее руки, прохладные, нежные, и слегка пожал их, собираясь уйти. Она поняла это его желание и торопливо проговорила:

— Подожди немного. Он еще будет сидеть в штабе. Он всегда сидит подолгу…

Алеша не знал, что ей сказать. Он был рад тому, что Наташа не отпускает его. Значит, ей хорошо с ним. Если бы можно было крепко обнять ее сейчас! Хотя бы на одно мгновение!

Но он почему-то боялся девушек. Он всегда боялся их. И пусть советовал Косте обнимать и целовать Владу, сам он не сделал бы этого никогда, ни с одной девушкой. Может, со временем он насмелится, но не сейчас, не сию минуту. Это выше его сил.

— Кто-то идет, — сказала она и снова подвинулась к нему.

Алеша оглянулся и увидел, что к ним подходил невысокий боец в плащ-палатке. Походка его показалась Алеше знакомой. Он шел, по-утиному переваливаясь. Не спеша прошел мимо, зыркнув в сторону маленькими острыми глазами.

Это был Кудинов. Алеша хотел окликнуть его, но сдержался. Конечно, ему было лестно показать, что он вот так, запросто, с девушкой. Но Кудинов мог подумать, что Алеша хвастается. Пусть идет себе. Все равно он узнал Алешу.

— А ты смерти не боишься? — вскинула голову Наташа.

— Как все, так и я, — уклончиво ответил Алеша и тут же перехватил инициативу в разговоре. — А ты?

— Тоже, как все. Но я еще не очень боюсь. Больше за меня боятся папа с мамой. Они меня никак на фронт не пускали, и сейчас они думают, что я далеко-далеко в тылу. Они у меня очень доверчивые, — звонко рассмеялась она. — А у тебя как? Тоже, наверное, боятся.

— У меня нет матери, — грустно выдохнул Алеша, поймал и снова пожал ее руку. — До свидания, Наташа. А то попадет мне.

— Ну ладно, трусишка. Иди, — шепотом проговорила она и добавила погромче. — Послезавтра кино обещают. Про Сталинград.

Он вышел на середину улицы и зашагал к штабу. Хотелось петь и кричать на всю деревушку о переполнявшем его чувстве. Ему казалось, что ничего похожего никогда с ним не было. Наташа, милая, родная Наташа, как хорошо, что ты живешь, что тебя отыскал я на земле.

В памяти всплыл образ отца. Алеша гордился им, считал, что отец в своей жизни чаще всего поступал правильно. И это было тоже правильно, что он советовал Алеше идти добровольцем на войну.

Но вот у Наташи родители беспокоятся за дочь. И у Алеши бы мать беспокоилась, а отец? Отец — другое дело, он мужественный человек, он может внешне не показать, как ему больно.

А плохо жить без матери. И не только ребенку, а и взрослому. Впрочем, взрослому еще хуже. Смерть матери ворует у людей ничем не восполнимую ласку и любовь.

Алеша вздремнул только перед утром. Спал всего какой-нибудь час, потому что пришлось бежать на квартиру за подполковником Бабенко: его вызывало к телефону фронтовое начальство.

Несмотря на свои пятьдесят, подполковник пулей прилетел в штаб. Захлебываясь папиросным дымом, доложил обстановку и, в свою очередь, что-то пометил на карте. Затем, повесив трубку аппарата, внимательно выслушал Алешин доклад о том, что ночь прошла в общем-то благополучно, и махнул рукой:

— Добре.

А вечером того же дня они встретились на КП. Бабенко потребовал схему огней на стыке дивизии с правым соседом. Алеша стал доставать ее из своей полевой сумки. Может, несколько замешкался, а может, наоборот, поторопился — этого никто не понял, но подполковник свирепо сверкнул глазами в его сторону:

— Бр-россьте вы мне! — и дернул ус.

Алеша подал схему огней, но смотреть ее Бабенко не стал. Он посопел с полчаса у стереотрубы, приказал внимательнее следить за Глубокой балкой. И ушел, багровый от напряжения, сердитый.

Комбат Денисенков, который был на КП в это время, проводил Бабенко по ходу сообщения до ведущего в тыл оврага, вернулся в блиндаж и сказал Алеше:

— Это тебе за вчерашнее. Не гуляй с Наташкой. Понял? — и озорно улыбнулся.

С КП Алеша шел оврагом, продираясь сквозь колючие сплетения терна и шиповника. И нужно же было природе создать здесь такой заслон! Куда ни сунешься — везде натыкаешься на острые шипы, которые цепляются за одежду, до крови царапают руки. В сумерках тропки не видно, и пришлось идти в деревеньку прямиком.

Он шел не спеша, и его догнали разведчики Кудинов и Камов. Покуривая на ходу, они вели негромкий разговор. А увидели своего командира — примолкли.

«Обо мне говорили», — подумал Алеша, неприязненно поглядывая на Кудинова. Ведь это он, Кудинов, рассказал всем о том, что видел его с Наташей. Не утерпел… Однако зачем Алеше сердиться? Не он ли сам хотел, чтобы Кудинов узнал его тогда?

Обижаться надо на Наташу да на ее усатого ухажера Бабенко. Не знает она цены себе, дура!

И все-таки Кудинов виноват. Его никто не тянул за язык, и ему было хорошо известно, что подполковник волочится за Наташей. Тоже буденновец, орденоносец!.. И чего Кудинову нужно от Алеши? Неприятный тип.

Кудинов поймал на себе косой взгляд Алеши и погрустнел. Он ждал, что Алеша заговорит первым, станет его упрекать, но тот молчал. И когда они выбрались из оврага и пошли утоптанной дорожкой, Кудинов пристроился сбоку к Алеше и заговорил сам:

— Я ведь не думал, что оно так обернется. И я сказал только Тихомирову и Денисенкову, они двое на КП были. Надеялся, значит, что посмеемся немножко и тем дело кончится…

— Чего оправдываешься, Кудинов! Тебя ведь никто не обвиняет, — оборвал его Алеша.

— Да я не оправдываюсь, товарищ лейтенант…

— Ладно тебе, Кудинов, — резко сказал Камов. — Тебе лишь бы поржать, а ржанье твое людям боком выходит. Но он, товарищ лейтенант, ничего не говорил подполковнику. Батька про все это узнал каким-то другим образом… Да вы не бойтесь подполковника, отходчивый он. А на девку плюньте. Из-за нее уже страдал Денисенков. Тоже вот так нажимал на него батька. Да и не один Денисенков. Выходит, любит батька Наташку-то, будь она проклята.

— Довольно об этом! — Алеша с силой рубанул рукою воздух. — Не хочу ничего слышать о ней. Меня ведь послал проводить ее помощник начальника штаба, этот белобрысый…

— Конечно. И ни к чему она тебе. Разве мы не соображаем, — согласился Кудинов. — Она сама липнет, как репей.

Разумеется, Кудинов прав. Наташа заговорила с Тихомировым о нем, Алеше. Сама дала повод. А если она всерьез полюбила Алешу? И теперь порвет с Бабенко? Что ж, это может быть. Алеша же нисколько не боится подполковника, и если нужно… Да ничего ему не нужно, Алеше, от них, от Бабенко и его любовницы! У Алеши есть чудесная Мара, она ждет его.

Со стороны деревеньки потянуло дымком и запахами горячей пищи. Разведчики ускорили шаг, чтобы успеть поужинать до начала киносеанса. Дивизии обещали первое кино за те несколько месяцев, которые она провела в наступлении и обороне.

Кино началось около полуночи. В вишневом саду рядом с хатой комендантского взвода собралось столько красноармейцев, что негде было ни сесть, ни встать. Но, несмотря на это, с началом сеанса киномеханик не спешил. Кто-то приказал ему ждать прихода большого начальства с передовой. А начальство, видимо, не очень торопилось.

— Давай, друг! Вали! — кричали киномеханику.

— Эдак мы уснем тут, ожидаючи…

И спали. Рядом с Алешей, положив чубатую голову на плечо соседа, храпел немолодой боец. Умаялся за день, бедняга! А несколько дальше вповалку лежали на земле целой группой.

Много курили. Густой дым в ярком свете луны голубым холодным пламенем поднимался над садом и таял в вышине.

То в одном, то в другом месте возникал и вскоре затухал разнокалиберный говорок. О чем только ни беседовали красноармейцы, и больше всего не о войне и доме, а о табаке и каше. Боец, он мудр, он не станет травить попусту свое сердце. Ведь сколько ни толкуй о победе над фашистом, ближе она не будет, если не ходить в атаки, не гнать его с родной земли. А фронт стоял, стоял с самой зимы.

Алеша глазами искал Наташу. Очевидно, ее не было. А может, объяснилась с Бабенко и теперь прячется от Алеши. Вот дура-то! Если уж хочет любиться с этим стариком, пусть себе любится на здоровье. Чего ей стесняться Алеши, который только один раз и поговорил с нею. А если ей дорог Алеша, то нечего и смотреть на Бабенко. Что он ей, отец родной, что ли? В общем, дуреха, дуреха ты, Наташа!