Страница 43 из 74
И почему-то мелькнула совсем уж посторонняя мысль: «Хорошо, что старшина Соколов был суров…» Почему хорошо? Потому что научил Станислава не хныкать?
Оля Барабанова вышла замуж!
Отлично.
Все когда-нибудь выходят замуж.
И все женятся.
Чему же удивляться?
В ближайшее воскресенье, получив увольнительную, Станислав поехал в город. С остановки он смело направился к знакомому дому. Не хотелось думать о том, что дверь ему, вполне вероятно, откроет муж Людмилы, вернувшийся из командировки.
Дверь открыла Дильдор Аскаровна.
— Какой хороший гость! — так же радостно, как и в прошлый раз, воскликнула женщина. — Люда, иди скорее сюда, к тебе незнакомый мужчина, — Дильдор Аскаровна хитро подмигнула.
— Какой мужчина? — Людмила выглянула из своей комнаты. Вопросительное выражение на лице юной женщины сменилось радостным удивлением, — Станислав! Заходи! Подожди минуточку! — Она скрылась в комнате.
Дильдор Аскаровна вежливо осведомилась:
— Как служба идет?
— Нормально, — тоже очень вежливо ответил Станислав.
— Очень трудно солдатам, да?
— Что вы! Пустяки. Трудно, когда убивают. Все остальное пустяки.
— Да-да-да, — женщина сокрушенно покачала головой. — Война — это совсем плохо. Мой муж на войне погиб…
— Кстати, — спросил Станислав не очень тактично, — муж Людмилы еще не приехал из командировки?
— Муж? — Дильдор Аскаровна улыбнулась, и Станислав увидел эту ее невеселую улыбку. — Муж, муж, — повторила она несколько раз и поморщилась, бросила испуганный взгляд на дверь, за которой скрылась Людмила. — Сейчас чай будем пить, хорошо? — Она повернулась, чтобы уйти, Станислав загородил ей дорогу; он сделал это инстинктивно, тут же снова шагнул в сторону, освобождая путь; Дильдор Аскаровна положила ладонь ему на плечо. — Нет, муж не приехал… он далеко… Людмила вам будет сама говорить… — Последние слова она произнесла осуждающим тоном, и Станислав не понял, кого именно она осуждала: его или мужа Людмилы.
Появилась Людмила, и Станислав забыл обо всем на свете. Перед ним стояла обаятельная женщина, красноватые волосы падали ей на плечи; плотно облегающее красное платье и белые туфли на высоких каблуках делали Людмилу еще более стройной и изящной.
— Ну, какая я? — Людмила задала этот свой вопрос, смущенно улыбаясь, и ждала она ответа, кажется, от одного Станислава. — Я красивая?
— Ты самая красивая русская женщина в нашем городе, — немедленно ответила Дильдор Аскаровна и поцокала языком. — Ты очень красивая.
— Тебе слово, Стасик! Как я выгляжу с точки зрения пехоты?
— Лучше не бывает.
— Видите, Дильдор Аскаровна! Он ранен! — радостно засмеялась Людмила.
— Я не ранен, я убит, — произнес Станислав вычитанную где-то фразу.
Людмила воскликнула:
— Не надо убиваться! Ты мне еще пригодишься… — Она бросила быстрый взгляд на хозяйку дома, поправилась: — Нам пригодишься…
— Я сделаю чай, — Дильдор Аскаровна оставила их одних.
— Заходи, солдатик! — Людмила сделала приглашающий жест рукой.
Станислав шагнул в ее комнату.
В комнате было душно, пахло пеленками и духами, большеглазая Оля молча лежала в кроватке и серьезно смотрела на гостя.
— Поздоровайся с девочкой! — сказала Людмила.
— Здравствуй, Оленька! — Станислав склонился над кроваткой и, конечно же, вспомнил о другой Оле — взрослой девушке, вышедшей замуж, вспомнил и постарался забыть.
— Зд-д… — ответила девочка.
— Она уже почти все говорит, — сказал Станислав.
— Она очень много уже говорит, очень, очень, — отозвалась Людмила. — Стасик, сейчас я поглажу несколько пеленочек, а потом мы куда-нибудь поедем, да?
— Ладно… А что, Дильдор Аскаровна за няньку останется?
— Да, она мне помогает… Куда мы поедем?
— Тебе виднее.
— Но мы поедем в том случае, если ты хочешь идти куда-нибудь. Если нет желания, так и скажи, мы никуда не пойдем, останемся дома, будем пить чай…
— Поедем-поедем.
Станислав разговаривал с Людмилой так раскованно, словно знал ее много лет. Наверно, причиной были и поцелуи, которыми они обменялись при последней встрече, и письмо от Софьи Николаевны. У Станислава не осталось никаких обязательств перед далекой и замужней Олей Барабановой; они-то и раньше, обязательства эти, были эфемерны — Станислав придумал их, только и всего. Теперь Станислав знает, что никакой любви не было, а была детская влюбленность, которая, быть может, навсегда останется в памяти, потому что влюбленность эта была чистым и честным чувством.
Любви не было. Станислав смотрел на руки Людмилы, на утюг, скользящий по материи, на красное платье, которое не просто красило, но и облагораживало молодую женщину; он смотрел на ее волосы, рассыпавшиеся по плечам, а думал почему-то о Дильдор Аскаровне, которая не ответила на его вопрос. А что, если в природе никакого мужа Людмилы Обуховой не существует?
«Если взять и спросить об этом, что будет? — подумал Станислав. — Спросить, например: „Муж присылает письма?“»
И Станислав словно бы между прочим поинтересовался:
— Что пишет муж?
Рука с утюгом замедлила движение.
— Зачем это тебе понадобилось? — подозрительно спросила Людмила. — Мой муж — мое личное дело.
— Молчу.
— Нет-нет-нет, не молчи! — Она сделала шаг к Станиславу, сделала другой, прижалась к его груди.
— Я…
— Теперь молчи… молчи… — По комнате распространился запах паленой материи. Людмила оттолкнула Станислава. — Колготки горят!
Станислав удержал ее за руку:
— Новые купишь.
— Ага, ты попробуй их купить!.. Ну, вот, — плаксивым голосом продолжала Людмила, — так я и знала. Видишь пятно? Пропали колготки…
— Пятно не страшно…
— Противно смотреть на него, понимаешь?
— Оле все равно — с пятном или без. С пятном даже оригинальнее.
— Нашел время целоваться, — тем же капризным тоном продолжала Людмила.
— Хотел бы я увидеть сейчас лицо твоего мужа.
— Увидишь — пожалеешь.
— Да? Он такой страшный?
— Такой вот… Ладно, не волнуйся, у меня нет мужа.
— Тебя не поймешь. То был, то нет.
— Он есть и его нет… — Людмила как ни в чем не бывало продолжала гладить белье. — Он умер. Во всяком случае, для меня. Так что можешь не оглядываться на дверь, он сюда не войдет.
— Я не оглядываюсь.
— Он сидит в тюрьме.
— Что?!
— Вот почему я говорю, что он умер для меня.
— За что он сидит?
— За воровство. Ему еще пять лет куковать…
Станислав верил и не верил этой женщине. Заметив однажды в ней склонность к розыгрышам, он держался настороже, хоть все на этот раз говорило о том, что Людмила не шутит. Об этом говорило, прежде всего, поведение Дильдор Аскаровны в тот момент, когда Станислав поинтересовался у ней о муже Людмилы; об этом говорили глаза Людмилы.
— Но почему ты… похоронила его? Он знает об этом?
— Я ему написала… — Людмила резко выдернула шнур из розетки. — Все! И хватит говорить о преступниках! Разве нам с тобой не о чем больше говорить? Пойдем гулять…
— Улять, — сказала Оля.
Людмила склонилась над кроваткой:
— Нет-нет, доченька, сначала я с дядей погуляю, хорошо? А потом с тобой… Ладно?
— Улять, — повторила девочка.
— Ладно-ладно, сейчас погуляешь с бабушкой, холосо, миленькая? — Людмила выглянула в дверь. — Дильдор Аскаровна! Мы сейчас уходим в город… Может, вы немного займетесь с девочкой?
— Конечно, конечно, — Дильдор Аскаровна показалась в комнате. — Зачем ты спрашиваешь меня, Люда?
— Потому что я не знаю, какие у вас планы…
— У старухи какие планы могут быть? Идите, идите.
— Пеленочки я погладила, Дильдор Аскаровна.
— Очень хорошо.
Станислав и Людмила отправились в город. Они посетили парк, сходили в кино; в зале кинотеатра они сидели на самом последнем ряду, тесно прижавшись друг к другу. Станислав смутно помнил, какой фильм они смотрели — что-то мрачное, с тяжелой музыкой и незнакомыми артистами.