Страница 44 из 65
— Михаил Александрович…
— Пожалуйста, не уговаривайте! Поработал — будет!
Леснов вздохнул и сильным нажимом карандаша наложил в верхнем углу заявления резолюцию: «Ходатайствую».
— Я удовлетворил вашу просьбу только потому, что вы настаиваете, — спокойно сказал Павел, показывая резолюцию, — пусть решает трест. Я не уговариваю, но, признаться, мне не хотелось бы расставаться с вами, — искренне проговорил он и, выйдя из-за стола, протянул руку. — До свидания, Михаил Александрович, желаю вам хорошо-хорошо отдохнуть!
— Благодарю, — растерянно пробормотал Заневский и вышел из кабинета, разминувшись в приемной со Столетниковым и не заметив его. Заневского ошеломило решение нового директора, так спокойно принявшего его просьбу. Он ожидал, что Леснов откажет, станет упрашивать, может быть, даже извинится за резкие выступления на собрании и бюро — слишком уж был резок! Тогда было бы легче, и он знал бы, что им дорожат, что он нужен леспромхозу.
Теперь ему уже хотелось забрать свое заявление, он пожалел, что поторопился.
«Значит, надо уезжать отсюда. А куда ехать? В трест? Ах, все равно, главное — уехать. На новом месте по-новому и работать начну».
Он быстро сбежал по ступенькам крыльца и зашагал к дому, словно сейчас же должен был уезжать.
— Куда он так торопится? — спросил Столетников. — О чем вы говорили?
— Уволиться хочет.
— А вы?..
Павел протянул заявление с резолюцией, и замполит покачал головой.
— Зря… А кто командовать лесоучастком будет? Думаете, трест пришлет человека?
— Не думаю, — задумчиво ответил Павел. — Там был на эту тему разговор, и, кажется, у Заневского ничего не выйдет.
— Так бы и объяснил ему…
Павел свернул цигарку, несколько раз затянулся, сильно закашлялся.
— Пока я разрешил ему только отпуск, — сказал он, вытирая платком выступившие от кашля слезы.
— Рассчитываешь, что за отпуск одумается?
Павел улыбнулся.
— Вы поняли меня. Ему нелегко будет порвать с леспромхозом, ведь он здесь чуть ли не с основания.
— Может быть, ты и прав, — сказал Александр, взвешивая доводы Леснова. — Пусть посмотрит со стороны на работу леспромхоза, с горы, говорят, виднее, а там и поговорить с ним спокойно можно будет. Сейчас он подавлен, расстроен… А кого на лесоучасток поставим?
— Думаю временно просить отца. Временно. Люди у меня хорошие, их подгонять не надо…
2
Уральцев вышел на крыльцо больницы. Лица ласково коснулся прохладный утренний ветерок, глаза невольно щурились от яркого солнечного света.
Вдали, радуя глаз, шумела вечнозеленая тайга. До слуха донесся звон колокольчика.
«Уже и занятия в школе начались, — подумал Николай с таким сожалением, словно ему предстояло идти в школу, а он болел и опоздал. — Но почему в выходной занятия? — звонко рассыпалась по поселку барабанная дробь. — А-а-а, сбор пионерский!» — улыбнулся он.
Он смотрел на окружающее такими глазами, будто впервые прозрел, его радовала и волновала каждая мелочь.
За спиной тихо скрипнула дверь.
— Вы еще тут? — удивилась врач, которой Николай надоел ежедневными просьбами о выписке.
— Любуюсь, — восторженно сказал Николай. — Мне теперь кажется, не замечал я раньше никакой красоты, а взгляните вокруг: на тайгу, небо, речку — не оторвешь глаз!
Землю накрывал голубой купол. Ниже к горизонту краски незаметно блекли, светлели, а солнце окутала золотистая дымка, легкая и далекая.
«Что же я стою?» — опомнился Николай и решительно шагнул с крыльца.
Дома переоделся, подошел к Таниной двери, но в коридоре показалась Зина Воложина. При ней он почему-то не осмелился постучать к Тане и, чтобы скрыть замешательство, попросил корыто.
— Уж не стирать ли собираешься? — удивилась она. — Давай я постираю… Не хочешь? Может, Татьяну попросишь? Между прочим, — Зина зло усмехнулась. — Что-то уж больно часто стал захаживать к твоей ненаглядной Веселов и засиживаться допоздна.
Николай молча взял вынесенное ему корыто.
«Поэтому-то она и не приходила больше в больницу, — подумал он, — совесть не чиста».
Он натаскал в котел воды, затопил печь, закурил. Принялся за стирку. Так увлекся работой, что не слышал, как подошла и остановилась за его спиной Татьяна. Ей, было любопытно смотреть на его неумелые, угловатые движения, на летящие во все стороны мыльные хлопья, и она, не выдержав, расхохоталась.
Николай от неожиданности растерялся. Он виновато глянул на нее, и смущенная улыбка тронула его губы.
— Эх ты пра-ачка! — укоризненно-ласково сказала девушка, тепло поздоровалась с Николаем и, как ни в чем не бывало, поучительно заметила: — Никогда нельзя заливать белье кипятком. А цветное зачем положил сюда, хочешь испортить остальное? — и ее маленькие ловкие руки проворно опорожнили корыто.
Она сбегала к себе в комнату и вернулась в переднике. Николай послушно выполнял ее требования: снял в комнате занавески, скатерть, простыню, наволочки, носил воду, топил плиту, развешивал выстиранное.
Таня все время напевала, смеялась над нерасторопностью Николая, а руки привычно полоскали, подсинивали и подкрахмаливали выстиранное.
День выпал теплый, ветреный.
Белье, развешанное во дворе на веревках, хлопало, надувалось парусами, быстро сохло. Таня разожгла утюг. Умело разглаживая, она думала о только что услышанной новости: при тресте скоро откроются разные курсы. Таня не знала что делать: жаль было покидать Таежный, хотя, как говорили, после курсов все вернутся обратно.
«А вдруг да пошлют в другой леспромхоз?»
Девушка родилась и выросла на Смоленщине, но Таежный стал ей второй родиной. Он, приютил ее в тяжелые дни, вырастил и открыл дорогу в жизнь. Она хорошо помнила сорок первый год: отец по первой мобилизации ушел на фронт, а она эвакуировалась на Урал, захватив с собой самое необходимое, не представляя, что ее ждет впереди. Здесь ее встретили, как родную, дали квартиру, устроили на работу в ясли, здесь приняли в комсомол.
В яслях она работала недолго. Мужчины уходили на фронт, страна требовала леса, и девушка решила пойти на лесоучасток. Она стала возчицей. Нелегко далась новая специальность, но Таня нашла в себе силы преодолеть трудности, а теперь и самой не верилось, что когда-то было тяжело. Она несколько лет проработала возчицей, а когда в леспромхоз прибыли трактора, окончила курсы и приняла машину.
Работа захватила ее целиком, и она нашла в ней то счастье, которое приходит к человеку с сознанием, что он делает полезное и большое дело. И разве после всего этого может она согласиться с мыслью, что ее направят куда-то в другое место, особенно теперь, когда каждый день приносит новое, когда все на глазах изменяется к лучшему.
«Вот Николай-то удивится, когда узнает, что я уезжаю!» — она улыбнулась.
Выгладив белье, Таня отнесла его в комнату Николая и повернулась к двери, надеясь, что тот окликнет ее, заговорит. И не ошиблась.
— Подожди, Таня, — не глядя на нее, сказал Уральцев, и девушка, взволнованная ожиданием, остановилась, замерла.
Вот сейчас он подойдет к ней, извинится, она простит его, и они помирятся.
Николай подошел, потупился и несколько минут молчал, словно не хватало смелости сказать, что собирался, но вспомнил слова Зины, ее насмешливый взгляд, и негодование взяло верх:
— Спасибо за работу, — сухо сказал он.
Таня с удивлением посмотрела в его узкие, с чуть косым разрезом глаза, потом возмущенно сдвинула брови, и густая краска залила ее лицо. Она не сказала ни слова. Оскорбленная девушка, еле сдерживая подступившие к глазам слезы, выбежала из комнаты…
3
Николай сидел у окна.
Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как ушла Таня. В комнате было темно, где-то в поселке играла гармонь, и молодежь пела частушки: