Страница 57 из 65
«Вот наказание, — скрипел он зубами. — Говорят, когда куришь помогает… Надо попробовать».
Остановился. Свернул кое-как толстую цигарку, закурил. Не передохнув, сразу же глотнул дыма и закашлялся.
На мохнатой ели, с загнутыми, как крыши китайских фанз, концами веток, что-то мелькнуло. Заневский поднял голову. Распушив хвост, сидела белка и, сверкая бусинками глаз, с любопытством поглядывала на него.
«Телеутка — сразу определил Заневский породу белки и скривился от нового приступа боли. — Брехня, — рассердился он и швырнул цигарку в сторону, — не помогает!»
То ли белке надоело сидеть и смотреть на него, то ли испугалась резкого движения его руки, только коротко щелкнув, она метнулась на ветку кедра и выронила еловую шишку. Заневский хотел было идти, но, проследив куда упала шишка, остановился, как вкопанный. Перед ним было «чело» — отверстие в снегу, через которое дышит лежащий в берлоге медведь. Заневский забыл даже о зубной боли.
«Берлога… Вот это находка, черт возьми!» — и, очнувшись, отошел потихоньку назад. Проложил вокруг берлоги лыжню, чтобы легче было ее найти потом, и заспешил домой.
Он почти бежал. Боли уже не чувствовал. Думал только об одном: скорее придти домой, взять ружье и — к берлоге.
Он не видел, как люди провожают его недоумевающими взглядами, не замечал съехавшей на затылок ушанки и ручейков пота на лбу и лице.
Вбежав в дом, он также бегом заскочил в свою комнату, схватил двустволку, патронташ, охотничий нож, стал искать топор. Но тот не попадался на глаза. Заневский перерыл все в кладовой, на кухне, в коридоре. Любовь Петровна с удивлением наблюдала за ним, потом вмешалась:
— Ты что ищешь, Михаил?
— Медведь, медведь…
— Какой медведь?
— Потерял… был где-то…
— Где медведь?
— Да нет же, топорик потерялся… а медведь… ну, берлогу я нашел…
— Действительно, медведь, — усмехнулась жена, глядя на всполошившегося мужа. — А топор в сарае, в ящике с плотничьим инструментом.
— Пра-авда! — обрадовался Заневский и побежал в сарай.
Вернувшись через минуту с топором, он стал надевать охотничьи сапоги-бродни, подпоясал телогрейку армейским ремнем, поверх него надел патронташ, сунул за голенище нож.
— Куда же ты собрался? На дворе ведь уже вечер, — спросила Любовь Петровна.
— Да… темнеет, — в растерянности повторил Заневский.
— Завтра выходной, вот и пойдешь, — предложила Любовь Петровна.
— Правильно, Любушка! — радостно воскликнул Заневский. — Я сейчас пойду к ним… а ты приготовь что-нибудь… — он хотел сказать, что завтра к ним могут придти в гости Бакрадзе, но, встретив удивленный взгляд жены, как-то виновато улыбнулся и, махнув рукой, вышел из дому.
«Что ему приготовить? На охоту? Или поужинать? А мне на поезд надо, в командировку ехать — с сожалением подумала она. — Что ж, приготовлю ужин и оставлю записку с адресом… может, он напишет мне?»
Заневский зашел за Столетниковым, и они вместе отправились к Леснову. У того сидели Верхутин и Уральцев, которые были чем-то очень возбуждены.
— А я к вам только что звонил, — встретил пришедших Павел. — Вот ребята пришли и говорят, что берлогу обнаружили…
— Где? — перебил его Александр и подумал, что из двух медведей одного-то убьют наверняка.
— Недалеко от пади, как идти с лесоучастка в поселок, — сказал Уральцев, и Заневский усмехнулся.
— На моего наскочили, — сказал он. — Я его раньше вас заметил. От толстого кедра справа под елью?
— Да.
— Вот видите, — торжествующе повернулся он к Павлу и Столетникову.
— Ну, что ж, — засмеялся Павел и потер руки, — значит, поохотимся и медвежьих котлет отведаем. На всех хватит, как раз к Новому году… А теперь, товарищи, давайте договоримся, когда пойдем, и как будем брать Топтыгина. Слово за тобой, Николай, — обратился он к Уральцеву, — ты на своем веку уже хаживал на медведя…
27
Заневский вскочил с постели затемно.
Зубная боль, утихшая было на ночь, дала знать о себе с первыми проблесками зари, но теперь было не до нее. Заневский накормил лайку, еще раз осмотрел свою безкурковку, проверил патроны и стал одеваться.
Из дома вышел с восходом солнца.
Все остальные были уже у Павла.
Задерживаться не стали.
По мере приближения к лесу охотничий азарт разгорался. Шли по одному, след в след, поторапливая друг друга, словно боялись, что медведь исчезнет. Слева мелькнул распадок, осталась позади гарь. Лайки скулили и рвались в стороны, чувствуя запах белок. Было тепло.
Не доходя до кольцевой лыжни, Заневский остановился.
— Там, — шепнул он и показал рукой на колодину под толстой мохнатой елью…
Несколько минут стояли молча. Заневский чувствовал, как стучит сердце, и удары отдаются в висках.
«А если мы промахнемся или только раним его? Нет, что я, из десятка пуль одна, да верная будет, — успокаивал он себя. — Уральцев — тот белке в глаз попадает. А Леснов, Столетников или Верхутин? Да ведь и я неплохо стреляю…»
— Начнем, — шепнул Уральцев и снял с плеч ружье. — Вы, Александр Родионович, подержите собак, а мы утопчем снег, потом подойдете. Пошли, товарищи.
Заневский тронулся последним.
«Неужели им не страшно? — думал он. — Или не показывают вида?.. Стану у кедра, в случае чего, можно за него спрятаться…»
Но Уральцев поставил Заневского не у кедра, а за колодиной, крайним справа.
«Пропал, — подумал Заневский и огляделся. Рядом росли две молоденькие пихты, между ним и берлогой лежала куча валежника. — И спрятаться негде, если сюда пойдет!» — мелькнула мысль.
Уральцев тихонько свистнул, махнул Столетникову рукой, и тот, сдерживая лаек, стал медленно приближаться.
— Почему вы отошли с утоптанного места? — шепотом спросил Заневского Павел. — Плохой же упор для стрельбы!
«Почему же я отошел? — сам себя спросил Заневский и увидел, что все уже вскинули ружья. Быстро шагнув на утоптанный снег, он локтем прижал к себе ложе ружья. — Спокойнее, спокойнее, — шептал он, — только не горячиться и целиться в лопатку».
Столетников спустил со сворок собак и вскинул централку. Лайки, дружно залаяв, ринулись к берлоге. Прошло несколько томительных секунд.
«Почему же не поднимается?» — беспокоился Столетников.
«Скорее, скорее», — мысленно торопил медведя Заневский, чувствуя, как начинают дрожать колени, и, словно послушавшись его, медведь на секунду высунул голову, спрятался, а еще через мгновение выскочил из берлоги.
С треском разлетелся в стороны валежник, снег засыпал собак, медведь вздыбился и секунду стоял на месте, как бы соображая, куда идти, потом шагнул к Столетникову.
Раздалось сразу несколько выстрелов. От боли зверь взревел, но не упал. Он окинул людей бешеным взглядом и бросился вперед, но меткий выстрел Уральцева свалил его на ходу. Пуля попала между глаз.
Столетников сделал было шаг к медведю, но раздался властный окрик Уральцева:
— Сто-ой, еще медведь!
Из берлоги вылезал второй. Он огласил тайгу диким ревом и, преследуемый собаками, бросился между Заневским и колодиной. Выстрелил Верхутин. Зверь, как бы желая узнать, кто нанес ему рану, остановился и оглянулся. Собаки вцепились ему в спину.
«Что же я стою? — подумал Заневский, приходя в себя. Он еще не выстрелил ни разу. — Сейчас он бросится на меня…»
Медведь поднялся на дыбы, стряхнул с себя собак и, подавшись к Заневскому, оскалил пасть.
«Все!.. Пропал!..»
Что было дальше, Заневский не помнил. Он бросил ружье, как только почувствовал сильную отдачу приклада в плечо и, не оглянувшись, побежал к соснам, выхватывая из-за пояса топор. За спиной прогремело несколько выстрелов, потом еще два. И все стихло. Охотники застыли на своих местах, на снегу лежало четыре медведя. Люди еще не пришли в себя, они еще чего-то ждали, не отводя глаз от разоренной берлоги. Собаки, яростно рыча, рвали туши.
— Фу, ты, леший! — вывел всех из оцепенения Уральцев, опуская ружье. — Такого еще не видывал… четверо в одной!