Арктический роман

Езус унд Мария, унд пан Езеф, унд гундерт фрейлейн… прости господи! Живет на земле некий парень — Афанасьев Владимир Сергеевич. Ему двадцать три года — ровно столько, сколько было майору Романову, когда он вернулся с войны, — а он за всю свою жизнь не сделал одного самостоятельного шага. Уже инженер… Я ненавижу себя!

Конец сентября…

Мама, мама. Ты знаешь, что роднее тебя человека нет для меня. «Мы воспитываем вас южными, чуткими; это вы уже потом — сами делаетесь грубыми…» Нет, мама, я по-прежнему нежно люблю тебя и всегда буду любить, я знаю: ты никогда не оскорбишь этой любви. Но я тоже человек, мама, — мужчина. Когда сын может жить без помощи матери, — он мужчина, мама. Не суди меня строго. Так устроено у людей: парень, став мужчиной, уходит из дому — его зовут далекие дали, неведомые, — дела, которые требуют мужества. Без этого человек не сможет жить по-человечески, мама. Он должен знать себя: на что гож, где его единственное место в жизни, чтоб сделать все, что ему суждено на земле, не растерявшись в придорожье. А человек может узнать себя лишь в испытаниях. Прости меня, мама. Не суди понапрасну Романова: он лишь приоткрыл мне то, что я и сам увидел бы… Я уйду. Да ведь и детей рожают и ставят на ноги не затем, чтоб они сторожили родителей — старились рядом с ними. Дети — люди, которым суждено доделывать то, чего не успели родители. Детям нужно пройти за половину жизни то, что родителям удалось за всю жизнь. Детям нужно спешить, чтоб уйти дальше — оставить и свои плоды на родной земле; для своих детей. Иначе жизнь не жизнь, а доживание. Я знаю, мама: ты не хочешь, чтоб я начинал с доживания; знаю и потому ухожу. Я не могу иначе. Ты дала мне лишь одну жизнь, — я должен спешить. Прости….

Часть вторая

I. Грумант

Холодные воды Айс-фиорда вплотную подошли к горам Зеленой и Линдстремфьелль, подмыли у основания; горы обломались вдоль прямой линии берега — рухнули. Обломки забрало море. Образовались отвесные, голые скалы, стеной уходящие в небо.

Морозы, ветры и вода долбили скалы тысячелетиями, отламывая глыбы, мелкие камешки; из обломков выросли у подножий гигантские, крутые осыпи, защищающие горы от прожорливых волн.

Ручей Русанова начинается у седловины — между плоскоголовой Зеленой и остроконечной Линдстремфьелль, течет под прямым углом к соленому берегу. Маленький, неказистый ручей, по которому и вода-то бежит больше промеж камней, под камнями. Но в пору дождей, снеготала он делается сокрушительным. Стремительно падая вниз, ручей рассек скалистую толщу — вырубил глубокое, мрачное ущелье.

Стены ущелья круты, у фиорда раздвигаются: ущелье как бы распахивает объятия навстречу равнинному простору моря.

На высоком морском берегу, против ущелья, и приютилось в тридцатых годах двадцатого века шахтерское поселение Грумант — один из советских угольных рудников на острове Шпицберген.

Грумант…

Судьбы многих островов Земли напоминают судьбу женщины: они носят имена, какие им дают владетели, — сколько обладателей, столько имен.

Задолго до основания Соловецкого монастыря (1435 г.) русские поморы-промышленники плавали на утлых ладьях от берегов Лукоморья в Гренландию — на промысел морского зверя; на стыке Студеного и Гренландского морей встретились с неизвестной землей, приняли ее за Гренландию — называли Гренладией. Лишь с годами сделалось очевидным, что земля, открытая ими, освоенная промыслом, — не Гренландия; поморы стали называть ее Грунланды, Груланд, в конечном счете неудобное для русского произношения слово закрепилось на варианте «Грумант». Грумантские острова. Самый крупный, к западу, называли Большим Беруном; второй по величине, к юго-востоку, — Малым.

В 1596 году первым из западноевропейцев Грумантские острова увидел голландский мореход Баренц, дал им название Шпицберген — Земля остроконечных гор. Шпицбергенский архипелаг. Под этим именем острова вошли в географические карты Европы. Студеное море, в честь «первооткрывателя» нового архипелага, благодарная Европа переименовала в Баренцево море.

Теплое течение Гольфстрим, вторично пересекая Атлантику, устремляется к Скандинавии, раздваивается, и одно из ответвлений уходит на север, омывает берега далекой земли. На западных берегах Большого Беруна, в восточных водах Гренландского моря, свой микроклимат: значительно мягче, чем на всех других морях, островах Ледовитого океана. Наверное, поэтому у Большого Беруна и водились неисчислимые стада моржей, нерп, белух; на нем изобиловали белый медведь, белый и голубой песцы.

У кромки вечных льдов и чистой воды наиболее благоприятные условия для жизни, интенсивного развития планктона — морского рачка. Планктон — основная пища кита. Наверное, благодаря все тому же теплому течению и богатым колониям планктона в северных водах Гренландского моря у Большого Беруна водились и несметные стада китов. Наверное.

Когда Баренц возвратился в Европу и рассказал о том, что увидел на Севере, среди морских промышленников Англии, Голландии, Дании, Швеции и Норвегии сделался ажиотаж: к земле остроконечных гор ринулись сотни шхун — тысячи искателей легкой наживы. На берегах архипелага появились поселения, заводы для переработки китового жира, за промышленниками потянулись на Север торговцы, кабатчики, проститутки… Большой Берун стали называть островом Западный Шпицберген. Малый Берун — островом Эджа.

За сто лет стада моржей и китов у Западного Шпицбергена были уничтожены: острова опустели; их по-прежнему посещали лишь русские поморы — продолжали промышлять зверя.

Зимовье Старостина стояло у входа в гавань — самую большую на острове Западный Шпицберген, едва не пополам перерезающую остров. Иван Старостин промышлял на берегах этой гавани. Его именем называлась и гавань. В год смерти Ивана побывал на острове его внук, Антон Тимофеевич Старостин. Выполняя завет деда, Антон обратился к русскому царю с ходатайством:

«Известился я по Кронштадтскому вестнику, что шведское правительство объявило ныне наш русский остров Грумант (Шпицберген)… своей собственностью и предлагает колонизировать его. Так как этот остров открыт не только русскими, но даже моими предками, о чем и имеются за границей сведения, почему он во всех иностранных, главнейше прусских и французских словарях и географиях, равно и на карте Кипэрта, переведенной нашим Военнотопографическим Депо в 1861 году, показан именно русским, то я принял смелость о нашем родном и во многих народных на Севере песнях прославленном острове… повергнуть перед его императорским величеством всеподданнейшее ходатайство.

Предки мои, происходя из новгородских выходцев, поселялись на Северной Двине… плавали на Грумант…. имели на Груманте избы… на западном берегу острова. Последний из родственников моих Иван Старостин провел 32 зимы на острове (последние 15 лет безвыездно. — В. А.) и умер в 1826 году, в том самом году, когда начальство наше уступило Норвегии, без всякого повода., лучшую часть Мурманского берега на протяжении 400 верст с тремя превосходными и никогда не замерзающими гаванями.

…вспоминая ту отвагу и храбрость своих предков, какую они имели в мореходстве и в борьбе с трудностями плавания по Ледовитому морю и с северною, природою почти на самом полюсе, осмелился просить его императорское величество, повелеть отдать в мое распоряжение один из многочисленной группы необитаемых Грумантских, то есть Шпицбергенских, островов, тот самый, на котором существует Старостинская гавань, названная уже впоследствии иностранцами гаванью «Коломбай», которую занимали мои предки, и на которую, особенное внимание обратила великая императрица Екатерина II… где я намерен для детей моих сделать становище и занять их ловлей моржей, белух и белых медведей и охотою за оленями и другими зверями…»

Царское правительство оставило без ответа ходатайство Антона Старостина: древний русский остров не был взят под цареву опеку — был покинут на произвол судьбы.