Хорошие люди

Затем Станислав проводил Людмилу до дверей ее квартиры; вдруг дверь открылась, и Дильдор Аскаровна сказала:

— Как хорошо получилось, что вы пришли! Я совсем позабыла, что сегодня надо к брату идти! Люда, я Олю кормила сейчас хорошо…

— Спасибо, Дильдор Аскаровна.

— Пойду я! — Хозяйка квартиры ушла.

— Я тоже побежал, — сказал Станислав, хоть и знал уже, чувствовал, что никуда не побежит.

— Попьем чаю, потом поедешь, — Людмила взяла его за руку и потянула в комнату.

Станислав примостился в кухне на самом краешке табурета; Людмила, напевая что-то, собирала на стол. Станислав сидел у нее на дороге, и Людмила то и дело прислонялась к нему, ставя на стол чайные чашки. Станислав поднялся, и Людмила оказалась в его объятиях. Табурет, на котором он только что сидел, с громким стуком упал.

— Какой ты еще… мальчик, — сказала Людмила.

Ему не хотелось на это ничего отвечать. Он промычал: «Угу», и продолжал вслушиваться в свои мысли, которые нельзя было назвать спокойными.

Уезжая поздно вечером в часть, он сказал Людмиле:

— Недели две-три меня не жди.

— Почему, мой милый солдатик?

— Потому что завтра, а может, и сегодня, меня посадят на губу.

— На что?

— На гауптвахту.

Автобусы уже не ходили — пришлось ловить такси. Водитель такси заломил бешеную сумму — восемь рублей туда, восемь — на обратный путь…

— Новыми? — ужаснулась Людмила.

Водитель оскорбительно засмеялся.

Разумеется, у Станислава не было такой суммы.

— Бедненький мой солдатик! — Людмила сбегала домой и принесла деньги.

Как Станислав и предполагал, на некоторое время его лишили увольнительных. Но уже ничто не могло бы «оторвать» его от Людмилы. Не реже, чем раз в месяц, приезжал он в город.

Дильдор Аскаровна повадилась уходить по выходным дням к брату, который жил в окраинном махалля, и Людмила неизменно просила передать брату привет. И однажды она сказала Станиславу:

— Дильдор Аскаровна коротает время у своей знакомой через дом отсюда…

— Неудобно получается, Люда…

— Почему? Все очень удобно. У каждого человека должна быть своя жизнь.

Сблизившись со Станиславом, Людмила Обухова нисколько не изменилась. Она осталась такай же жизнедеятельной, какой была с самого начала. И часто, слишком часто для того, чтобы это не могло не вызвать подозрения, она говорила о своем муже. Сначала она с необыкновенной легкостью уверяла Станислава в том, что муж ее вовсе не в тюрьме, а действительно в длительной зарубежной командировке в… Это, впрочем, неважно, где именно ее муж. Потом, в минуту душевного спада, она объявила, что ее Костя — так зовут мужа — самый настоящий рецидивист, сидит в колонии, и она, Людмила, давно сообщила Косте о том, что вообще не желает его знать, что преступники ей не нужны, и что среди ее знакомых есть по-настоящему хорошие и честные люди, с одним из которых она и постарается связать свою судьбу…

— И ты знаешь, что он мне ответил? — Людмила залилась в смехе.

— Что?

— Он ответил, ха-ха, что, как только освободится, приедет сюда и передушит всех моих честных знакомых, ха-ха!

Но проходили дни — и Людмила заводила речь о том, что в Индии сейчас, наверно, очень жарко, «жарчее», чем в Узбекистане, потому что там совсем не бывает зимы и люди ходят в одних кальсонах («Видел по телевизору? Прямо по центральным улицам гуляют!»).

— Вот, наверно, Костя мучается… Да, кстати, я тебе сказала, что он в Индии?

— Он же сидит.

— Что ты, Стасик! Я пошутила тот раз…

Впрочем, ничего странного и необычного в этой ее игре Станислав не видел. Может быть, игра эта помогала Людмиле быть такой, какой она была — веселой и взбалмошной. Станислав Вахтомин плохо знал людей, от многочисленных жизненных осложнений его спасала формулировка: «Ничего особенного!» Он не видел ничего особенного в человеческих недостатках, потому что идеальных людей не бывает, и вообще никто не знает и не узнает никогда, что это такое — идеальный человек. Сверхположительные герои, которых рисует часто кинематограф, попросту скучные люди, с такими Станислав никогда не смог бы подружиться. Вот почему он закрывал глаза на поведение Людмилы, на те ее поступки, которые ему не всегда были понятны. Вскоре он включился в игру, которую вела Людмила, и если она начинала говорить о муже, который в Индии, Станислав согласно кивал: «Да, в Индии жарко». Если же Людмила начинала рассказывать о рецидивисте Косте, Станислав цедил: «Да, в тюрьме, наверно, не очень…»

Так пролетели осень и весна, а летом Людмила сказала:

— Как было бы хорошо, если бы ты сейчас демобилизовался!

— А что было бы?

— Я бы тебя одела в гражданский костюм, и — в загс… Ты хочешь в загс?

— С удовольствием, если бы не твой муж, который в Индии.

Людмила легонько ударила пальцем по его губам:

— Неужели ты не понимаешь юмора? Ведь я шутила насчет Индии.

— Мне иногда трудно разобраться, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно. Мне кажется, что ты шутишь всегда.

— Посмотри на меня: сейчас я очень серьезна.

Станислав посмотрел Людмиле в лицо: сомкнутые губы, в глазах — ни тени улыбки. Но все равно ему было трудно безоговорочно поверить ее словам. Станислав рассмеялся, обнял ее за плечи, привлек к себе:

— Можем пойти в загс хоть сегодня.

— Да? — обрадованно воскликнула Людмила. — Правда? Можем? Разве солдатам разрешают жениться?

— Я думаю, иногда разрешают. В порядке исключения…

— Но… Они ведь солдаты… Возьмут и отправят вас куда-нибудь?

— Лично меня уже никуда не отправят.

— Но… У тебя нет паспорта.

— У меня есть солдатская книжка.

— Но…

— Хватит «нокать»!

— А… если… а где мы будем жить?

— Вместе жить пока не удастся, — сказал Станислав. — Мы только распишемся — и все. Я буду по-прежнему к тебе приезжать.

— Я согласна, — несколько неожиданно сказала Людмила. — А ты не боишься, что я старше?

— Ты не старше.

— Да? Показать паспорт?

— Ты не старше, — упрямо повторил Станислав. — Меня волнует знаешь что?

— Ну?

— Что мы будем делать с твоим мужем?

— У меня нет мужа, — вздохнула Людмила. — Тот рецидивист, который в колонии, не муж, я порвала с ним тут же… Мы даже с ним не были расписаны. — Она прислонилась к Станиславу. — Теперь ты мой муж.

Вскоре они зарегистрировались.

«Вот и все, Оля…»

— Хорошо, что вы сделали это, — сказала Дильдор Аскаровна, услышав новость.

Свадьбы не было. Они втроем сидели за столом с закусками, выпили шампанского. Людмила была в лучшем своем красном платье (о фате даже речи не заводили); нарядилась и Дильдор Аскаровна; Станислав был в «диагонали» — в парадной форме. Выпив шампанского, Людмила развеселилась, говорила много нужных и ненужных слов.

— Вот я и замужняя женщина. Первый раз в жизни! Веришь? Молодец! Чуть не расписалась с рецидивистом, дура… Сейчас мы с тобой не могли бы… Оленька будет тебя звать папой! Хорошо? Ты не кивай, ты скажи: согласен? Дильдор Аскаровна, он согласен! Ты не бойся, Стасенька, у нас с тобой будет очень-очень много детей… А где ты будешь работать? Ведь их надо всех прокормить. Ты должен получать много денег… Ты будешь получать много денег? Мы поедем к тебе в Россию или останемся здесь? Я вообще-то мерзлячка… Останемся здесь, да? А тому рецидивисту я напишу, чтобы даже близко не показывался. Правда, Дильдор Аскаровна?

В какую-то минуту оставшись со Станиславом наедине, Дильдор Аскаровна сказала, понизив голос:

— Стасик, вы будете думать, что Людмила непутевая, да?

— Что вы! — искрение возразил он.

— Правда, правда. Она иногда говорит и не думает. Такой у нее характер.

— Да-да.

— Но она хорошая.

— Хорошая.

— Очень хорошая она женщина, — продолжала Дильдор Аскаровна. — Я ей тогда сказала: «Зачем тебе этот человек? Он хулиганит и пьет всегда». Она его в дом привела… Я не знаю, где она нашла такого плохого человека.